Игорь Леонидович Кириллов — наверное, один из самых заслуженных мэтров нашего телевидения. Большинство из нынешних ТВ-звездунов ему и в подметки не годятся, он среди них как Гулливер среди лилипутов. Правда, сам господин (товарищ!) Кириллов на полном серьезе называет себя не “мэтр”, а мэтр восемьдесят три. То есть с юмором у человека все в порядке. Впрочем, жизнь Игоря Леонидовича совсем не походила на программу “Вокруг смеха”. 14 сентября ему исполняется 75. Поздравляем!
— Игорь Леонидович, как вам сейчас живется? Вы официально на пенсии?
— Я до сих пор работаю на Первом канале диктором закадрового озвучания.
— Ну а пенсия у вас хотя бы повышенная?
— Да уж, повышенная на два рубля. Всего пять тысяч рублей.
— То есть на телевидении вас не забыли?
— Да, я очень благодарен нашему гендиректору Константину Эрнсту. Он ко мне относится очень по-доброму, и даже по-сыновнему. А в таком возрасте, как у меня, это особенно ценно.
— Хорошо, что вас не забыли и даже что-то платят на ТВ. Но вы счастливое исключение. Остальные старые дикторы на обочине?
— К сожалению, большинство из них — да. Хотя вот Анна Шатилова вместе со мной работает. Остальные наши товарищи, кто может и кто остался жив, тоже где-то работают. Но ведь институт дикторов был уничтожен вместе с развалом страны, поэтому многие мои коллеги оказались не у дел.
“Господь бог увел меня от ГКЧП”
— Вы сейчас живете воспоминаниями о прошлом?
— Нет, я считаю, что моя жизнь и в новые времена проходит нормально. Меня еще приглашают на мероприятия, юбилеи. Еще до развала нашей группы в 1989 году я ушел на педагогическую деятельность, а до этого работал в молодежной редакции ЦТ, в телекомпании ВИД, где меня использовали…
— Прикрытием.
— Да. Но старшее поколение тогда расценило мое появление в программе “Взгляд” как предательство. А я-то был как бы мостиком от одного поколения к другому, дабы успокоить темпераментных и рвущих на себе тельняшки молодых “революционеров”.
— Но это был умный ход вашего начальства.
— Это придумали Любимов, Листьев и Разбаш. А потом я уже и во “Взгляде” стал не нужен. И покинул его… то есть меня покинули. Потом участвовал в других небольших передачах. Но это было переломное время, и телевидение его только отражало. Переход от социализма к капитализму с человеческим лицом.
— Что до человеческого лица — пока его не видно.
— Ну это надо вглядеться повнимательнее. Хотя я плохо вижу. А если говорить серьезно, то я живу той жизнью, какой живет страна, со всеми радостями и горестями.
— Те дикторы, которые в августе 91-го читали постановление ГКЧП, навсегда исчезли с телевидения. А на вас почему-то эта “порча” не распространяется.
— Несколько лет назад один из наших бывших политических комментаторов меня и Анну Шатилову зачем-то приплел к путчу, как будто мы тогда работали в программе “Время”...
— Ну а если бы вы не ушли из кадра и вам пришлось бы зачитывать по бумажке все эти сказки про 15 соток и про то, что Горбачев болен, то вы бы никуда не делись, согласились бы как миленький?
— Не знаю, может, и не согласился, все-таки время уже настало другое. Трудно говорить, что было б… Но господь бог меня увел от такой ситуации, так что шлейф соучастия в этом безобразном деле ко мне не прилип, а прилип к людям, которые в общем-то исполняли свой профессиональный долг. Ведь тот человек, который сообщает о том или ином событии, не является его соучастником.
“Дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев”
— Хорошо, здесь вас бог миловал. Но в другие-то годы чего вы только не читали с экрана! Вы за это себя вините?
