Беслан стал “Городом ангелов”

Это кладбище в Беслане называют “Детским”, “Школьным переулком”, а последний год уже официально именуют “Городом ангелов”. Здесь покоятся дети, их родители и учителя, погибшие при теракте в школе №1.
Из 266 могил 186 — детские. Есть еще одна — братская, где похоронены фрагменты тел, которые не удалось опознать.

Дата смерти у всех одна — 3 сентября 2004 года.

Накануне скорбной даты наши спецкоры побывали в Беслане — городе, где многие живые искренне мечтают стать мертвыми.

До сих пор на “детском” погосте почти всегда слышится женский плач. Несчастные матери и бабушки и вовсе бы не уходили с могил, если бы их силой не развозил по домам здешний смотритель Касполат Рамонов.

Четыре года назад этот мужчина принес на кладбище гроб с израненным телом дочери. Похоронив Марианну, он уже не смог уйти с погоста. Так и остался жить у могилы девочки.

Теперь его дом — кладбищенская сторожка, а погребенные в “Городе ангелов” дети стали его родными.

Касполат знает биографию всех погибших. В день рождения каждого ребенка он первым приходит на его могилу, чтобы зажечь лампадку и оставить подарок.

 “Пожелание долгих лет жизни мы воспринимаем как проклятие”

На кладбище нет ворот. На входной арке выбито: “Город ангелов”. Фигурки ангелочков здесь повсюду: выставлены вдоль невысокой ограды, восседают на постаментах между могилами.

Надгробий столько, что красные мраморные плиты почти заходят за горизонт. У каждой могилы — бутылки с минеральной водой, которой так не хватало детям, ставшим заложниками террористов.

Прикладывая к камням руки, женщина причитает по-осетински: “Рухсаг у”, что означает “Царство небесное”.

С фотографии на памятнике улыбается большеглазая девочка Зарина Норматова-Ильина. Она так и останется первоклашкой.

На могиле трехлетней Леры Будаевой стоит нарядная кукла. К подножию памятника Сережи Запорожца родные принесли игрушечные машинки.

Мы останавливаемся, не в силах идти дальше, у могил, где выбита фамилия — Арчиновы. По бокам от мамы Индиры похоронены два сына, 13–летний Николай и 6–летний Ахсарбек.

— Счастливая, — кивает на портрет Индиры женщина, — Умерла с детьми в один день.

Положив цветы на три соседние могилы, она идет к Древу жизни. И сливается с четырьмя бронзовыми женскими фигурами, что образуют ствол дерева. Распростертые над головой металлические руки, как ветки, пытаются удержать 50 устремленных в небо ангелов, символизирующих погибших детей.

— Три сентябрьских дня перечеркнули наши жизни, — говорит пришедшая на кладбище к сыну молодая женщина Альбина. — Я не могу забыть, как мы заставляли детей писать в обувь, кто — в туфель, кто куда, и так пили. Не дай бог вам через такое пройти. У меня мальчишка–сосед Сармат четвертый год разговаривает с фотографиями погибших отца и двух братьев.

— Мы все бывшие мамы, бывшие бабушки, бывшие тети, — останавливается рядом Залина. — Время не лечит, а калечит. Каждая из нас мечтает поскорее встретиться со своим ребенком. Если нам кто-то желает долгих лет жизни, мы воспринимаем это как проклятие…

Чтобы как-то отвлечь женщин от горестных мыслей, интересуемся, что за чудо-цветы высажены на клумбах.

— Цветники оформил самолично смотритель погоста Касполат — никому не доверил, сам сажал, — улыбается Залина. — Он у нас и психотерапевт, и садовник, и художник, и сторож…

“Готов умереть ради спасения одного ребенка”

Рамонова мы встречаем в сторожке. Несколько часов назад он вернулся из Цхинвала, с пятидневной войны. Его одежда пропахла дымом, глаза со стальным отливом. На полу — неразобранный рюкзак, на ящике — свежесмазанное ружье с оптическим прицелом.

Перехватив наши взгляды, хозяин объясняет:

— Я с пяти лет стреляю, у меня любовь к оружию в крови: брат деда был лучшим стрелком в округе, меня с малых лет брал на охоту.

В юности, получив отсрочку от армии, Касполат самолично напросился служить в погранвойска. На стрельбище поразил командира, когда сходу “закрыл” все мишени.

