От бульвара до подземного зала 62 метра. В СССР информация о глубине станций метро считалась секретной. В открытой печати, если бы, рассказывая о ней, я привел эту цифру, цензор непременно бы ее сократил и сделал замечание редакции.
Описывая в семидесятые годы станцию «ВДНХ», я мог только отметить, что она «самая глубокая из всех станций Московского метрополитена». Поэтому выбрал именно ее, «чтобы рассказать об одной подземной ячейке сложного хозяйства, безотказно действующего в недрах Москвы». Как прежде, так и теперь метро функционирует как хорошо отлаженный часовой механизм. Поезда с минутным интервалом подкатываются к перронам, побуждая многих, включая меня, все чаще ездить не за рулем машины, а в вагоне поезда.
Есть одна важная особенность московского метро. За исключением немногих линий с типовыми залами у каждой станции обязательно наличествует — кроме архитектора — художник и скульптор. Среди них имена выдающихся мастеров искусства: Веры Мухиной, Вучетича, Дейнеки, Фаворского, Клыкова…
Самый известный в СССР зодчий, автор Мавзолея Ленина Алексей Щусев, после победы выполнил проект восхитительной станции «Комсомольская»-кольцевая с красочными мозаиками Павла Корина в честь решающих битв и «великих предков», помянутых Сталиным 7 ноября 1941 года на параде Красной Армии.
Мозаики заполняют своды «Маяковской», созданной корифеем «безоконной архитектуры» Алексеем Душкиным. Горжусь, что встречался с ним у него дома и написал очерк, впервые рассказав, как его арестовали за то, что перед сносом древней церкви Гребневской Божьей Матери на Лубянке пытался ее зарисовать. Всесильные соседи храма заподозрили в нем «враждебный элемент». Неизвестно, как бы сложилась дальше судьба сидевшего в камере молодого архитектора, если бы на первой линии метро его похожей на древнеегипетский храм станцией «Дворец Советов», ныне «Кропоткинская», не очаровалась гостившая в Москве английская профсоюзная делегация, пожелавшая познакомиться с автором шедевра.
На второй линии метро Алексей Душкин создал станцию «Площадь Революции». Там Матвей Манизер, не щадя бронзы, изваял 76 скульптурных групп. Свыше ста статуй увековечили тех, кто совершил революцию 1917 года и жил в мире перед лютой войной, когда, по словам Сталина, «жить стало лучше, жить стало веселей».
Чаще всех (по моим подсчетам — 9 раз) проявил себя под землей как монументалист, работающий, по его словам, «во всех техниках», художник Михаил Алексеев, выпускник Строгановского училища, ныне профессор академии.
— На «Кузнецком Мосту» (это моя первая станция, 1975 год), на всех девяти станциях, среди которых «Марксистская», «Домодедовская», «Чкаловская», — мои светильники, люстры, рельефы. Работаю всю жизнь с женой, художницей Любовью Анатольевной Новиковой, она начинала с «Перово», ее имя значится на мемориальной доске одной из самых красивых станций — «Серпуховской», посвященной древним русским городам. Архитектор станции Леонид Павлов вдохновлялся храмом Покрова на Нерли…
Четыре станции — «Трубную», «Площадь Победы», «Петровско-Разумовскую» и «Дубровку» — украсил эмалями, витражами, ковкой, фарфором Зураб Церетели. Официальный сайт метро приписывает ему еще и станцию «Аннино».
Подземное пространство Москвы в отличие от наземного художественно осмыслено всеми средствами архитектуры и искусства. Колоннады, аркады, статуи, мозаики, витражи, барельефы, хрусталь, бронза… Все самое красивое и долговечное на земле нашло место там, где никогда не светит солнце. (Из этого правила составляют исключение линии, появившиеся в годы борьбы Хрущева с «архитектурными излишествами», все упрощавшего до безобразия.) Поэтому с момента открытия Московского метрополитена в мае 1935 года сюда ведут иностранных туристов. Они не отказываются спуститься глубоко под землю, чтобы увидеть станции кольцевой линии, где «архитектурных излишеств» особенно много. Эта линия и Арбатский радиус сооружались после победы, когда «сталинский ампир» достиг апогея, поражая переживших войну европейцев обилием монументальной роскоши.
Ничего подобного ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Риме в метро я не видел. Там все прагматично, темновато — бетон, керамическая плитка, пластик. И пестрая реклама. У нас — везде яркий свет. Самые чудные камни земли облицевали подземные залы, напоминающие дворцы. Везде чисто, убрано, чего не скажешь о многих улицах, где перед глазами ветхие здания, мрачные фасады, безлюдные дома, пустыри.
