“МК” публикует неизвестные воспоминания актера Всеволода Абдулова о своем друге Владимире Высоцком
Поделиться
Актер Всеволод Абдулов никогда не давал интервью о Владимире Высоцком. Швырял телефонную трубку, едва журналисты приставали к нему с вопросами об этом.
В годовщины смерти — ежегодно, 25 июля, косяком шли такие просьбы-звонки.
Он так и не написал о Высоцком книгу. Вывел на чистом листе название первой главы: “Знакомство” — и забросил рукопись на полку. “Правдой задену многих. А врать не хочу”, — объяснял так. Он обещал пережить Высоцкого на три дня. Исполнил. Почти. Умерев — через 22 года и три дня.
27 июля 2002-го.
“МК” удалось разыскать уникальную запись — монолог Всеволода Абдулова о его дружбе с великим актером и поэтом.
Две кассеты, записанные исследователем творчества Высоцкого Игорем Роговым, в дыму застолья, 12 декабря 1989 года, и в 94-м году, с припиской “конфиденциально”, словно для служебного пользования. А еще стопка листов, отпечатанных на пишущей машинке.
Все это я обнаружила, разбирая архив недавно умершего Давида Карапетяна, переводчика с итальянского и тоже друга Владимира Высоцкого. Его скандальная книга воспоминаний о знаменитом поэте “Между словом и славой” мгновенно стала бестселлером. Вторую — о Всеволоде Абдулове и его последней любимой женщине — Давид Саакович успел завершить незадолго до своей смерти, уже неизлечимо больной.
…Заполучить запись этих бесед с Абудловым, верно, мечтали бы многие, как они себя называют, высоцковеды.
Я включаю магнитофон. Перематываю пленку на начало. Время будто повернулось вспять.
80-й год, 67-й, 60-й…
Нет на свете ни хранителя этого интервью, ни главных героев.
И невозможно внести правку, и ничего нельзя изменить.
Знакомство
Всеволод Абдулов: Свою первую песню Володя написал осенью 60-го. Помню, появился в квартире на 3-й Мещанской племянник мамы Нины Максимовны, откуда-то из Сибири приехал — он там отсиживал срок. И они с Володей “схлестнулись” дней на десять. Застолья, невероятные рассказы. После чего Володя разразился первым блоком уличных песен.
А вот знаменитая “Нинка” — это, мне кажется, год 63-й уже. Она была создана в Москве, на Пушкинской улице.
Никакого повода — хорошая пьянка и все. Мы сидели у Баранкина, замечательного скрипача, в коммунальной квартире. Пили-пили-пили, три часа ночи, кончилась водка, а в тот момент — это было начало 60-х, на радость всем работало кафе “Арарат”. Стучишься тук-тук-тук — два швейцара с благородными лицами открывают дверь: “Сколько?”
И по пять рублей идет бутылка водки. А официально тогда 3,07 продавалась “Столичная”. И мы с Володей, значит, чтобы “дозаправиться”, пошли в “Арарат” через Георгиевский переулок, остановились около автоматов с газированной водой. А у Володи тогда возникла зависть ко мне, потому что многие автоматы — в них кладешь три копейки, а они говорят “кх-х-х-х!” — и не выдают ничего. Но я лупил эту бездушную машину кулаком — и все, она послушно выдавала газировку. Володька тщетно пытался понять — как же это так у меня ловко получается. И вдруг, во время моих манипуляций с автоматом, он отошел в сторону и произнес: “Постой, чудак, она ж наводчица, а мне еще сильнее хочется…”
— Устное творчество. А когда же он эту песню записал?
— Минут через 15. Едва вернулись домой аж с пятью бутылками. Листок беленький был. Но вот в линейку или в клетку он — я не помню. А чернила — синенькие. Еще у меня в записной книжке, среди всех телефонов, Володиной рукой выведен отрывок из “Четыре четверти пути”. Не тот, что мы привыкли слушать, — другой.
— Расскажи о своей первой встрече с Володей. Где? Как? Когда?
— Все очень просто. Поскольку я ничего толком не помню, то и выдумывать не надо. Было это в начале июня 1960 года. Я приехал в Москву со съемок фильма “Ждите писем” на похороны Пастернака. После этого поступил в школу-студию МХАТ, а Володя, он ее уже заканчивал, при всей своей загруженности — госы, спектакли — прибегал посмотреть на новеньких абитуриентов. Ему было интересно: кто придет на его курс. Углядел меня, наверное, на первой консультации, подошел, пытался помочь. А я успел посмотреть его дипломные спектакли и видел Володю в “На дне”, в чеховской “Свадьбе”, в “Бубнове”. 22-летний Володя играл Бубнова так, что я обалдел. Ты знаешь, Бубнов был неожиданно похожим на его последующие работы, те, которые мы знаем. Поражала силища, непонятно откуда идущая.
