На момент визита правозащитников оба — и Бахтиер, и Рахмонкул — все еще находились в ИВС Сергиева Посада. Вообще-то этот изолятор рассчитан на 29 человек, но так получилось, что сейчас там сидели только эти двое. Естественно, как возможные соучастники одного преступления — в разных камерах.
Перед выборами остальных подозреваемых и обвиняемых на несколько дней отконвоировали в СИЗО, чтобы те, кто обладает избирательным правом, смогли проголосовать на стационарных избирательных участках. Так что таджикам пришлось квартировать в одиночках.
Впрочем, оба на отсутствие соседей не жаловались.
По-русски Рахмонкул понимает плохо, хотя, может, и лукавит. Рассказывает, что с адвокатом ему приходится общаться тоже через переводчика. Выглядит сонно. И действительно, судя по всему, весь день провел в койке. Распорядок дня в ИВС не такой строгий, как в СИЗО, можно отдохнуть, отоспаться, тем более что только вчера был суд.
Второй арестованный, Бахтиер, сидит в соседней камере, он более разговорчивый. Тоже ведет себя совершенно спокойно. По-русски говорит почти без акцента. «Я в России не в первый раз, приезжал, уезжал, работал, и отец мой тоже здесь сейчас».
Рассказывает, что всем доволен в ИВС его не обижают: «Еда хорошая, гулять выводят во дворик», просьба у него одна: связаться с отцом, который тоже в Подмосковье, но в другом городе. «Прошу, чтобы родные мне наняли платного адвоката».
Мы созвонились с отцом Бахтиера, чтобы заодно выяснить, как ближайший родственник подозреваемого относится к тому, что произошло.
— Насим, здравствуйте, это правозащитники, мы звоним, чтобы передать вам просьбу сына насчет адвоката…
На том конце молчание, потом раздается тревожный голос: «Платного адвоката, да? Я три дня пытаюсь дозвониться до следователя. И не могу. У него телефон Бахтиера. А я даже не знаю, что мне делать. Очень плохо себя чувствую, сердце болит, не выдерживает. Как вы думаете, это они сделали, да?»
— Следствие сейчас выясняет.
— Я ведь только месяц как сюда приехал. Регистрацию сделал, устроился. Думал, все хорошо будет. Деньги очень нужны, и тут такое случилось.
— А кто вы по профессии?
— Я облицовщик кирпичей. Кирпичи делаю, кладку делаю. Так сердце ноет, что ошибся вчера, вообще ничего не понимал, пришлось снимать кирпич и заново перекладывать три ряда. Я не первый раз в России. В Санкт-Петербурге работал, в Сочи работал, в Абхазии. Много лет. Сына строить учил. А сейчас только месяц побыл. Голова не на месте. Вот он нам какой «подарок» сделал. А суд-то когда будет?
— Пока ваш сын и его приятель арестованы. Сейчас их отправили в СИЗО, где они будут ждать еще одного суда, когда им уже определят наказание.
— И сколько им дадут, как думаете?
— Ну, если подтвердится, что это они, думаю, лет 15–20.
— Ой, как плохо. Я не могу к нему приезжать. Сейчас у меня с деньгами проблема. У дочки свадьба в октябре. У меня два сына и пять дочек, четырех уже отдал замуж, а пятая выходит через месяц. Хотел подзаработать — и тут такое.
— А почему ваш сын трудился отдельно от вас? У вас хорошие отношения?
— Да, он неплохой парень. По молодости, правда, попал за решетку, подрался в армии. Но у нас вообще в армии бардак. Потом вернулся, женился, дом построил, детей народил. У него их пятеро. А у его товарища — восемь. Сейчас жена сына еще одного ждет. Я ему участок выделил в 10 соток. Старший сынок их, мой внук, в пятом классе учится. Даже и не знаю, что с ними со всеми теперь будет, в голове не укладывается. Мать наша тоже упала и слегла, плохо ей. Говорят, они сняли на телефоны то, что сделали с этой женщиной. Скажите, неужели это правда? Мой сын не мог такое сотворить. Хотя насчет второго парня я не уверен. Выпивали они вместе. Я сыну каждый день звонил: «Бахтиер, тот пацан, с которым ты работаешь, он непорядочный, с ним не работай, не дружи, выгони его и другого возьми». Но, видно, он меня не послушал. И вот теперь и с работы уехать не могу, и следователю дозвониться, может, все-таки подстава какая? Не могу я поверить, что мой Бахтиер такое сделал…