Появление первых линий — от Сокольников до Парка культуры и от библиотеки до Киевского вокзала — встречено было измученным «военным коммунизмом» и Гражданской войной народом как праздник. Метро вселяло веру в будущее. Его строительство считалось делом политическим, поэтому секретарей МК и МГК партии Кагановича и Хрущева проходчики видели в касках и робах едва ли не каждый день. Иностранные консультанты приглашались, но все выполнялось из отечественных материалов на советских заводах, где производились вагоны, эскалаторы, светильники, все необходимое оборудование.
«Чеховская» на Страстном бульваре построена в 1987 году в традициях лучших времен, отделана светлым камнем. Ее панно выполнены, как пишут специалисты, «из самоцветных ювелирно-поделочных камней: забайкальского лазурита, алданского чароита (редкого и дорогого камня, добываемого в Сибири. — Л.К.), уральской яшмы, орлеца, змеевика, мрамора»… На панно монументалистов Петра Шорчева и Людмилы Шорчевой образы из пьес и рассказов Чехова. «Шорчевы — наши друзья, мы вместе учились, они рано ушли из жизни», — вспоминала о них Любовь Новикова.
А чем представлено монументальное искусство на Страстном бульваре? Двумя памятниками — Рахманинову, напротив дома, откуда он уехал в вечную эмиграцию, и Высоцкому, который опроверг свое известное пророчество, высказанное в 1963 году:
Я всегда во всё светлое верил —
Например, в наш советский народ,
Но не поставят мне памятник в сквере
Где-нибудь у Петровских ворот.
Но я не жалею!
Памятник точно измерен: высота статуи 2,4 метра, пьедестала — 1 метр. За год до гибели поэта миниатюрную скульптуру изваял скульптор Геннадий Распопов, друживший с актерами Таганки. Увеличили и в бронзе отлили монумент в 1995 году, установили благодаря хлопотам друзей — художника Бориса Мессерера, актеров Валерия Янкловича и Бориса Хмельницкого — в 15-ю годовщину смерти Высоцкого. Архитектор монумента Анатолий Климочкин. (На бульварах он создал со скульптором Анатолием Бичуковым памятник Есенину и обелиск с Георгием Победоносцем на Трубной площади.) Перед поющим Высоцким — трехступенчатый амфитеатр, где можно присесть и вспомнить о нем. Этим мы обязаны Борису Мессереру. Издалека фигура с распростертыми руками и с поднятой к небу головой кажется крестом. Вблизи напоминает распятие. В миниатюре такое изваяние, по-видимому, предназначавшееся для интерьера, хорошо бы смотрелось сверху вниз. Но на площади у статуи плохо видно лицо.
Выбор места — далеко не случаен, как кажется некоторым, не произвол чиновников.
По песням Высоцкого известно:
«Но родился, и жил я, и выжил —
Дом на Первой Мещанской, в конце». (Это теперь проспект Мира. — Л.К.)
Сюда мама, Нина Максимовна, принесла сына на руках из родильного дома на 3-й Мещанской улице.
«Где твои семнадцать лет?» — «На Большом Каретном».
«Где твой черный пистолет?» — «На Большом Каретном».
Там, по словам Семена Владимировича Высоцкого, они с сыном три года жили в доме 15, квартира 4, когда семья вернулась из Германии в 1949 году. От греха подальше, жена полковника Высоцкого выбросила «черный пистолет», трофейный «Вальтер» мужа. Сына Семен Владимирович отсудил у матери, когда вернулся с фронта и узнал, что отчим его третирует.
Еще один адрес из песни:
«Ведь в Каретном Ряду первый дом от угла
Для друзей, для друзей».
Там не жил — часто бывал у друга.
На вопрос анкеты «любимое место в любимом городе» ответил: «Самотека, Москва». Как видим, Большой Каретный переулок, Каретный Ряд, Самотека — все это в пределах пешей доступности от Страстного бульвара. Так что выбор места очень удачен, чего не скажу о самой фигуре с запрокинутой в небо головой.
На Страстном бульваре жил еще один русский гений, которому рано или поздно установят памятник в Москве. В конце проезда в несохранившемся строении XIX века, где до революции была гостиница «Петровская», ставшая обычным домом под номером 16, жил с женой, сыном и дочерью архитектор Константин Степанович Мельников. Жил в расцвете сил, в пору постоянных удач, позволивших ему в годы новой экономической политики построить в гуще коммунальных квартир собственный особняк, какого свет не видывал. Искусствоведы считают Мельникова великим архитектором-конструктивистом. Сам он о себе писал: «Все мои постройки и проекты оригинальной архитектуры, то есть архитектуры природного стиля».
В жизни сына солдата и крестьянки, родившегося на окраине Москвы в бараке, сыграл роль его величество случай. На глаза выдающемуся русскому ученому и инженеру-теплотехнику Владимиру Михайловичу Чаплину попал после обучения в церковноприходской школе подросток Костя Мельников, разносивший свежее молоко по богатым квартирам. Профессор заметил в нем «божью искру», стал ребенку вторым отцом, помог раздуть искру в огонь, подготовил к поступлению в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Настоял, чтобы занимался на двух факультетах — живописном и архитектурном, где его учителями были самые известные в России художники и архитекторы, включая Константина Коровина и Ивана Жолтовского. В качестве преддипломной практики студент выполнил проект фасада строившегося во время мировой войны автомобильного завода АМО, ныне ЗиЛ.
