Охота на маньяка
В 1921 году в Москве среди бела дня стали пропадать люди. В основном это были мужчины, которые накануне собирались на Конный рынок на Серпуховке. И тогда же в районе Замоскворечья стали находить человеческие останки в мешках. Тела были специфически связаны, чтобы занимать как можно меньше места (руки за спиной, ноги согнуты и прижаты к телу так, что касались груди или подбородка). Кроме того, все погибшие имели одинаковые травмы — след от удушения веревкой и удара по голове молотком. В милиции сделали вывод, что все это дело рук одного и того же человека. На серийного убийцу объявили охоту. Об этом деле доложили на самый верх, следствие было взято под контроль молодым советским правительством. Вообще это было неслыханно: в Москве, в самый знаковый для советской власти период орудует маньяк!
Никаких зацепок у следствия не было. Убийца не оставлял следов. Серийный маньяк выглядел, по мнению милиционеров, так: физически крепкий, сильный мужчина средних лет, вероятно, работавший извозчиком. И только почти два года спустя наконец милиция вышла на подозреваемого, который проживал неподалеку от места злодеяний, на Шаболовке.
Передо мной два тома этого страшного дела, которые хранятся сегодня в архиве. В них детально описывается весь путь, который прошли милиционеры в поисках маньяка.
Первое убийство было совершено 13 марта 1921 года. Вот как это было задокументировано:
«13-го марта 1921 года в 5-е Отделение милиции явились гр-не Д. и Щ. и заявили, что сего 13-го марта они, гуляя, зашли для отправления естественной потребности в дом №12 по Конному пер. и, заглянув в щель проломленного пола полуразрушенного помещения, заметили обнаженные ноги человека, и предполагая, что нашли труп, поспешили сообщить милиции о своей находке. Прибывшим представителем милиции в указанном месте были найдены два трупа: один женский, другой мужской, причем первый лежал на втором; головы трупов имели следы ран, нанесенных тупым орудием, лица их были обезображены. Одежда мужского трупа состояла из телогрейки военного образца и валяных сапог, одежда женщины — из черной юбки и белой рубашки. Трупы, очевидно, находившиеся в месте их нахождения в течение нескольких дней, были отправлены в Лефортовский морг, где производивший вскрытие их доктор нашел, что смерть покойных последовала от сотрясения и ушиба головного мозга вследствие ударов, нанесенных каким-либо тупым твердым орудием, например обухом топора, причем первый, более сильный из них, был направлен в левый бугор лба, от какового удара покойный впал в бессознательное состояние, в продолжение которого ему были нанесены остальные удары. 15-го марта гр-н Л., служащий в качестве дворника, опознал в лице убитых своего брата и сестру Михаила и Ирину и на допросе показал, что 4-го марта какой-то неизвестный, одетый в поддевку солдатского сукна и черную шапку, предложил покойному Михаилу Л. купить у него муку по 100.000 руб. за пуд. 6-го марта Михаил и Ирина явились за мукой, взяв с собой около одного миллиона рублей… домой не возвратились».
А дальше подобные сообщения стали поступать с пугающей регулярностью.
«9-го февраля 1922 года в 5-е отделение милиции явился Председатель…комитета д. №24 по Шаболовской улице и заявил о полученном им сообщении от рабочих Центроэвака (Центра эвакуации населения) о том, что последние, осматривая находящуюся в доме №24 кочегарку, обнаружили за котлом два неизвестно чем наполненных завязанных мешка. Удостоверившись в справедливости сообщения, он заявил милиции, в присутствии которой мешки были развязаны и вскрыты, в них были обнаружены два трупа неизвестных мужчин в согнутом положении с руками, связанными назади, и ногами, привязанными к туловищу…».
«14-го апреля 1922 г. в 5-е Отделение милиции явились гр-не и заявили, что, осматривая огород под обработку в Конном пер. между домами №10 и 14, подошли к разрушенному дому и заметили в подвале невдалеке от двери неизвестно чем наполненный мешок. В присутствии представителей милиции мешок был вскрыт и в нем обнаружен труп мужчины в согнутом положении с руками связанными и ногами, привязанными к туловищу. Лицо трупа носило следы насильственных повреждений».
