Ангарская колония №15 — одна из самых больших и образцово-показательных.
— Это так называемая рабочая колония, — говорит бывший член ОНК по Иркутской области Павел Глущенко. — Содержится здесь около 1200 осужденных, многие заняты на производствах. Там много разных цехов. В самой колонии условия, скажу я вам, не самые плохие. Не у каждого на воле есть то, что там.
Комментарий члена СПЧ Андрея Бабушкина:
— Работой в ИК были обеспечены лишь 500 человек. Несмотря на востребованность продукции ЦТАО колонии (в ИК производятся вагоны-офисы), данных о среднем размере заработной платы на производстве колонии в сети Интернет не приводится. Не соответствует численности осужденных штат учреждения: вместо 350 человек в ИК работали 204 аттестованных сотрудника и 51 вольнонаемный специалист. Уполномоченный по правам человека в Иркутской области не уделял достаточного внимания как данному учреждению, так и уголовно-исполнительной системе области в целом. Так, на сайте уполномоченного отсутствуют данные не только о посещении им колоний области или о взаимодействии с ОНК, но и об ОНК как таковой. Члены ОНК там бывали тоже недостаточно часто.
В условиях отсутствия общественного и государственного правозащитного контроля возникали предпосылки для всевозможных злоупотреблений. Так, согласно данным сайта «ФСИН-маг», пачка сахара весом 900 г стоит в магазине ИК 108 руб. (при этом купить почему-то можно только 1 пачку сахара), оливковое масло объемом пол-литра — 624 руб., 40 г сухого картофельного пюре — 54 руб., 200 г сыра «Костромской» — 302 руб. Нельзя забывать, что данные цены действуют в условиях запрета посылок и передач, веденного в связи с пандемией.
— Я не раз бывал с проверками в этой колонии, — продолжает Глущенко. — Осужденные вели себя адекватно.
Но надо понимать, что колония эта не для «первоходов», а для тех, кто уже был осужден. К тому же строгий режим суд назначает отнюдь не за кражи и мелкое хулиганство.
— Тут сидят люди, у которых за плечами по три-четыре «ходки», — говорит один из сотрудников. — Многие — за убийства. Хотя есть и люди, «заехавшие» за экономические преступления, они с высшим образованием, культурные. Но таких — меньшинство.
На территории колонии есть отдельно стоящее здание — СУС (строгие условия содержания). Туда помещают тех, кто нарушает распорядок или у кого просто не сложились отношения в коллективе.
Хронология бунта
8 апреля.
Накануне бунта один из сотрудников (по некоторым данным, это дежурный помощник начальника) избил в СУСе арестанта Оболеничева. Тот записал на мобильник последствия побоев и выложил их в Интернет со своими комментариями и требованием наказать обидчика. «Охрана беспределит уже не первый раз», — говорит на камеру Оболеничев.
Видео послали родным и выложили в Сеть. Тем временем сотрудник еще раз избил Оболеничева (то ли посмотрел видео, то ли просто решил повторить телесное наказание, так сказать, для закрепления эффекта).
9 апреля.
17 осужденных СУСа разбили камеры видеонаблюдения и «вскрылись» этими осколками в знак протеста. Кто-то, ворвавшись в дежурную часть, избил ничего не понимающего сотрудника (его в итоге госпитализировали). Осужденные разгромили ПКТ и ШИЗО (сюда помещают в наказание).
В колонию выехала группа сотрудников УФСИН по Иркутской области. «Осужденные после проведения разъяснительных бесед отказались от противоправных действий», — заявили в ведомстве. Но все самое «горячее» только начиналось…
10 апреля.
Осужденные в знак протеста стали громить имущество, поджигать теплицы, свинофермы и т.д. Прибывший на место ЧП начальник Управления ФСИН по области решить конфликт мирным путем, видимо, возможности не нашел. Кто-то из осужденных метнул ему камень в голову — генерал потерял сознание, упал.
В колонию ввели войска.
— Там и спецназ ФСИН, и бойцы ОМОН, — говорит мать одного из осужденных. — Они били всех подряд. Бросали дымовые шашки, из-за чего загорелась уже чуть ли не вся колония…
«Помогите, люди! Все вскрываемся! — на жутком видео осужденные действительно режут себе руки. — Бьют стариков, инвалидов, никого не жалеют. Используют помповые пушки, гранаты. Мы сейчас на промзоне, спецназ пока к нам попасть не может. Но вот-вот они к нам ворвутся. Мы очень просим вашей помощи, люди!»
На видео (таких роликов в Сети появилось несколько) слышны крики, выстрелы, взрывы. На фото, которые попали к правозащитникам, — коридоры, залитые кровью.
— Мы никак не можем дозвониться на «горячую линию» ФСИН России, — говорит мать осужденного. — Хотим донести все до руководства главка.
— Даже в Управлении ФСБ по Иркутской области не берут трубки, — говорит правозащитник Лариса Бакаева. — Ни до кого не можем дозвониться! А на видео, что шлют мне ребята из колонии, четко слышно, как сотрудники ОМОНа кричат: «Мочите их всех!» Там паника и все в огне, помогите!
В акции протеста приняло участие около 300 осужденных.
— Остальные сидели в своих бараках и наблюдали за всем происходящим из окон, — говорит председатель ОНК Олег Антипенко. — Жилая зона так расположена, что от нее до другой части колонии несколько сотен метров. И там — забор.
Когда пожар стих, в одном из помещений нашли тело осужденного. По одной из версий, его убили «собратья по несчастью» — якобы за то, что активно сотрудничал с администрацией.