— Внутренняя?
— Мощная. Есть такой термин в актерском деле, эффект присутствия. Это у Володи было в высшей степени. Он появлялся, и оторваться от него было просто невозможно. Показательный спектакль — последняя роль. Не видел?
— Нет.
— “Преступление и наказание”, Свидригайлов. Значит, распахнутая сцена, ни кулис — ничего, голая, раздвинутая до кирпичной стены, и по ней люди бегают. Главный герой — двухметрового роста. С интересом за ним наблюдаешь. И вдруг появляется маленькая фигурка, Володя ведь маленький был.
— 165, наверное.
— Нет, ровно 170. И вдруг возникает она и сразу занимает все пространство. Двухметрового больше не видишь. Карлики вокруг. И ты начинаешь тянуться туда, где Володя. Такой магнит, такая сила. Давай выпьем.
— Но это будет потом. А что произошло после того, как вы в коридорах школы-студии столкнулись?
— Дальше Володя поступил на службу в театр, а я поступил учиться.
Он приходил ко мне, я — к нему. Вскоре мы начали затевать свой театр — в клубе имени Дзержинского, клубе милиции. Там встречались, репетировали, и пять лет нашей разницы в возрасте не замечались никем. Я не хочу сказать, что сразу стал его главным товарищем, постепенно это произошло.
Дружба
— Почему он все же выбрал тебя?
— Не знаю, не мне судить. Мы совпали. Потом, уже в следующей жизни, выяснилось, что Козероги и Водолеи могут очень хорошо дружить.
— Сева, так у тебя все жены были Водолеи — и что…
— Так одно дело дружить, а другое — жить. Я тебе так скажу: с рождения я жил с верой в крепкую мужскую дружбу. И с Володей было так же, я полюбил его сразу. Никакой специалист по медицине или по психологии не объяснит — что нас свело. Хотя, когда мы ругались, это было страшно. Остальные под стол залезали, выскакивали в другую комнату, чтобы не слышать криков. Но мы никогда друг перед другом не качали права — кто главней. Иногда — чаще! — Володя был главным, а иногда я говорил: “Володь, сократись”. А году в 62-м, наверное, он написал мне на бумажке — не в лицо сказал, сказать в лицо хорошие слова ему было трудно. Он написал, что я самый близкий человек, и извинился.
— За что?
— Ну, у нас уже была постоянная тема, что так пить нельзя, что надо приходить в чувство, хорошо себя вести.
Как-то ложусь спать, слышу звонок в дверь — стоит Володька. Побитый, несчастный. Где-то в районе сада “Эрмитаж” его от… метелили. Я предоставил ему кровать, сел в кресло и читал нравоучения. А он сквозь сон бормотал: да-да-да. Утром я убежал в школу-студию, он — на репетицию в театр, а когда вечером я вернулся — увидел записку с извинениями.
— Он тогда уже пил, насколько я понимаю, и по части кино получил даже “волчий билет”?
— На съемки “Завтрашней улицы” его утвердили, дали самую сортирную роль — бригадира строительного участка. Сценарий Помещикова — кошмарный, этот человек делал самые страшные из советских фильмов сталинских времен. А начальник актерского отдела “Мосфильма”, про которого говорили: хорошего человека Адольфом не назовут, пообещал, что если Высоцкий сорвется — а сорвется обязательно, то не будет больше сниматься нигде и никогда. Я поднял наших ребят и объяснил им, что мы должны достать этот сценарий, дописать в нем для себя роли, чтобы поехать вместе с Володей. Чтобы его на краю пропасти удержать. Так мы и сделали. Жили в палатках, в лесу. В футбол играли по воскресеньям. Причем, когда просто товарищескую встречу, то проигрывали со счетом 15:0, а когда сражались на интерес — по бутылке с человека, то обыгрывали всех к едрене фене.
— А как же съемки?
— Так два дня оставалось выходных. На них мотались в Ригу. Я, Высоцкий, Крамаров Савва, другие. Как-то по дороге избрали свое правительство — королевой-матерью назначили Савву Крамарова, Володю — министром обороны, меня — МВД и финансов. Пользуясь своим положением, я совершил правительственный переворот, вероломно свергнул королеву…
Да что говорить, все были молодые, перла энергия, талант. Гуляли на полную катушку, кидали бокалы в окно, познакомились с каким-то мастером спорта по боксу, так он нас ночью еще и ограбил. Дальше — не помню, меня несли до берега моря, потому что я не мог сам встать. Положили головой к воде, и я заснул. Подошел Володя: “Сев, я играл в преферанс и проиграл половину наших оставшихся после ограбления денег из заначки!” Я мигом очухиваюсь: что? где? Окунулся в море и пошел отыгрываться. А в глазах все плыло-плыло-плыло. К тому времени мы уже опаздывали на съемку, и если бы мы не вернулись вовремя, то грозил большой штраф за ее срыв — 4500 рублей.
