Он не забивал голов, не стоял на пьедестале почета, ему не рукоплескали трибуны. Но не было спортсмена, который не знал бы Олега Марковича Белаковского, бессменного доктора ЦСКА. Человек с неизменным чемоданчиком в руках первым приходил на помощь: вправлял вывихи, зашивал раны, обезболивал, ставил диагнозы. На его счету не одна спасенная жизнь. Начиная с 1955-го, он свыше 20 лет подряд был врачом сборных СССР: сначала — футбольной, затем — хоккейной. Олег Белаковский — лауреат премии “Профессия — жизнь” в номинации “Великий врачеватель”. В свои 84 он по-прежнему в строю, врач-консультант по спортивной медицине ЦСКА. В его кабинете можно встретить звездных пациентов: Лутченко, Якушева, Агапова, Кузькина, Беляева.
— Олег Маркович, в чем секрет вашей активности?
— В молодости я занимался спортом, играл в футбол и хоккей. Во время войны служил в ВДВ, у меня 153 прыжка. А в 47 лет начал бегать, “заразил” меня знаменитый армейский бегун Феодосий Ванин. “Что ж ты похож на буржуйчика?” — спросил он. Действительно, при росте 165 см я весил 80 кг. С тех пор я каждый день пробегал от 5 до 10 километров.
— Вы, конечно, никогда не курили?
— Когда был врачом футбольной команды, курил так много, что ребята смеялись: “Олег Маркович, если умрете, вас похоронить нельзя будет: изо всех отверстий дым повалит”. В день игры я выкуривал по три пачки “Беломора” или “Любительских”. Бросил сразу 5 мая 1962 года. После завтрака мы собрались в комнате старшего тренера Бескова обсудить предстоящую игру. Я, как обычно, купил в буфете пачку “Беломора” фабрики Урицкого. Только закурил, как Константин Иванович начал меня стыдить: “Воспитываешь молодежь, а сам чадишь. Безвольный ты человек”. А я безвольным себя никогда не считал. Потушил сигарету, бросил пачку в урну и больше не курил.
— А как с алкоголем?
— Из трех зол, которые преследуют настоящего мужчину в течение всей его жизни, курение — самое вредное и бестолковое, а алкоголь и женщины в умеренных дозах приносят только пользу. Могу выпить 150—200 граммов коньяка.
— А правда, что вы жену чуть ли не из-под венца увели?
— С Ниной мы познакомились в 1944 году, когда наш 37-й Гвардейский воздушно-десантный корпус стоял в городке Сельцы недалеко от Могилева. В красивую девушку в белом платочке я влюбился с первого взгляда…
С Ниной они все время переписывались, и вдруг она замолчала. Когда кончилась война и Олегу Белаковскому дали отпуск, он решил ехать в родной Сестрорецк через Могилев. Ночью вышел из поезда и пошел к Нине. Постучал в окно и услышал ее голос: “Ковыляй потихонечку, куда-нибудь дойдешь!” А ее мать узнала будущего зятя: “Это же Алик!”
“Почему ты не отвечала на мои письма?” — спросил он. “Я выхожу замуж, завтра свадьба”, — призналась Нина. Приготовления шли полным ходом, но доктор-десантник не привык сдаваться без боя. Вечером он пригласил девушку на танцы. Подошла ее подруга: “Алик, уходи, тебя убьют”. Он незаметно вывел Нину на улицу: “Беги домой!”
— Мой соперник подпоил знакомых офицеров. Они были настроены грозно. Меня предупредили: “Парень, уезжай, тебе здесь делать нечего. Она выходит за другого”. Я вышел на пустынную морозную улицу, и почти сразу раздались выстрелы в спину: один, другой. Я достал свой “вальтер” и выстрелил в толпу. Одного из преследователей ранил, и они отстали. Утром Нина сказала: “Оставайся”. А я ответил: “Тогда давай поженимся”. 27 ноября 1945 года мы расписались. Сотрудница ЗАГСа подышала на печать и шлепнула: “На вечную вам жизнь”. Сыграли скромную свадьбу. У нас была хорошая семья. В 2001-м Нины не стало...
Он — доктор во втором поколении. Его отец был сельским врачом на Украине. Олег помнит, как ночью стучали в дверь: “Доктор Белаковский, ради бога!” Отец брал свой чемоданчик, забирался на крестьянскую телегу и ехал к больному.
— Как вы стали спортивным врачом?
