На открытии выставки работ Георгия Шишкина в Париже, в галерее близ Эйфелевой башни, побывали русский посол г-н Авдеев и знаменитый актер Жерар Депардье, чей портрет художник написал несколько лет назад.
В Европе, среди мэтров современного искусства, встать на собственное крыло непросто. Москвич сумел найти свою нишу. Одна его выставка была открыта в Каннах напротив фестивального дворца, а четыре года спустя — уже в самом фестивальном дворце. Там Шишкин представил свои “Русские сны”.
Георгий Шишкин всюду появляется со своей женой Татьяной, которая всегда вооружена фотоаппаратом или кинокамерой. Я спросила, где их свела судьба.
— Мы встретились с Таней в 87-м году в Москве, в Доме архитектора, на моей небольшой выставке, — рассказывает художник. — Я уже собирался выходить и в зеркале вдруг увидел девушку. Наши глаза встретились в зеркальном отражении и задержались. И закрутилось…
— Скажите, а как вы спервоначалу устроились в Париже?
— Сначала снимал жилье, потом моя выставка побывала в ряде стран, и это позволило мне купить в Париже квартиру. Район я выбрал тихий, около лаборатории великого Эйфеля. Когда-то вблизи этих мест жили Волошин, Набоков, совсем рядом находилась вилла балерины Кшесинской.
Я не рискнул сразу рисовать Париж. Мне захотелось понять его. Ходил по ночному городу. Сена все время бурлит, изгибы волн — как сплетение тел.
— Вы символист, Георгий!
— Нет, я не ищу символов. Прошлое живет в нас. В моем портрете Депардье в пространстве фона я изобразил Бальзака и Родена, потому что артист играл того и другого.
— Где вы встретились с Депардье?
— Однажды на выставке он подошел ко мне и спросил: “Сколько вы еще будете в Париже? Я хочу с вами поработать”. Но следующим утром я должен был улететь в Ниццу на выставку. Депардье дал мне свой мобильный телефон. Вернулся я через полгода. Я позвонил — мы встретились.
К встрече я подготовил большой кусок картона, закрепил его в подрамнике и внутренне настроился. Первый сеанс продолжался полтора часа. Мы встречались еще три раза. Между сеансами мне необходимо поработать. И я спросил его, будет ли кто дома. Он ответил: “Никого, но ты можешь оставаться здесь. В холодильнике все есть. Захочешь уйти — просто захлопни дверь. А если нужно будет вернуться поработать, вот ключ”. Конечно, остаться один в его апартаментах я не посмел.
— Депардье и в жизни наивный простак?
— Таким его обычно представляют поверхностные репортеры. Я же увидел человека мыслящего, полного внутренней борьбы и поиска.
Через некоторое время мы встретились вновь. У Жерара голова сияла покрашенными желтыми волосами. Если бы я начал писать его портрет в это мгновение, то совсем в иной манере.
— Кого из великих французов вы еще писали?
— Жана Маре. В 95-м году он жил рядом с Каннами, и я из Монако отправил ему письмо, в котором просил его позировать. Он охотно согласился, хотя снимался в это время в фильме Бертолуччи. Трудностей у меня с ним было побольше, чем с Депардье: мне не хотелось изображать его с привычной маской победителя. Я стремился подчеркнуть глубину его творческого потенциала. В общении он оказался исключительно милым человеком, серьезным и вдумчивым. Я заметил, что Жан очень много курил.
— Георгий, мне очень нравится ваш Смоктуновский— портрет поражает тишиной и внутренней гармонией артиста. При каких обстоятельствах вы познакомились с Иннокентием Михайловичем?
В наш разговор вступает жена Георгия:
— Получается, что я их познакомила. В фойе Дома кино открывалась выставка картин Георгия. Мы тогда еще не были женаты. Я поджидала его у входа. На просмотр какой-то премьеры валил народ. Вдруг я увидала Смоктуновского и обрадовалась, вспомнив, что Георгий очень хотел его нарисовать, Иннокентий Михайлович что-то прочел в моем взгляде и спросил: “Вы хотите пройти?” — взял меня за руку и на контроле сказал: “Со мной”. В раздевалке я посмела сообщить Иннокентию Михайловичу, что один замечательный художник очень хочет его нарисовать. Он тотчас отговорился: “Я не позирую, очень занят”. На втором этаже я сказала Смоктуновскому: “Вот, кстати, выставка этого художника”. Он долго смотрел на картины, а потом сказал, что хочет все-таки познакомиться с этим художником.
В Каннах на первом фестивале русского искусства Шишкин познакомился с Инной Чуриковой и Глебом Панфиловым. Разговорились. Оказалось, что Панфилов и Шишкин жили в Свердловске в одном доме.
— Инна Михайловна имела уже неприятный опыт общения с художниками, поэтому позировать отказалась. Но, увидев мой набросок портрета мужа, воскликнула: “Я тебя таким знаю, Глебушка”. И поверила в меня. Я сделал ее портрет. Инна Михайловна пришла в восторг и воскликнула: “Покажем портрет прямо со сцены”. Я тащил тяжелый портрет в раме по набережной Круазетт. Инна Михайловна шла впереди. Ее в Каннах наградили кинопризом, а портрет стоял на мольберте в зале.
— Где теперь этот портрет?
— В Монако, у меня в студии. Там я выставлялся: сначала 20 картин, а на следующий год к ним прибавились Сергей Дягилев, Карсавина, Нижинский, Александр Бенуа, Жан Кокто, Михаил Фокин, Баланчин, Серж Лифарь.
— А вам приходилось рисовать принца Монако?
— Принц Альбер мне позировал, когда еще был наследным принцем.
— Царственная особа капризна?
— Что вы — Альбер чрезвычайно милый и серьезный человек. Он предложил мне участвовать в благотворительной акции в пользу детей Африки, Индии и других стран. Эта акция была связана с концертом Паваротти. Торговый дом “Кристи” устроил аукцион работ 12 приглашенных мастеров. Все они были очень известные художники, только обо мне люди мало слышали. И все-таки моя работа продалась очень хорошо. Паваротти пришел на выставку прямо со своего концерта и увидел свой портрет. Один коллекционер очень хотел иметь эту мою картину. Но на аукционе отступился, потому что портрет купил сам Паваротти.
— Вы 10 лет живете за рубежом, но у вас российский паспорт.
— У меня и натура русская. В Москве живет наша дочь Анюта, поскольку мы с женой ведем почти цыганский образ жизни. Станет ли она художником, не знаю. Природа наделила Анюту фантазией и терпением. И за это спасибо природе.