И теперь, услышав, что грузинские войска расстреливают в упор женщин и детей, тут же подался в Южную Осетию ополченцем.

— Я готов умереть ради спасения хотя бы одного ребенка, — говорит мужчина. — То, что я увидел в Цхинвале, не показалось мне страшным. Настоящий ужас я видел у нас, в Беслане…

Рамонов рассказывает о дуэли с грузинским снайпером. Только на третий день Касполату удалось “снять” с чердака одного из домов “кукушку”. Безусые пацаны на трех бронетранспортерах проскочили по дороге без потерь.

— А своих родных я оградить от беды не смог, — вздыхает смотритель, сложив на коленях потемневшие от копоти руки.

Четыре года назад, 1 сентября, он проводил 15-летнюю Марианну, 14-летнюю Диану и 8–летнего Ирбека на торжественную линейку в школу. Услышав выстрелы, Касполат схватил ружье и выскочил на улицу. Думал, что стреляют у райотдела милиции, но навстречу неслась ребятня с криками: “Школу бандиты захватили!”

— Пока я добежал до ограды, всех детей уже загнали в спортзал, — продолжает наш собеседник. — За гаражами лежали милиционеры. Видимо, прятались. Я пинал их, орал: “Вставайте, пока не поздно!” Никто из них не поднялся.

Средней дочке Касполата Диане удалось сразу же сбежать от террористов. В спортзале в заложниках остались супруга Алла с Марианной и Ирбеком.

Три дня мужчина выл волком, не в силах помочь родным. После в больнице нашел тяжелораненых жену и сына. В морге — Марианну.

Мы не расспрашиваем Касполата о том страшном для него времени. От его жены Аллы знаем: после первого взрыва осколок попал Марианне под самое сердце. Девочка была жива, только передвигаться стала медленнее, но не переставала успокаивать маму. Школьников под дулом автомата террористы погнали в столовую. Детей заставляли залезать на подоконники, махать занавесками и просить спецназовцев не стрелять. Но пули все равно летели.

Чтобы Ирбека не забрали “на окна”, Алла накрыла его своим телом. Когда начался штурм и прогремели взрывы, у нее в спине остались пять огромных осколков. Не чувствуя боли, женщина потащила детей к выходу. Пуля пробила Марианне селезенку. Девочка успела увидеть, как в спортзал врываются альфовцы. Поняла, что пришло спасение, и замертво упала у окна.

В больнице у тяжелораненой Аллы отказали ноги. Чтобы она могла проститься с дочерью, ее усадили в кресло–каталку. Всю ночь Алла просидела в морге, обняв тело Марианны.

А потом у раненного в ногу Ирбека началась гангрена. Его отправили в Москву, где сделали сложнейшую операцию.

Теперь сын Касполата ходит не хромая. Поправилась и Алла. Только семьи больше не стало. Трагические события оттолкнули супругов друг от друга.

“Сделай мне пояс шахидки”

Похоронив дочь, Касполат не вернулся на престижную работу на таможне в “Верхнем Ларсе”. Он остался жить на кладбище.

— Ночевал под открытым небом, укрывшись от дождя полиэтиленом, — вспоминает наш собеседник. — Никого не видел, ни с кем не говорил, только слышал, как вокруг шептались: “Рамонов сошел с ума”. Я и сам так думал. Мне казалось, что меня похоронили вместе с дочерью. Марианна ведь для меня была особенной, как и я для нее. Между нами была невидимая связь. Во сколько бы я ни возвращался с работы, она чувствовала, что я подхожу к дому, и встречала меня на пороге. Ботинки мои никому чистить не давала, все время сама начищала. Как и я, она училась на одни “пятерки”. Девочка была моим отражением. Хотела поступать в медицинский, все время говорила: “Когда состаришься, я буду, папа, тебя лечить!”

Глядя на портрет Марианны и Касполата, мы отмечаем: “Одно лицо”. Девочка была действительно “папина дочка”.

— Я никогда не забуду и не прощу себе, как отругал ее за две годовые “четверки”, — винит себя мужчина. — “Как ты можешь позорить отца!” — пенял ей. У Марианны тогда началась истерика: “Папа, прости, не говори так, я же тебя больше себя люблю”. Какой же я был дурак!..

Сменив воду в вазах с цветами, мы идем по аллее в глубь кладбища.В “Городе ангелов” тихо. Здесь нет деревьев и не слышно птиц. Многие замечали: смерч или пыльная буря, столкнувшись с оградой, обходят кладбище стороной.