«19-го апреля 1922 г. в 5-е Отделение милиции явилась гр-ка З. и заявила, что ее послали неизвестные ей мужчины заявить, что в доме №12 в Конном пер. вновь обнаружен мешок с неизвестным содержимым. В присутствии представителей милиции и московского Уголовного Розыска мешок был разрезан и в нем оказался труп мужчины от 40 до 45 лет, высокого роста…»
Много трупов было найдено в районе Шаболовских бань. Все были одинаково связаны и упакованы в мешки, все со следами тяжелых ранений головы, нанесенных тупым предметом. Потом трупы с теми же отличительными признаками насильственной смерти стали извлекать из Москвы-реки. При этом обратили внимание на то, что многие трупы были обнаженными — убийца снимал с них одежду, вероятно, чтобы продать.
Особенно страшным на жертвы был 1923 год. Трупы находили ежемесячно. Причем их становилось все больше и больше. В мае тела обнаружили 2, 5, 7, 12, 16-го числа. В материалах дела сказано про все эпизоды примерно одно и то же: «Под предлогом продажи лошади или других товаров заманил к себе на квартиру». Личности 17 погибших установить не удалось. А сколько трупов к тому времени просто не нашли (забегая вперед скажу: места их захоронения потом Комаров выдал не сразу). Тянуть с поиском маньяка было нельзя. Милиция искала любые зацепки, рассылала своих агентов в трактиры, на заводы и т.д.
Следствию помог рассказ родственника погибших брата и сестры Лопатиных. Он сообщил, что человек, к которому они отправились за покупкой муки, был извозчиком и живет в районе Калужских Ворот. Этот же потерпевший довольно подробно описал предполагаемого убийцу (тот ведь сам приходил к ним домой, договаривался насчет продажи). Под подозрение попали все местные извозчики, которые жили в районе. Судя по материалам, агенты милиции обратили внимание на то, что преступления стали совершаться ровно с того момента, когда в городе поселился 55-летний Василий Комаров с семьей. Он работал официально «легковым извозчиком №639». Сыщики сравнили его описание с тем, что давал родственник убитых Лопатиных. Все совпадало.
Логово монстра
Протокол. Подписан старшим следователем Гредингером от 19 мая 1923 года.
«По распоряжению начальника спецгруппы отправился вчера в Замоскворецкий районный Сенат и тов. С. выдал ордер на право о производстве обыска у гра-на Комарова на предмет обнаружения краденого/трупов. Взяв с собой участкового надзирателя и милиционера, отправился на Шаболовку, дом №26, где вызвал Преддомкома и говорил с ним о причине отсутствия освещения у ворот дома прошлой ночью и собирал сведения о Комарове /дома ли он/. Поднявшись по лестнице на второй этаж со старшим помощником и председателем, оставив двух милиционеров на улице, увидели, что подозреваемый Комаров и его жена дома. Я с участковым надзирателем стал производить обыск в комнате Комарова, причем показалось подозрительным, что были найдены несколько зажигалок и бумажников. Кончив обыск в комнате, стал производить обыск в проходном коридоре, посадив подозреваемого около забитого жестью окна под надзором помощника 4-го Отделения милиции, и заинтересовался чуланчиком. Спросив, где ключ, получил ответ, что чуланчик общий и ключ находится в нижней квартире. Не желая посылать милиционера вниз, боясь существования сообщников Комарова, решил с председателем пойти сам. Не успел ступить на первую ступень лестницы, услыхал звук чего-то падающего. Я бросился обратно и увидел, что задержанного нет, и выскочил за ним на улицу. Он бросился в сад за углом, так что я вследствие темноты не мог его заметить и, поискав его по улицам, вернулся в комнату. Затем поднял тревогу, сообщив начальнику о побеге Комарова, и сбил замок с чулана, обнаружил в мешке труп».
Участвовавший в обыске инспектор МУУР Шахов так описывал этот эпизод:
«Произвели обыск якобы на предмет обнаружения самогонки. Мне показалось подозрительным, что было найдено несколько бумажников, мундштуков и зажигалок. Потребовал ключ от находящегося на площадке лестницы небольшого чулана. Комаров сказал, что ключ находится у соседей внизу, и выпрыгнул из окна второго этажа, попытался скрыться».