Увидеть вершину «природного стиля» можно в Кривоарбатском переулке, 10, где предстает неожиданно среди особняков и доходных домов Арбата круглая башня с гладкими стенами. Над входом надпись: «Константин Мельников. Архитектор». Присмотревшись, видишь два цилиндра, где один входит в другой, образуя в плане цифру 8. На переднем фасаде стена-окно. На заднем фасаде множество ромбовидных окон.
…Я позвонил в дверь дома. Ее открыл без промедления пожилой сын Мельникова, Виктор Константинович, и показал комнаты, залитые в пасмурный день светом, ни одну не похожую на другую, служившие, как в обычной квартире, столовой, гостиной, кабинетом, спальнями…
В одной из комнат увидел у стены кирпичную печь, сложенную самим Константином Степановичем, когда во время войны рядом с домом упала фугасная бомба и вылетели стекла окон. Стены украшали картины, написанные Мельниковым.
Такое персональное здание разрешили воздвигнуть автору, ценимому в двадцатые годы правительством СССР. Он создал первый хрустальный саркофаг Мавзолея Ленина. В 1925 году ему поручили проект одного из павильонов СССР на Всемирной выставке в Париже.
В Москве Мельников проектировал клубы и гаражи невиданных форм. Клубы, принадлежавшие фабрикам «Буревестник» и «Свобода», заводам «Каучук» и имени М.Фрунзе, — сохранились. Клубы для рабочих, писал он, «проектировались мною не просто как здания: я составлял проект грядущего счастья», обещанного пролетарской революцией трудящихся. Самый известный клуб — Дом культуры в Сокольниках — передан театру Романа Виктюка. Нависающие над фасадом три выступа балкона зрительного зала некогда высмеивались. Эту новаторскую конструкцию спустя много лет повторили на Страстном бульваре в образе кинотеатра «Россия». В одном из гаражей Мельникова, на улице Образцова, открылся Еврейский музей и Центр толерантности.
К Мельникову рано пришло мировое признание, французы поручили ему проекты многоэтажных гаражей. В числе 12 мастеров со всего земного шара его пригласили на пятую триеннале декоративного искусства в Милане. Но на родине счастье длилось недолго. В середине 1930-х годов конструктивизм признали «буржуазным стилем». На преуспевающего зодчего посыпались удары, его лишили заказов, права проектировать, строить. Перестраиваться Мельников не стал, в стиле «сталинского ампира» не проектировал, чем занялись бывшие конструктивисты, заслуживая почетные звания, ордена и Сталинские премии. Прожил мастер 84 года, но после опалы за полвека ничего не построил. Признание пришло после смерти вождя и заката «сталинского ампира». В «оттепель» Мельников получил звание профессора, без защиты ему присвоили степень доктора архитектуры.
О том, что он гений, ему сказали, когда он лежал в гробу на краю свежевырытой могилы на Введенском кладбище.
Еще один известный художник — Сара Лебедева (жена скульптора Владимира Лебедева) жила на Страстном бульваре, 12, в бывшей водолечебнице доктора Редлиха, до переезда на улицу Горького, 17, в новый дом на углу с Тверским бульваром, что было знаком высшего признания. Она родилась в Петербурге в 1892 году, занималась в частных студиях у известных мастеров, но не поступила в Императорскую академию художеств и уехала в 1915 году учиться в Европу. В Москве поселилась спустя десять лет, став выдающимся мастером. Ей поручали заказы, значившиеся в ленинском плане «монументальной пропаганды». Лебедева лепила бюст Дантона, портреты Робеспьера и Герцена, барельеф и бюст Карла Маркса. Но стремилась к заказам, выполненным с натуры. И это ей удается. За год до смерти она успела вылепить портрет Феликса Дзержинского, соратников Ленина — Красина и Цюрупы. Ей позировали самые известные люди в СССР: Серафимович, Михоэлс, Вера Мухина, Валерий Чкалов и Стаханов, прославившийся безмерно добычей угля. И ее, как и Мельникова, обвиняли в формализме.
На улицах Москвы памятников Сары Лебедевой нет. В Третьяковской галерее выставлен ее шедевр в бронзе, признанный классикой, — «Девочка с бабочкой», о которой много сказано и написано. Ее первого мужа, Владимира Лебедева, выдающегося книжного графика, выставлявшего фигурки обнаженных красавиц, осудили словами: «Не тем живут, не тем дышат наши девушки». Его дочь от второго брака Надежда создала прославленный хореографический ансамбль «Березка»…