— В последний раз муж звонил в 23.00, — говорит супруга одного из сидельцев ИК-15. — Он находился на промзоне. Сказал: «Все полыхает. ОМОН добраться до нас не может. Но как-то только пожар стихнет, нам конец». С тех пор я ничего о нем не знаю. Где он? Что с ним? Почему нам не говорят? Один из сотрудников вышел и заявил: мол, пишите письменное заявление, и вам ответят в установленные законом сроки. Какие сроки?! Мы хотим знать о своих близких прямо сейчас.
11 апреля.
Кадры видео, сделанные кем-то из сотрудников утром в субботу, когда все закончилось: тлеющие здания (пожар охватил не все постройки — сгорели в основном теплицы, школа и несколько цехов), перевернутая пожарная машина (арестанты ее сначала опрокинули, а потом подожгли), «припаркованный» БТР, автомобиль ГИБДД, чьи-то дорогие джипы (видимо, руководителей силовых ведомств региона), лежащие на земле осужденные… К слову, все лежащие одеты в робы.
— Но, по нашей информации, сразу после того, как были сделаны эти кадры, их раздели до трусов, — говорит жена одного из осужденных. — И вот так, по сути голыми, грузили в «КамАЗы», вывозили в города региона «в разработку», как они выражаются.
— У меня разрывается телефон, — сетует председатель Иркутской ОНК Олег Антипенко. — Но ни я, ни мои коллеги ничего не знаем. ОНК не пустили на территорию.
— А вы пытались туда попасть?
— Конечно. Паша с Валерой (члены ОНК. — Прим. авт.) сразу, как узнали о бунте, приехали, пять часов простояли — их не пустили даже близко. На следующий день снова прибыли уже другие члены ОНК. Там тогда было спокойно (после первой «волны» бунта, 9 апреля). При них зашли 15 сотрудников СК, чтобы опросить осужденных, как мы поняли. А нас не пускают! Ссылаются на карантинный режим из-за коронавируса.
Теперь — о жертвах. Официально подтвердили, что погиб один осужденный. При этом не исключено, что его убили до начала бунта. Судмедэкспертиза должна будет подтвердить или опровергнуть эту версию. Пострадало около 200 осужденных, однако большая часть из них сами нанесли себе порезы на руках в знак протеста. Сколько получили травмы во время спецоперации — неизвестно.
— Мы знаем, что их били дубинками, а также что многие отравились дымом от шашек, — говорит мать одного из осужденных. — Просим только, чтобы кто-то вышел и сообщил правду о пострадавших. Из более чем 1300 осужденных колонии в итоге вывезли только 300. Остальные находятся там же. Но колония теперь функционирует, по словам членов ОНК, в особом режиме, который вводится в результате ЧС.
— Те, кто говорят, что якобы готовятся бунты в других колониях региона, в частности в ИК-2 и ИК-7, — провокаторы, — уверен Антипенко. — Ничего там нет.
Слух такой пустили, как говорят, чтобы сейчас спецназ и туда зашел — и все перевернул в поисках мобильной связи.
12 апреля.
После тотального обыска все средства связи вроде бы были изъяты. Но, как говорится, все — да не все. С одного из телефонов правозащитникам пришло сообщение:
«В ФКУ ИК-15 ГУФСИН по Иркутской области вывели {нецензурно} барак» (отряд, в котором проживают СДИП-активисты и агенты оперативного управления ГУФСИН. — Прим. авт.) для избиения и изнасилования осужденных. Основную массу осужденных заставляют весь день ходить по плацу и петь якобы «патриотические песни», это действо сопровождают СДИП-активисты из барака. Тех осужденных, кто не подчиняется или не громко поет и не марширует в ногу, активисты и агенты ФСИН избивают в присутствии администрации колонии и ГУФСИН. Почему не заходят правозащитники? Спасите и помогите!»
Членов ОНК наконец пустили в колонию. Но едва ли это можно назвать проверкой:
— Мы прошлись по всей территории в сопровождении начальника УФСИН и начальника колонии. Осужденные говорить о происшедшем при них отказывались. Может быть, боялись. Но при нас никто строем не шагал, песни не пел. Люди обедали в столовой. Сама колония производила странное впечатление: одна ее часть совершенно обычная, а вторая… Поле боя, не иначе. Вся промзона сгорела дотла.
По данным ФСИН, общая площадь пожара составила 30 тысяч квадратных метров.
В колонии еще не один день будет работать следственная бригада. Уголовное дело по статье 321 УК РФ «Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества» было возбуждено еще 10 апреля. Но основные допросы подозреваемых происходили 12-го.
Тем временем в адрес СПЧ поступило обращение, к которому прикреплено видео, снятое одним из сотрудников ГУФСИН. «На этом видео зафиксировано, как сотрудники ФСИН оскорбляют и унижают, а также без оснований применяют физическую силу и спецсредства и уже лежащего осужденного жестоко избивают. Прошу установить личность потерпевшего, опросить его и других осужденных».
…Анализ происшедшего еще только предстоит делать. Версий много — от конспирологических до шпионских. Во ФСИН считают, что всей акцией кто-то умело «дирижировал» с воли и что не мог один инцидент с избиением осужденного привести к бунту, каких давно не бывало. Родные осужденных заявляют, что бунт зрел уже несколько месяцев, поскольку жизнь в колонии ухудшилась, сотрудники стали применять физическое насилие.
В таких случаях обычно говорят: «Следствие разберется». Хочется добавить крылатое: «Но это не точно».