Правоохранительные органы уверены — легче раскрыть десяток самых запутанных убийств, чем вычислить одного “черного антиквара”. Эти люди на протяжении многих лет опустошают музеи и частные коллекции России, грабят храмы. И пока еще остались шедевры, найдутся и охотники за ними. Как охраняют исторические ценности в Москве? Легко ли устроиться на работу музейным хранителем? И поступят ли ворованные сокровища из Эрмитажа в столичные антикварные салоны? Это выяснили репортеры “МК”.
Полдень. Около Третьяковской галереи толпится народ. В основном приезжие из российской глубинки. Около ворот главного входа шныряют назойливые продавцы раритетных изданий и старинных икон.
— Девушка, возьмите, почти даром отдаю — 150 долларов за Библию и 300 за икону, — парень лет тридцати впаривает мне товар, покрытый якобы вековой пылью. — Когда-то эти вещи служили украшением старинных русских монастырей.
— Как же они у тебя оказались? — удивляюсь я.
— Откуда взял — там уже нет! — отшучивается молодой человек и бежит навстречу очередной партии туристов.
Иностранцы берут продавца в тесное кольцо. Не торгуясь, кто-то из доверчивых покупателей тянется за кошельком. Через несколько минут парень с новой порцией старинного ассортимента опять появляется перед Третьяковкой.
Я решила выяснить: возможно ли вынести из галереи пару картин и остаться незамеченным.
— Теоретически возможно, — разговорился со мной охранник Третьяковки. — Правда, для этого надо вступить в сговор практически со всем ночным персоналом музея. В темное время суток галерею охраняют порядка десяти человек. Каждый зал галереи ночью находится под сигнализацией. Чтобы пробраться незамеченным, придется отключить всю централизованную систему сигнализации. Самое сложное — вынести картину из помещения. А уж коли удалась эта часть операции, дальше не возникнет никаких препятствий. Скрыться на улице даже с большой поклажей не проблема.
Сто рублей за входной билет — и в вашем распоряжении семь часов для подробного изучения здания Третьяковки. Несколько десятков залов, украшенных полотнами знаменитых живописцев, охраняют хмурые женщины в форме. На каждые три зала, по моим подсчетам, приходится по одной смотрительнице.
— Скажите, после недавней кражи в Эрмитаже у вас не ужесточили порядки в музее? — обращаюсь я к одной из сотрудниц Третьяковки.
Женщина вскинула на меня недоуменный взгляд.
— Первый раз слышу об этом происшествии, у нас об этом никто не говорил. Хотя два дня назад приехала комиссия, решили перепроверить все учетные книги, где ведется опись выставленных в галерее экземпляров. Кстати, и фонд, где хранятся драгоценные изделия, тоже почему-то закрыли. Возможно, пересчитывают имущество. Но об усилении охранного режима речи пока не шло.
— Насколько мне известно, в вашей галерее никаких крупных хищений ни разу не было?
— Сплюньте, — стучит по стене собеседница. — У нас подобное невозможно. Мы начинаем работу с пересчета всех картин. Каждая смотрительница тщательно пересчитывает экспонаты своего зала. Потом заносим число картин в специальную тетрадь. Вечером, как правило, не проверяем наличие шедевров. Вряд ли посетители сподобятся украсть в присутствии огромного количества людей какой-то экспонат. Тем более каждое полотно находится под сигнализацией. Заметьте, даже от некоторых столиков тоже идут провода. Это сигнализационная система. Чуть заденешь — сразу нагрянет наряд милиции. К тому же в каждом зале установлены камеры видеонаблюдения.
Осматриваю комнату. Действительно, из двух противоположных углов на меня направлены небольшие камеры.
Я поинтересовалась, легко ли устроиться на работу музейным смотрителем.
— Да проще простого, — смеется собеседница. — В основном сюда идут пожилые люди. Молодежь не станет работать за такие деньги. Но, хочу заметить, каждая из нас держится за такое малооплачиваемое, но зато престижное место. При приеме на работу я предъявила лишь трудовую книжку. До этого всю жизнь работала инженером, а одна моя коллега была начальником продовольственного склада. А вот к хранителями фондов — более серьезный подход. Туда набирают людей с искусствоведческим образованием. Хранитель — ответственная должность, без них не обходится ни один музей. Ведь только этим людям дозволено снимать со стены произведения искусства, следить за состоянием полотна. Мы не имеем права даже дотрагиваться до рамки. Насколько я знаю, у них тоже весь персонал в возрасте, видимо, молодые сотрудники не вызывают доверия у начальства.