— Ни за что себя не виню. Моя совесть чиста. Я делал свою работу, но то, что мог, я обходил стороной, хотя это очень сложно.
— Как обходили, интонационно?
— И так, и по-другому. В самый пик правления Брежнева было указание называть его товарищ Леонид Ильич. Но группа старых большевиков прислала письмо, в котором обвинила меня и моих коллег в том, что мы так говорим. В наше время, писали они, Ленина и Сталина не называли по имени-отчеству, а просто говорили “товарищ Ленин” и “товарищ Сталин”. Я пришел к председателю Центрального телевидения Лапину, умнейшему человеку, показал письмо старых большевиков и сказал, что больше не буду читать “товарищ Леонид Ильич”. “Нет, — ответил мудрый Лапин, — будете, а то, что вы думаете по этому поводу, постарайтесь сказать между строк. Запомните: самое главное не то, что вы делаете, а то, что за этим стоит”. Так что без юмора, без второго плана, без иронии в нашей работе нельзя. В то время вышло полное собрание сочинений Салтыкова-Щедрина, величайшего писателя, и я, читая свои тексты, старался делать это в его стилистике.
— То есть вы читали постановления Политбюро, держа в голове “Историю города Глупова”?
— Нельзя относиться совершенно серьезно к тому, что вы делаете. Вот сейчас мало политических анекдотов, а тогда их было большое множество, про социализм, про Брежнева.
— Получается, читая эти “убойные” тексты в программе “Время”, вы выступали в юмористическом жанре, устроили филиал “Вокруг смеха”?
— Ну это вы преувеличиваете. Это очень сложно объяснить на словах, но наша задача была убедить себя в том, что то, что мне приходится произносить, надо оправдать, поверить в это. Вот сейчас жизнь разная, есть что-то хорошее, что-то плохое. Но если раньше мы об этом говорили эзоповым языком, то теперь лепим напрямую, а это не так интересно.
— Ну а вам приходилось зачитывать письма трудящихся против Сахарова, Солженицына?
— Да, к сожалению. Все, что связано с Александром Исаевичем, для меня было серьезным испытанием и большой трагедией. Я видел в нападках на него несправедливость, перекос, возвращение к самым первым годам революции, когда из нашей страны сотни тысяч людей вынуждены были эмигрировать. А ведь эти люди могли много сделать для России. Но я все равно интонационно старался показать то, что я думаю. Но вот когда я читал сообщения о том, что наш летчик угнал самолет, то был искренне возмущен таким предательством, и не мог этого скрыть. Тем более он улетел на новом самолете, только что выпущенном. Это был предатель, которого просто раздавить надо было.
“О нашей личной жизни ходили легенды”
— Игорь Леонидович, а скажите, вы тогда, в 70-е, чувствовали себя телезвездой?
— Боже упаси, у нас тогда и понятия такого не было. Тогда душевных стриптизов на страницах журналов, газет не поощрялось. Даже про Аллу Борисовну Пугачеву, Муслима Магомаева, Иосифа Кобзона очень скромно писали в то время. А уж о нас, телевизионщиках, тем более. Ну а о нашей личной жизни ходили легенды и вымыслы, чего только про меня и моих коллег не говорили.
— Да уж, про вас говорили, что вы женаты то на Леонтьевой, то на Шиловой, то на Шатиловой…
— Еще на Азе Лихитченко. Но моя супруга к этому относилась очень снисходительно, потому что сама работала на телевидении и хорошо знала и меня, и всех моих “жен”. А звезда — это что-то западное. Она все время дает интервью журналистам, а потом так томно говорит: “Ну ладно, хватит обо мне, поговорим о вас. А как вам понравилась моя последняя роль?” Но вот в наше время дикторы являлись примером поведения в жизни и на экране в смысле одежды, поведения, прически. Наши женщины из дикторского отдела были одеты достаточно консервативно. У нас же не было таких возможностей, как сейчас, чтобы нас обслуживали какие-то магазины или ателье. Дай бог иметь костюм, чтобы выйти вести “огонек”. Да, женщины у нас были героическими. У всех же были семьи, а они сутками пропадали на работе. Даже моя жена, звукорежиссер, когда приходила домой, и мама открывала ей дверь, на автомате показывала ей пропуск.