Пока одни милиционеры бросились в погоню, другие стали допрашивать жену Комарова. По этому поводу есть интересная запись: «Дети заплакали и просили ее рассказать, что она и обещала сделать». У Комарова было трое малолетних детей — две девочки и один мальчик. Судя по всему, они догадывались, чем занимается их отец. Возможно, что в какой-то момент они даже были свидетелями кровавых преступлений. Но следствие не стало тревожить детей — в деле нет ни одного протокола их допроса. Вероятно, сделали это потому, что доказательств и так было предостаточно.
Зато есть в материалах подробное описание логова маньяка. Обычный трехэтажный дом на Шаболовке, где семья Комаровых занимала квартиру под номером 12.
Из протокола осмотра:
«Дом бедный, оштукатуренный, вход каменный, от которого идут каменные сени. Налево вход в квартиру В. /первый этаж/, от сеней прямо вход в бывшую конюшню, направо поднимается лестница, в которой 13 ступеней, оканчивающаяся небольшой площадкой, при входе на которую у правой стороны плита, на которой находятся сковороды и чугунные котелки. Площадка имеет окно, выходящее во двор. На подоконнике чугунный котелок и чайник; около окна печка, от лестницы по направлению к окну идет деревянный барьер; в левом углу от окна против двери в комнату чулан, размером 1 ¼ арш… Чулан до половины оклеен обоями голубого цвета; пол чулана усыпан мелким картофелем; на полке находится несколько бутылок, по-видимому, пивных. На картофеле стоит пустой бочонок, на котором помещено цинковое корыто с большими следами крови, в котором помещен труп в мешке. С площадки лестница ведет в третий этаж в жилое помещение и оканчивается запертой дверью. Комната, занимаемая Комаровым и его семьей, соприкасается с описанной площадкой одной дверью, имеет размер 7 арш., 4 ½ арш., высота 3 ½ аршина. На противоположной от входа стене два образа в углу /Вознесения и Обретения Животворящего Креста/; перед образом висит лампада, к стене прибито семь фотографий в рамках с изображениями неизвестных лиц в штатском платье и военной форме обоих полов. У стены стоит одна кровать, покрытая бельем и одеялом. Около четвертой стены — другая кровать, также покрытая бельем и одеялом, и сундук, на кровати лежит тюфяк и солома».
Из акта осмотра, подписанного старшим следователем Московского Губсуда в присутствии начальника Спецгруппы МУУР и инспектора опергруппы, трупа мужчины.
«Убитый — мужчина средних лет с рыжеватыми волосами на голове и усами; правая сторона лица носит след удара, нанесенного тяжелым тупым орудием, по-видимому, молотком, на правой стороне лица рана, нанесенная, по-видимому, ножом; глаза закрыты, зубы целы, язык за зубами; рот полуоткрыт; голова и шея окровавлены».
Фотография этого трупа до сих пор есть в материалах дела. Собственно, она единственная там и сохранилась.
Есть в материалах дела приемные квитанции, где перечислено все изъятое у Комарова имущество: золотые монеты, четыре обручальных кольца золотых, два обручальных кольца медных, аннулированные кредитные билеты, дензнаки, серебряная цепочка, бронзовая медаль большая, а также много мужского белья. Отдельно указано, что у него конфискованы и переданы Моссовету лошадь, корова, поросенок, сбруя, легковые сани.
А Комарова задержали меньше чем через сутки в селе Никольском около дома женщины, которая продавала ему морковь и картофель. Жену Комарова арестовали сразу же, как соучастницу.
Путь серийного убийцы
И снова материалы следствия: «Гражданину Лопатину был предъявлен гражданин Комаров, в котором опознал того самого человека, который приходил в дом накануне убийства и к которому направились брат и сестра и не вернулись».
Но еще до этой очной ставки 19 мая 1923 года был проведен первый подробный допрос супругов. Оба во всем признались.