Мы выскочили на шоссе, но никто не подобрал, и тогда мы побежали — 60 километров. И вот я несусь последним, почти умираю, слышу, кто-то догоняет сзади, оборачиваюсь — огромная собака. Говорю ей: “Ты что, тоже на съемку опаздываешь?”. А она в ответ: “Ага-ага!” Кстати, именно в этом путешествии Володя написал “Все срока уже закончены”, вот так.
Марина
— Встреча с Мариной Влади. Ты помнишь, как это у них закрутилось?
— Мы были в Одессе, летом 67-го года. Володя поехал в Москву играть спектакль. Московский фестиваль был в самом разгаре. Возвращается Высоцкий с совершенно горящими глазами: познакомился с Мариной. Очевидно, это произошло в момент, когда Макс Леон привел Влади на спектакль, и потом они поехали всей компанией, по-моему, в ВТО, а оттуда к Леону.
— У Высоцкого уже были планы в отношении Влади? Он всерьез собирался уходить от супруги, от детей?
— Я боюсь говорить, в особенности, когда стоит эта черная штучка, которая записывает… Я боюсь ошибиться… Я очень любил, люблю и буду любить Люсю Абрамову, Володину вторую жену. Как замечательную женщину, как интересного и умного человека. Но, мне кажется, что к моменту знакомства с Мариной у Володи с Люсей многие точки уже были поставлены — так же, как и у Люси в отношениях с Володей. Говорить, что это был уход от одной женщины к другой, — в корне неправильно. По-моему, обоюдное охлаждение Володи и Люси произошло раньше.
— И все же французская кинозвезда уже тогда была в его планах и мечтах?
— Он высматривал Марину в киножурналах типа “Новости дня”, мы вместе бегали на них. Шли киносборники о жизни фестиваля, где отслеживались главные культурные мероприятия, просмотры фильмов, пресс-конференции, прогулки на теплоходе и все такое. Мы сидели с Володей в темном кинозале, и периодически он вскрикивал: “Вот она! Вот!”.
— Но начало их романа пришлось, кажется, на осень 67-го года?
— Это было уже после Одессы. Володя опять уехал в Москву. Я дал ему ключ от своей квартиры. А Марина как раз снималась в фильме “Сюжет для небольшого рассказа”. Я говорю: Володь, вот тебе ключи, давай, действуй.
Только я тебя очень прошу, послезавтра последним рейсом я прилетаю. Будь добр, чтобы мне не к закрытой двери вернуться. Я усталый, умотанный после дикой съемки прилетаю в Москву. Закрыто. Мне так стало обидно, хоть плачь. Хорошо, что была пожарная лестница, и я, рискуя жизнью, выбивал, значит, с этой лестницы форточку, выдавливал верхнее окошко, прыгал вперед, делал кульбит, проклиная на чем свет стоит Володю.
— Наш человек.
— Да, я все умел. Но главное — обида, как другу я ему сказал, что послезавтра буду, жди. А его нет. Кончен мир. Мне 25 лет, я еще весь такой… Принципиальный. Выпить дома нечего, принял снотворное. Ложусь, засыпаю.
Слышу какие-то голоса через сон: “Ой, Севка, извини. У нас гости. Знакомься, это Марина”. Я бормочу: “Сейчас”. Выхожу в соседнюю комнату, а там — Она.
— Это была ваша первая настоящая встреча?
— Да. Еще пришли Вася Аксенов, Толя Гладилин, Андрей Михалков, Ира Купченко.
— Ты всех сразу запомнил?
— Да. У меня со снотворного было обостренное восприятие. Володя взял гитару. Я смотрел на эту компанию и понимал, что люблю этих людей. Люблю Васю за то, как он слушал Володю. Люблю Марину. И в этом составе мы просидели до утра. Сон я быстро вымыл алкоголем. Деталей беседы не помню. В основном, конечно, я наблюдал за Мариной и Володей. И видел двух абсолютно счастливых людей, и очень радовался их счастью.
Потом мы наконец проводили всех гостей, и я пошел досыпать в мамину комнату, а утром меня разбудил телефонным звонком Аксенов, который, оказывается, уходя, надел мой финский плащ цвета маренго.
— Потом ты часто встречался с Мариной? Твоя мама однажды рассказывала, как она ее впервые увидела — при выходе из ванной, обнаженной, кожа светится — богиня!