“Юра полз на четвереньках и в зубах держал сообщение ТАСС”
— В фильме Владимира Меньшова “Зависть богов” вы ведь самого себя играли?
— Конечно, вообще я самого себя в двух фильмах играл: в картине “Девичья весна” в 59-м году я играл молодого корреспондента, который ведет репортаж о приезде ансамбля “Березка”. А в “Зависти богов” мы с Аней Шатиловой действительно играли самих себя, и тот эпизод, где Алентова ползет под столом, чтобы дать мне бумажку с важной информацией, тоже имел место. Только было это не во “Времени”, а в “Новостях”. И ползал Юра Владеев, мой замечательный товарищ, царство ему небесное. Он был очень худенький, вертлявый, так что легко мог проползти между огромными камерами.
— А что за информацию вы тогда должны были прочитать?
— Мы тогда молодыми были, а друзьями-соперниками являлись наши коллеги и учителя на радио. И соревновались, кто быстрее даст информацию. Тут мы решили на две минуты выступить раньше радийщиков с важным текстом о завершении событий в Чехословакии в 68-м году. Это было заключительное коммюнике, и ТАСС в этом случае обычно сообщал, из скольких частей оно состоит. Четыре части уже пришли по телетайпу, а две — вот-вот. Я начал читать текст, делал это с чувством, с толком, с расстановкой, медленно и уже решил выйти из этого позора в стиле Левитана, который, помните, красивым баритоном сообщал: “Повторяю!”. Но в это время я увидел ползущего на четвереньках Юру, который в зубах держал страничку с сообщением ТАСС. Закончилось тем, что Юра подал мне 5-ю часть, я ее прочел, сделал паузу, потом Юра опять приполз и дал мне заключительный текст. А когда мой начальник спросил: “Зачем ты делал паузу?” — я тут же нашелся: “Но ведь там же были новые мысли”.
— Светлана Жильцова рассказывала, что один диктор в прямом эфире случайно не так назвал фамилию генсека, и тут же, в “Останкино”, у него случился инфаркт.
— Всякое бывало. Помню, когда генсеком стал Андропов, наши лучшие дикторы — Юрий Борисович Левитан и Ольга Сергеевна Высоцкая — вели репортаж из Кремлевского дворца съездов. Они сидели очень высоко, поэтому видимость была плохая. Юрий Борисович сидел у микрофона, а Ольга Сергеевна стояла и глазами искала Андропова. Никто не знал, появится ли он, потому что он уже тогда часто болел. Они договорились: как только Ольга Сергеевна замечает генсека, она нажимает Левитану на плечо. И вот выходят члены Политбюро, Высоцкая видит человека, похожего на Андропова. И Юрий Борисович по радио говорит: “Присутствует Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Юрий Владимирович Андропов”. А тот лежал в реанимации. Левитан очень сильно переживал свою ошибку и вскоре умер.
Были еще оговорки, приводившие даже к международным конфликтам. Одна моя талантливая партнерша по программе “Время” во время афганской войны сказала: “Обезврежена группа бандитов, в которой было пятеро афганцев и трое палестинцев”. Буквально на следующий день в МИД пришла нота протеста от постоянного представительства Организации освобождения Палестины. На самом деле задержали пакистанцев. Хорошо, руководитель гостелерадио Лапин был в отпуске, а на хозяйстве остался его зам Мамедов. Я пришел к нему, а он говорит: “Увольнять ее не надо, но премии лишить”. — “Ну как же? — заступаюсь я. — У нее ребенок маленький, я вас очень прошу, не надо ее лишать премии”. В общем, моя партнерша не пострадала, зато мудрейший Мамедов принял решение: в течение недели в каждой программе “Время” давать сюжеты о героической борьбе палестинского народа за свое освобождение. А еще через 10 дней программа “Время” получила благодарственное письмо от представителя ООП за внимательное и доброе отношение к народу Палестины.