Из первых показаний Комарова следовало, что он спустя несколько недель после переезда в Москву познакомился с неким торговцем. Возникла мысль позвать его к себе под предлогом осмотра товара, убить, а деньги забрать. И с тех пор он так и поступал регулярно. Заманивал в свою квартиру людей с рынка и Конной площади. Убивал молотком, душил веревкой. Трупы связывал, складывал в мешок, чтобы легче было выносить. А затем, по его собственному признанию, пятнадцать тел бросил в полуразрушенные помещения домов №12 в Конном переулке и №24 на Шаболовке. Шесть трупов были похоронены на пустыре бывшего владения Орлова на Шаболовке у дома №26 (к слову, их 19 мая, то есть прямо в день первого допроса, вырыли ровно там, где он указал). В начале 1923 года, когда у него появилась собственная лошадь, Комаров стал вывозить тела подальше и сбрасывать в канавы и Москву-реку.
«По собственному признанию Комарова, определить числа убитых он не может, но при подсчете доходит до 30-ти», — это цитата из материалов дела. А еще там есть интересный момент: «Вспоминая о совершенных им преступлениях, показал, что само убийство, перевязка и укладка трупа в мешок отнимали у него от 15 до 20 минут. Сопротивления он почти никогда не встречал, но однажды один оказался настолько сильным, что после первого удара схватил его за горло и вступил в борьбу, но последовавшими за тем ударами молотка был лишен жизни».
Жена показала, что «о творимых им убийствам знала и принимала в них участие, выразившееся в следующем: когда Комаров приводил к себе жертв, она выходила из квартиры и запирала ее снаружи, чтобы кто-то не смог войти и помешать убийству. Как минимум в одном случае она по указанию мужа сама пригласила человека следовать за ней для осмотра лошади. Неоднократно сопутствовала мужу при вывозе трупов».
Вообще поверить в то, что десятки людей убил один человек, было сложно. Вероятно, эти сомнения сыщиков Комаров почувствовал, потому что неожиданно заявил, что ему в кровавых убийствах помогали трое соседей, назвал их имена. Всех троих сразу же арестовали, причем вместе с их женами (сожительницами). Но почти у всех было стопроцентное алиби. В одном случае мужчина, работавший кондуктором, смог доказать, что находился среди большого количества людей в моменты совершения нескольких убийств.
Ничего не поделаешь, пришлось Комарову признаться, что специально оговорил соседей из-за сильной личной неприязни. «Жена также удостоверила, что иных участников убийств, кроме нее и мужа, не было». Соседей отпустили, извинившись перед ними. Тогда же Комаров признался, что настоящая его фамилия Петров.
Биография маньяка, как считают некоторые эксперты, может показать, на каком этапе он стал из обычного человека превращаться в чудовище. Но в случае с Петровым-Комаровым это не так очевидно. Жизнь его была богата на приключения.
Но по порядку.
Родился Василий Петров в 1877 году в Витебской губернии. Биографию маньяка как только не подавали. Но вот она, что называется, из первоисточника, его устами.
«Отец работал на железной дороге. Мальчишкой я служил у помещика. Жилось мне плохо. Меня наказывали. Били. Работал с сохой с 15 лет. А через год ушел от помещика ввиду того, что плохо кормили. Потом поступил к латышам — рубил дрова. Там мне нравилось, хорошо кормили. Работал там до 17-летнего возраста. В 18 лет стал работать на железной дороге по ремонту, в 21 поступил на военную службу. Служил в 22-ой дивизии в 86-ом полку в Старой Русее. После поступил на службу к дорожному мастеру. На 27-ом году женился на прислуге витебских мастерских. Служить стал кочегаром, и так 4 года. Потом перевелся на станцию помощником машиниста на водокачку, потому что жена ревновала к другим женщинам. На новом месте жили хорошо, имели коров, свиней и вообще хозяйство. В 1905 году был командирован в Верхнеуденск, поехал в Сибирь один служить. Там было хорошо, как раз в это время была объявлена свобода. Через год поехал на родину через Иркутск, переезжал через Байкал в самое опасное время. Чуть не погибли с другом. Из Иркутска отправили через Челябинск на Витебск. В 1906-м году из-за слабости здоровья ушел с казенной службы. Имея денег около 1000 руб., с женой разъезжали по городам и выпивали. Наконец, когда денег не стало, поступил на службу в Могилев к полковнику, я сам — кучером, жена — кухаркой.