— Этого я не помню. Но Марину мама любила.
Катастрофы
— …какой он был? Не знаю. Невероятный, человек настроения. Кроме всего еще и невероятный человек сиюминутности, конкретности сегодняшней. Поэтому сложно какие-то поправки внести — почему именно в тот момент Володя выглядел таким, предпочитал общаться близко с тем-то и тем-то.
— А настоящие друзья у него еще были? В той же Таганке?
— Появлялись. Кто-то становился ближе в определенный момент, потом отходил на задний план, появлялся новый товарищ. Его нельзя в чем-то обвинить. Достаточно долгие и нежные были отношения с Ваней Дыховичным. Затем сближение с Валерием Золотухиным — этим был определен “Хозяин тайги” и “Интервенция”. Три года это сближение длилось.
— Однажды в анкете на вопрос: кто твой друг — Высоцкий ответил: “Золотухин”. Это было серьезно или так, чтобы отвязались?
— Мне трудно об этом говорить. Я вообще странно отношусь к этой анкете. Просто, может быть, в этот момент вошел со сцены Золотухин — вот он и написал. Вот с Веней Смеховым никогда не было близких отношений. Были совместные выступления, работа общая — не больше. Просто Высоцкий изначально к людям относился хорошо.
— Так за что его любили люди?
— За то, что невероятно живой, живее, чем мы все, вместе взятые. Поэтому, может быть, у него были такие перепады настроения. Поэтому невероятно важно, как написаны его стихи. Хотя все, что в результате Володей написано, не сиюминутно, но произрастает это из этого жизненного сора.
— Вспомни, когда у Владимира Семеновича…
— Да не помню я, я все пропил, а что не пропил — разбил в катастрофах. Их было много. И те, что были, и те, от которых счастливо пронесло… 72-й или 73-й. Мы ехали на машине “Рено-16”. Володя, Марина. Сзади сидели два подростка — Игорь и Петька, ее дети, в середине я. И через меня они друг с другом дрались. А я их разнимал.
Здоровенные парни, больше меня. Через 2 часа я орал, не выдерживая их напора. Мы приехали в Ростов. Это была страшная поездка, там положили новый асфальт. Темная ночь, ничего не видно. Марина чешет с дикой скоростью, где-то 140—150 километров в час. И вдруг резко тормозит, я ничего не понимаю. Возникает впереди совершенно пьяный велосипедист. Я говорю: “Как, Марина?”. Она говорит: “Ты знаешь, посчастливилось”. Но выжили…
Знаешь, часто бывали такие ситуации, когда я участвовал в событиях, по следам которых были потом написаны Володины песни. Я был их равноправным участником, только мне это и в голову не приходило. Потом уже по сочиненным строкам я это узнавал: одну деталь, вторую. Только от этих бытовых мелочей, которые я тоже видел, Володя отталкивался и шел в космос, а я оставался на земле.
— Да, ощущение такое есть. Особенно в автобиографических вещах.
— Потрясающе, я ведь знал, что в детстве большая квартира у него была. Но действительно, на 48 комнат приходилась всего одна уборная.
— Он не для рифмы все это сочинил?
— Нет. Фантастическую вещь сейчас скажу. Второй день после его смерти, звонки беспрерывные. Открываю дверь. Стоит женщина незнакомая: “Мне бы Нину Максимовну!” Я говорю: “А кто вы?” Она: “Скажите, что это дочь Кисы Моисеевны”. Строка из песни. Не выдумано ни одно имя: Евдоким Кириллович, Киса Моисеевна — реально существовали. Он не добавил от себя НИЧЕГО.
— Ну что ты, Сева, успокойся. Расскажи еще, как вы в Москве в 79-м…
— Нет, не хочу больше. Устал. Потом как-нибудь. Я не знаю, когда я в детстве читал легенды про рыцарей Круглого стола, то и не представлял, что одного из них однажды встречу. Мне было 17 лет, когда я узнал Володю. И я по сей день продолжаю верить в этих рыцарей, в настоящую дружбу, потому что узнал его. Смешного, невозможного, заводного, наивного, мудрого.
— Ты тоже рыцарь Круглого стола?
— Да. Только так. Я направлен на копье, мне наплевать, что будет дальше. Только когда его не стало, я напарываюсь вдруг на то, что, оказывается, так не принято себя вести, как мы вели. Оказывается, нормальные люди так не живут. А разве можно иначе? Фантастическое такое счастье, такая сказка, что я знал этого человека. Где ты там сейчас есть, дорогой, любимый Володя? Пусть тебе будет хорошо. И не сердись, если я немножко здесь тебя обожду, прежде чем встретимся…