— Мы в детстве пугали друг друга кладбищем, — продолжает Касполат. — “Город ангелов” — место особенное. Сюда приезжают ночью с грудными детьми. Сюда тянет людей. Здесь спокойно, тепло. Но многие из ребят–охранников здесь работать не смогли — по ночам им слышались на погосте детские голоса…

Мы едва сдерживаем слезы. У нас тоже неспокойно на душе. Горе втягивает в воронку, как водоворот. Видим: памятник на могиле Софьи Арсоевой обвязан красной лентой, где золотом написано: “Выпускник 2007 года”. Год назад девушка должна была закончить школу, но выпускное платье ей примерить не пришлось.

Никогда не повзрослеют и близнецы Сослан и Аслан Бероевы, чьи улыбающиеся лица смотрят на нас с мраморного постамента.

— Мальчики росли без отца, их воспитывали мама и бабушка, — говорит смотритель.

Касполат знает всех близких погибших. Женщины, потерявшие во время теракта детей, вернули его к жизни. Касполат, в свою очередь, стал для несчастных матерей опорой, в своем роде психотерапевтом.

— Я могу накричать на женщин, которые рыдают без остановки. Могу им нахамить, чтобы только выбить их из состояния шока, — признается наш собеседник. — Могу выступить и в роли клоуна, рассказать смешной анекдот, лишь бы только они улыбнулись и пришли в себя.

Первое время матери и бабушки погибших сидели на могилах круглые сутки. Теперь Касполат не разрешает им оставаться на кладбище на ночь. Подходит и говорит: “У вас времени собраться пять минут”. Берет за руку и развозит их на машине по домам.

Матери Беслана ему доверяют, делятся самым сокровенным.

— В прошлом году как сговорились, — рассказывает Касполат. — То одна придет: “Я знаю, что ты разбираешься в оружии, сделай мне пояс шахидки, отправь меня куда хочешь и подорви, чтобы от моей смерти была польза”. Я дар речи потерял. А что ответить матери, которая потеряла двоих детей? А той, что в морге вручили пакет с пеплом и сказали: “Это твоя дочь”? Ради кого им жить? Через несколько дней ко мне пришла еще одна женщина с той же просьбой, потом третья… Я верю в Бога, вот и сказал: “Это приравнивается к самоубийству. Пожертвуете собой — на том свете со своими детьми не встретитесь”. Только это их и остановило.

Рассказывая, Касполат натирает до блеска влажной тряпкой плитку вокруг детской могилы, на которую никто не приходит. Таких погребений в “Городе ангелов” несколько.

— Родители уверены, что там похоронены не их дети, — объясняет смотритель. — При опознании была большая путаница с анализами. Одна женщина рассказывала: “Приду на могилу сына — ни слезинки не пророню. Чувствую, что под плитой покоится не моя кровиночка”.

Те семьи, которые не могли найти близких, считались самыми несчастными. Например, дедушка Аслана Кисиева долго ходил по моргам с ботинком внука. В конце концов ему предложили… на выбор два неопознанных тела. Он начал мерить стопы погибших принесенной обувкой внука, но ботинок был на три размера меньше. Позже выяснилось, что его внука похоронила другая семья.

Родители Азы Гумецовой 5 месяцев не могли найти тело дочери. А после повторной экспертизы выяснилось, что она лежит в могиле другой девочки.

— Мне страшно подумать, что я все эти годы оплакиваю не своего ребенка, — говорит Залина, целуя фотографию на надгробном камне.

И тут же вспоминает счастливые истории. 8–летний Заурбек после штурма, вырвавшись из спортзала, два дня просидел в огороде возле дома. На него случайно наткнулась мать, которая к тому времени успела обойти все морги. Называет Залина “счастливчиками” и Ирланду Зампаеву и Цезаря Хугаева, которые вышли из плена с лопнувшими барабанными перепонками.

“Жизнь закончилась четыре года назад”

Солнце садится. Мы спешим к еще одному монументу. На раскинутой бронзовой плащ-палатке лежит каска. Плюшевый мишка и книга надежно защищены бронежилетом.

Памятник погибшим сотрудникам спецподразделений “Альфа”, “Вымпел” и МЧС появился на кладбище по инициативе Рамонова. Осетинский скульптор Алан Калманов бесплатно разработал проект. Касполат хотел возвести монумент на свои сбережения. Но сменилось правительство, и деньги на памятник были выделены.