Было хорошо, но однажды напился пьян, разбил бочку, за что дали расчет. Когда ушел от полковника, поступил на службу к банкиру — дворником. Банкир требовал от меня удостоверения с прежней службы, так как он был еврей и боялся, как бы я не посадил в мешок... Управляющий предложил жене открыть буфет во вновь открывающемся театре, где она бы торговала яблоками, семечками и проч. по дешевым ценам. У жены был обыск, нашли яблоки, жена ударила пристава тарелкой. Разбиралось дело в суде Максимовичем, с которым я раньше играл на бильярде и поссорился. В итоге я был приговорен на год».
Комаров не рассказывает про то, что в 1917 году участвовал в расстреле пленных белых офицеров и что попал в плен. Было это или не было — суд не стал устанавливать. Возможно, специально, чтобы не политизировать дело маньяка.
Из материалов дела (написано следователем): «В последнее время служил извозчиком на угольном складе и намеревался ехать в Ригу, для чего переименовался в Комарова, уроженца Риги, полагая, что это поможет ему быть эвакуированным в Латвию. Но узнав, что ему как участнику гражданской войны небезопасно возвращаться в Латвию, решил переехать в Москву».
Софья Комарова была его второй женой. Первая умерла при странных обстоятельствах (не исключено, что от рук мужа). Дело было так. Петров вышел из тюрьмы, узнал, что жена с кем-то гуляет. «Три дня пил. Узнал адрес ее, пошел туда, но сказали, что отравилась. Причем подумал: отравилась — туда ей и дорога. Взял документы на право получения вещей жены. В больнице сказали, что умерла не от отравления, а от разрыва сердца».
А вот еще интересный фрагмент из допроса Комарова:
«— Когда вы женились во второй раз?
— В 1913 году в Риге, и в том же году имел ребенка.
— Кого вы любите больше из детей?
— Больше люблю мальчика.
— Пила ли вместе с вами вторая жена?
— Нет. Только иногда пила в меру.
— Часто вы ссорились?
— Часто».
Софья Комарова в этой истории не менее значимый персонаж. Она могла бы остановить зверства мужа на любом этапе, но не делала этого. Почему? Говорит, что сначала боялась — мог ведь и ее убить, и детей. А потом наступило у нее некое отупение. Убийства не казались чем-то ненормальным, они стали частью повседневной жизни. Единственное, о чем заботилась Софья, — тщательно скрывать следы. В материалах дела по эпизодам, совершенным в 1921 году, Софья не проходит как соучастница, а начиная с 1922-го практически во всех указано: «по предварительному соглашению со своей женой Софьей Викторовной». О том, какой степени достигла деградация семьи, может говорить только тот факт, что были подозрения: супруги кормили свиней, которых содержали, человечиной. Этот вопрос на суде задаст председатель. Софья, впрочем, ответит, что такого не было.
Два страшных дня Фемиды
Следствие завершили в рекордные 11 дней (велось с 18 по 29 мая), дело передали в суд. Передо мной протокол судебного заседания от 6 июня 1923 года с председательствующим Смирновым и двумя народными заседателями. В документе указано, что гособвинитель (прокурор) попросил о присутствии эксперта-психиатра на процессе. То есть экспертиза не была проведена до начала процесса.
— Подобное в те годы практиковалось, — говорит судмедэксперт, доктор психологических наук Виктор Гульдан. — Специалиста приглашали на сам процесс, он имел право не просто слушать, но и сам задавать любые вопросы. И потом он выносил свое заключение.
«Заседание открывается в 13 ч. 15 минут. Обвиняемые по 184 ст. Уголовного кодекса Петров-Комаров и Петрова-Комарова доставлены и налицо. Свидетели налицо...»
На суде, судя по ответам Комарова, кажется, что он временами юродствовал, шутил, дерзил. Либо же это было проявление его психической болезни. Приведу несколько моментов из зала суда.
П. (председатель), К. (Комаров), Э. (эксперт), О. (обвинитель).