Чтобы узнать, каким образом реализуют краденые исторические ценности, я решила обратиться к антикварщикам Арбата. В этом месте насчитывается порядка пяти десятков антикварных лавочек, владельцы которых передают свое мастерство из поколения в поколение.
Спускаюсь в подземное царство одного из старейших антикварных салонов.
— После недавней кражи в Эрмитаже не беспокоила ли вас милиция с проверками? — интересуюсь у хозяина погребка.
— Нет, никто из сотрудников правоохранительных органов ко мне не наведывался, — закуривает сигарету мужчина. — Да и потом чему вы удивляетесь? Обокрали Эрмитаж! Всем антикварщикам давно известно, что в Эрмитаже начали воровать еще с 17-го года. Боюсь, сегодня там практически не осталось подлинных шедевров мирового искусства. Например, мой дед служил в Петергофе замполитом. Так однажды он вместе с командиром части спокойно вынес оттуда два подсвечника, усыпанных драгоценными камнями.
Я поинтересовалась, могут ли сегодня в обыкновенный антикварный салон попасть музейные вещи.
— Вряд ли. Как правило, крупные музейные кражи делают на заказ. Осуществляется подобное “черными антикварами”, для которых не существует ничего святого. То, что для всех является бесценным наследием прошлого, шедеврами великих мастеров, — для них просто выгодный товар, — уверен собеседник. — Похищенные вещи сразу переправляют за границу. Я уверен, ворованные ценности из Эрмитажа уже никогда не найдут. В нашей стране действует целая сеть преступных группировок, промышляющих хищением, скупкой и нелегальным вывозом за рубеж художественных ценностей. А в странах Запада насчитывают более двухсот легальных антикварных магазинов по продаже культурных ценностей, украденных из России. Что касается наших антикварных магазинов, то здесь существуют определенные правила. Например, мы не имеем права брать на реализацию отдельный камень без оправы. Это запрещено законом. А, как правило, если из музея будет похищено драгоценное кольцо, то на продажу отдадут только камень из того украшения. Подобные вещи всегда вызывают подозрение. Также, перед тем как принять ту или иную старинную вещь, мы переписываем все паспортные данные продавца. К нам ведь регулярно поступают милицейские сводки об украденных драгоценностях. Мы обязаны проверить свои запасники и в случае чего сдать ворованный товар в участок. Например, недавно три наркомана принесли мне позолоченные шкатулки ручной работы. Вскоре ко мне явились люди в форме и изъяли товар. Денег своих я не вернул. Хотя понимаю, что и менты могут наживаться на подобном бизнесе.
По словам моего собеседника, в среде антикваров поднялась невероятная шумиха, когда Владимиру Путину в день рождения вручили фальшивого Айвазовского.
— После этого случая мои коллеги страшно переволновались и вызвали лучших экспертов за сумасшедшие деньги, которые на профессиональном уровне смогли бы оценить качество товара, представленного в их антикварных лавках. Если уж в нашей стране дарят фальшивку президенту, что говорить об Эрмитаже. Ходят слухи, что сегодня часть Эрмитажа, так же, как и многие русские музеи, завешана копиями. В наше время современные технологии позволяют подделать любой оригинал на 90 процентов. Существуют хорошие растворы, инструменты, печи, дело остается за мастером. А поменять одну картину на другую — элементарно. Подмены не заметит даже смотритель, который всю жизнь глядел на эти полотна. Распознать качественную подделку сможет только опытный теневой специалист. В России настоящих экспертов можно по пальцам пересчитать. Их работа стоит баснословных денег. Насколько мне известно, в наших музеях таких людей нет. Не случайно сотрудники музеев никогда не дают свои экспертные заключения, ссылаясь на закон, который запрещает им оценивать предметы искусства.
— Что говорят по поводу кражи в ваших кругах? Может ли быть причастна к этому делу хранительница фондов?
— Ни для кого не секрет, что Питер — голодный город. Конечно, можно предположить, что хранительнице заплатили приличную сумму, и свалить всю вину на бабушку. Но в среде московских антикваров никто не сомневается, что к делу причастно высокостоящее руководство. Дело в том, что я хорошо знаю хранителей. Эти люди глубоко привязаны к своему делу, они кажутся немного помешанными, живут в своем мире, и для них все музейные экспонаты как родные дети. Вполне возможно, та бабушка, хранительница фондов Эрмитажа, могла умереть от разрыва сердца, узнав, что ее детище украдено.