“Сын живет своей жизнью, а я своей”
— Давайте о чем-нибудь полегче. Вот были ли у вас в дикторском отделе служебные романы?
— Я этого не замечал и в личную жизнь коллег не очень вникал. Мне важно было помочь найти каждому место на телевидении, поставить им хороший русский язык, чтобы они правильные ударения делали. А название нашей профессии — диктор — мне тоже не нравится. Есть хорошее русское слово “собеседник”. А личная жизнь, извините, она шла на десятом плане. Вот я сейчас слушаю наших ведущих новостей… Так они тараторят. Я с большим напряжением успеваю услышать погоду в Москве, а какой ветер — уже пропустил. Я понимаю, коллеги стремятся экономить каждую секунду, но получается-то неуважение к зрителю. Хотя не ко всем это относится. Телевидение — все-таки искусство, оно должно нести доброту, покой. О неприятных вещах тоже надо сообщать, но не с них стоит начинать.
— Благодаря рекламе сейчас на ТВ очень много денег. Но вы-то как мэтр, наверное, и в те времена имели какие-нибудь материальные льготы и привилегии?
— Конечно! За свое художественное руководство и за высшую категорию дикторства я получал целых 50 рублей. Но дело не в этом. Раньше все жили как-то по-другому, потребности были значительно скромнее. Хотя, конечно, хотелось жить получше и побогаче. Но творческая интересная работа заменяла какие-то материальные блага и скрывала жизненные недостатки.
— Вы с такой любовью говорите о коллегах-женщинах, но я понимаю, что для вас служебный роман был невозможен. Вы со своей женой познакомились на телевидении?
— Мы познакомились в 43-м году, когда нам было по 11 лет. Жили в одном дворе. А поженились студентами. Она закончила Энергетический институт и училище Ипполитова-Иванова. Но потом, когда родилась дочка, она перешла на телевидение и 33 года проработала там звукорежиссером.
— Это вы привели супругу на телевидение?
— Ее подруга пригласила. И хотя семейственность тогда в “Останкино” не приветствовалась, ее все-таки взяли. Но до того Нина прошла суровый конкурс и стажерское испытание. А в результате стала замечательным звукорежиссером. Она очень любила свою работу.
— Вы каждый день вместе шли на работу?
— Нет, наши графики редко совпадали. Правда, у нас было несколько совместных репортажей из воинских частей. Помню, как мы были в Прибалтийском военном округе и там снимали программу к 23 февраля.
— Вы успели отметить “золотую” свадьбу?
— Нет, но Иринушка тогда уже была больна и вскоре умерла.
— Эти 50 лет вашей жизни, наверное, были для вас счастливыми?
— Конечно. Я очень благодарен Ирине за все: за детей, за любовь и за понимание. Вы знаете, она была самым строгим моим критиком. Наша дочь сейчас живет в Германии, приезжает иногда ко мне. Она пианистка, солирует на фортепьяно, но не только играет, еще и поет. Также зарабатывает деньги репетиторством.
— А вы к ней приезжали?
— Мы с Ниной были у нее два раза. Но, вы знаете, визу трудно получить. Боялись, что мы пенсионеры, возьмем да и останемся в Германии. А я унижаться и выпрашивать себе чего-то не хочу. Ну а сын занимается бизнесом. К сожалению, мы сейчас с ним очень редко общаемся. Но он младший, ему простительно. А начинал он свою работу в “МК”, учась еще в 10-м классе. Потом пошел по другой линии. В общем, современный молодой человек. Он живет своей жизнью, а я своей.