Э. — Отчего умер ваш отец?
К. — Утонул в стакане воды, в луже спьяна.
Э. — С какого возраста вы пьете?
К. — С малых лет.
Э. — Что пили?
К. — Все, что можно было: одеколон, денатурат, самогонку, мадеру.
Э. —Пили ли вы перед убийством?
К. — Пил и дома, и на Конной площади.
Э. — Сколько надо было вина для вас, чтобы быть пьяным?
К. — Бутылки две самогонки или мадеры.
Э. — Испытали ли вы жалость к убитым?
К. — Было поздно жалеть.
Э. — Жалко ли было, когда убивали и не находили денег?
К. — Нет, все равно, убил так и убил.
П. — Когда появлялось у вас желание убивать?
К. — Когда появлялась охота пить. Делал все из пустяка. Сдуру.
П. — Замаливали ли вы свои грехи, приглашали батюшку?
К. — Батюшки приходили, но я им не каялся. Выпивал с ними. На какие деньги пили — не говорил.
П. — Были ли случаи, когда молились перед иконой или читали Евангелие?
К. — Евангелие читал, что можно замолить грехи.
Э. — Имеете ли вы хороший сон?
К. — Хороший, как лег, так и заснул.
Здесь вопросы в основном задает эксперт. А ниже — председательствующий.
П. — Верите ли вы по своей натуре в Бога?
К. — Не верю никому, кроме ежа, который бывает колкий.
П. — Исповедуете ли религию?
К. — Нет, это фальшивая штука.
П. — Есть ли в квартире иконы?
К. — Были и иконы, и лампады. К Богу обращался у себя дома, не ходя в церковь.
П. — Как вы начали убивать?
К. — Мне очень больно говорить об этом, тем более это указано в обвинительном заключении.
П. — Суду важно выяснить, что заставило вас убивать людей одного за другим в течение долгого времени.
К. — Потому убивал, что никто не ловил.
П. — А если бы сейчас не подумали, то убивали бы теперь?
К. — Нет. Последнее убийство было бы правда последним.
П. — Беспокоило ли вас во время сна то, что в этой комнате убивали людей?
К. — Убивал не в комнате, а в черном ходу. Жил спокойно. Убивал только тех, которые поддавались. Убивал только крестьян, которые не понимают, что им надо. Они были в германском плену, а не на красном фронте.
П. — Ну а если бы к вам пришел владелец магазина, убили бы его?
К. — Посмотрел бы, как разговаривает.
П.— Как вы могли так скоро приспособить свое знание к вязке трупов?
К. — Один раз попробовал и понравилось.
Обвинителя (прокурора) волновали вопросы совсем иного характера:
О. — Почему в последнее время вы перестали оставлять трупы на Шаболовке?
К. — Было легче положить на передок повозки и отвезти. Однажды был случай, когда меня остановил милиционер: «Что везешь?» Я ему ответил: «Посмотри, что везу!» Он пощупал мешок и отпустил меня.
О. — Зачем клали веревку на шею?
К. — Чтобы не орали.
О. — Куда девали одежду с убитых?
К. — Продавал, если не было крови.
О. — Не видели ли дети крови?
К. — Аккуратно затирал.
Народный заседатель Горшков — Куда выливали кровь из таза?
К. — В уборную во дворе.
На суде, разумеется, много вопросов задавали Софье. С ее слов выходило, что она в большой степени сама жертва. «Он плохой человек, особенно для своего семейства». Несколько раз звучало, что она его боялась и до последнего не догадывалась о его кровавом промысле. По вопросам, которые задавал адвокат ей и самому Комарову, понятно, что они пытались максимально снизить наказание женщине. Но это не помогло.
Есть в протоколе и опросы свидетелей. Особенно суд интересовало мнение соседей. Как так вообще могло выйти, что у них под носом убивали людей, а они ни о чем не догадывались? Вот показания одного из соседей (бывшего работника фабрики «Гознак») по фамилии Баринов:
П. — Бывал ли шум у Комаровых?
Б. — Да, зимой бывал, чем-то громыхали. Жена кричала и плакала.
П. — Известно ли вам, что над вашей квартирой было убито 30 человек?