Теперь Касполат знает многих альфовцев в лицо — они частые гости в “Городе ангелов”.

Было дело, смотритель стал свидетелем, как генерал-лейтенант в лампасах стоял на коленях перед памятником больше часа. Видел Рамонов, как один из спецназовцев приехал на кладбище со своим годовалым ребенком, сел и зарыдал на могилах детей, повторяя: “За что?..”

Вспоминает Касполат, как исполосованному шрамами майору он однажды сказал: “Ты весь изранен, еле выжил после Беслана. Уходи из профессии. Я найду тебе хорошую работу во Владикавказе”. Но тот, поблагодарив, ответил: “Пока я живой, буду мстить за погибших детей”.

Касполат его понимает. Сам мог бы давно переселиться с кладбища в город…

— Но я не могу этого сделать, — качает головой. — Когда женщины заходят в арку, первым делом меня ищут. Если не видят, у них начинается паника: “Наших детей бросили!”

Экономист, закончивший в свое время с отличием институт, Рамонов и ныне консультирует предпринимателей по многим вопросам.

— Сколько мне лет? 41 или 42? — говорит рассеянно Касполат. — Неважно — жизнь закончилась четыре года назад.

— Так и останетесь жить на кладбище, у вас же двое детей? Жена не пыталась вернуть вас в дом? — допытываемся мы у смотрителя.

— Что говорит жена, неважно. А с детьми я все время общаюсь, у них все в порядке. Диана захотела стать студенткой МГИМО. Станет, я обещаю. Мне же все время предлагают хорошо оплачиваемую работу. Вот недавно приехал приятель: “Купил кирпичный завод, хочу, чтобы его возглавил знающий человек. Возьмешься?” Я ему: “Садись в машину и уезжай”.

К Касполату уже несколько раз обращались матери, у которых обнаружили онкологические заболевания. Вели его на старую часть городского кладбища. Показывали место, которое они выбрали для своих могил. А просьба у женщин была одна: “Не забывай наших детей”.

После долгой паузы наш собеседник спрашивает:

— Кто поможет детям, которые остались после штурма калеками? Вот я прихожу в дом к Фатиме Дзгоевой, у меня сжимается сердце. Девочка только недавно начала ходить. У нее отсутствует глотательный рефлекс, чтобы ее накормить, надо пищу положить в рот и пропихнуть в пищевод. Этот ребенок никому, кроме родителей, не нужен. А у матери нет денег даже на памперсы. Я попросил, чтобы Дзгоевых принял министр здравоохранения. Тот  только руками развел: “У нас нет средств вас профинансировать”. А кому нужна была женщина, которая после теракта два года лежала в коме? А на кого сейчас надеяться двум старикам, которые похоронили у себя на сельском кладбище дочь и четверо детей, которые погибли 3 сентября в спортзале?..

“Если бы она была мужиком, я бы ее застрелил”

Каждое первое сентября в Беслан приезжают люди со всего мира. Есть те, кто прилетает ежегодно из Москвы, Новосибирска, Сочи. “Город ангелов” они считают святым местом.

Но есть и те, кого Касполат не пустит на детское кладбище. Одна из них — бывший директор школы №1 Лидия Цалиева. В Беслане многие уверены: спасая свою жизнь, она вступила в сговор с террористами. Теперь ее не обслуживают на местном рынке, не пускают в автобусы. Бывшему директору, мягко говоря, не позавидуешь.

— В спортзале оказалась в заложниках пожилая учительница. Она была ранена. Когда дети не могли выбраться через окна, женщина подставила им свою спину. Она погибла, — гневно говорит смотритель. — А директор Цалиева... Если бы она была мужиком, я бы ее застрелил.

Наши растерянные лица заставляют Касполата признаться: “Не думайте, что я добрый. Для нелюдей — я зверь!”

Гнев смотрителя моментально улетучивается, когда он видит девочку, бегущую по аллее. Кроха родилась в осетинской семье, которая потеряла во время теракта дочку Анжелу, точно в день рождения погибшей, 21 января. И как две капли воды похожа на сестру.

— Жизнь продолжается, — машинально повторяет за нами Касполат. И добавляет: — Хочу сделать здесь фонтан в виде ангела, чтобы постоянно бежала вода. Детям так спокойнее.

Мы не сразу понимаем, что речь идет о погребенных на кладбище детях.