Б. — Ничего не знаю.
П. — Каков был Комаров?
Б. — Да все ругался, не давал пилить дрова.
П. — На почве чего были неприязненные отношения с Комаровым?
Б. — На почве шума. Я заявлял в домком и даже комиссариат. Дело разбиралось в нарсуде, и Комаров был оштрафован на 9 миллионов.
П. — Как вы попали в сарайчик, где Комаров хранил трупы, когда он был заперт?
Б. — Хотя сарайчик и был для общего пользования, мы им не пользовались.
Конец кровавого семейства
На второй день представитель судебно-медицинской экспертизы огласил заключение. На вопрос обвинителя, был ли Комаров в полной вменяемости в момент совершения убийств, тот ответил: «Да, вполне вменяем». А дальше произошел интересный диалог между экспертом и адвокатом.
Защитник — Не есть тупость социальных чувств — нравственное помешательство?
Э. — Вопрос о нравственном помешательстве не рассматривается и как таковой встречает возражение. Термин «тупость социальных чувств» общепринят.
З. — Что надо понимать под тупостью социальных чувств?
Э. — Отсутствие отзвуков для социальных...
З. — Мог ли Комаров действовать один, убивая всех этих людей?
Э. — Психиатрической экспертизой точно установить это невозможно.
«Судебно-психиатрическая экспертиза в зале судебного заседания до сих пор остается одним из видов СПЭК (судебно-психиатрические экспертные комиссии), — говорит один из главных экспертов по маньякам Виктор Гульдан. — Кардинально изменился характер вопросов, которые эксперт задает подсудимому, а также содержание необходимой предварительной информации о подэкспертном. Это сведения медицинского характера, история жизни, показания свидетелей, позволяющие предположить наличие психических расстройств. Одной из главных процедур является освидетельствование подэкспертного с описанием психического статуса. Из представленного диалога видно, что подэкспертный держится с демонстративной бравадой, не скрывает массивной алкоголизации, обнаруживает морально-этическую тупость, жесткость и агрессивность, отсутствие эмпатии, сожалений о содеянном. При этом какой-либо психотической симптоматики, специфических расстройств мышления не обнаруживается. С большой вероятностью ему был установлен диагноз «алкоголизм у психопатической личности» и он был признан вменяемым относительно содеянного».
На судебном процессе было много людей, среди которых Михаил Булгаков (он освещал его как корреспондент). Судя по статье, он был под сильным впечатлением. «Убивал аккуратно и необычайно хозяйственно: всегда одним и тем же приемом, одним молотком по темени, без шума и спешки, в тихом разговоре (убитые все и были эти интересовавшиеся лошадьми люди)… Так бьют скотину. Без сожаления, но и без всякой ненависти. Выгоду имел, но не фантастически большую. У покупателя в кармане была приблизительно стоимость лошади. Никаких богатств у него в наволочках не оказалось, но он пил и ел на эти деньги и семью содержал. Имел как бы убойный завод у себя». В то время как другие называли Комарова зверем, Булгаков искал более подходящее слово: «И утвердилась у меня другая формула: «и не зверь, но и ни в коем случае не человек».
Но вернусь к процессу. Право на последнее слово было у обоих супругов. Но они им не воспользовались. Комаров сказал: «На усмотрение и решение суда. Ничего больше сказать не могу». Его жена Софья фактически повторила это слово в слово: «На ваше усмотрение. Больше ничего не могу сказать».
В 2 часа 30 минут (как указано в протоколе, но речь, судя по всему, о времени после полудня) 7 июня 1923 года суд приговорил обоих супругов к высшей мере наказания.
Семья маньяков с суровым приговором не согласилась, обратилась в высшую инстанцию. И уже через неделю кассационная коллегия Верховного суда РСФСР постановила приговор оставить в силе. Приговор был приведен в исполнение, но среди множества бумаг, заботливо хранящихся в этом деле уже ровно век, нет справки о захоронении тел. Ни в то время, ни сегодня не принято сообщать о последнем прибежище маньяков. Это делается с одной целью — чтобы никто из последователей не сделал из него место «паломничества».
Выражаем благодарность Московскому областному архиву.