— После войны я служил в десантных войсках на Дальнем Востоке врачом-экспериментатором по парашютным прыжкам. Изучал влияние прыжков на организм. Когда о результатах узнали в Москве, было принято решение об улучшении питания десантников. В 50-м меня направили на курсы усовершенствования по спортивной медицине в столицу.
Еще в 45-м на вокзале в Бухаресте я слушал по радио репортаж Вадима Синявского из Лондона с игры “Динамо” (Москва) — “Челси”. Звучала фамилия Севы Боброва — моего друга детства. Когда мы встретились в Москве, он доложил обо мне Василию Сталину, командующему ВВС МВО, и в течение нескольких часов вопрос с моим назначением на должность врача футбольно-хоккейной команды ВВС был решен. Так началась моя жизнь в большом спорте. Но я всегда пытался доказать, что взяли меня не по блату.
* * *
— Общеизвестно, что многие великие спортсмены страдали тяжелыми недугами.
— Вообще абсолютно здоровых среди спортсменов только 20 процентов.
— Я знаю, что, к примеру, спортивный врач Зоя Миронова называла Боброва “безногим” футболистом.
— Это был спортсмен-мученик. В 46-м, во время матча в Киеве, он получил тяжелые травмы коленного сустава. Из четырех менисков были удалены три. К играм Севу готовили заранее: растирали, делали новокаиновые блокады. И он всегда забивал свой гол.
— Футбол и хоккей — травматичные виды спорта. Были в вашей практике случаи, когда на карте стояла жизнь спортсмена?
— 10 августа 1957 года на товарищеском матче в Горьком с “Торпедо” во втором тайме защитник Миша Ермолаев столкнулся с нашим нападающим Германом Апухтиным. Герман был таким быстрым игроком, что в команде его называли Чумой. Удар пришелся по почке. “Чума врезался в меня. Немножко осталось, доиграю”, — сказал мне Миша, но вскоре пошел в раздевалку. Он лег на живот, я постучал в области почки — резкая боль. Это симптом Пастернацкого. Я понял: повреждена почка. Дал Мише стаканчик: пописай! Бурая жидкость — кровь. Положил лед и вызвал “скорую”. Команда уехала на вокзал, а мы с тренером Григорием Пинаичевым остались с нашим спортсменом.
“Скорая” приехала только через час. Пока Мишу везли в больницу, ему стало хуже. Пульс был нитевидным. Когда хирург сделал разрез до лобка, открылась страшная картина: брюшная полость наполнена кровью, почка как боб развалена пополам. Я покрылся холодным потом: если бы мы взяли Мишу в поезд, он мог умереть. Почку пришлось удалить.
Когда Ермолаева выписали, он заявил: “Олег Маркович, я все равно буду играть!” И действительно, месяца через два встал вопрос о его возвращении в команду. Миша играл два года за олимпийскую сборную.
— Не страшно было выпускать игрока с одной почкой?
— Есть люди, для которых спорт — это жизнь. В случае с Мишей надо было решить две задачи: справляется ли одна почка и как ее защитить? Велось непрерывное наблюдение, спортсмен сдавал анализ мочи после каждой тренировки. Для здоровой почки придумали пояс из фибры, который ее прикрывал. Перед каждой тренировкой Миша надевал его. По той же схеме 6 лет играл Валерий Минько.
— Тоже результат травмы?
— Да, в конце 70-х на Играх в Греции Валера получил удар в область почки. Врач команды решил везти его в Москву. Ночью мне домой принесли телефонограмму: “Тяжелую травму получил Минько. Повреждена почка. Встречайте”. Вместо того чтобы доставить игрока в больницу, его почему-то отвезли домой. А там встреча с женой, ванна. В результате — кровотечение и ампутация почки. Операцию делал врач 67-й больницы Михаил Лихтер.
— Вы вплотную работали со знаменитыми тренерами. Наверное, не всегда позиции совпадали?
— У меня была своя тактика. Например, Анатолий Тарасов не любил, когда кто-то пропускал тренировки. Он мне прямо говорил: “Не делайте из команды госпиталь!” Как-то Валера Харламов получил тяжелую травму бедра. “Хочу с вами посоветоваться, — подошел я к тренеру. — Валерке тренироваться нельзя. Утром он пропустит, а вечером в костюме немножко покатается”. “Знаешь, Алик, — ответил Тарасов. — Ты не совсем прав. Команда должна знать, что все в строю. Во время утренней раскатки пусть он постоит около тебя, а вечером покатается”.
— Потом Харламов попал в первую автомобильную катастрофу.
— Я был дома, когда позвонил тренер Борис Кулагин: “Олег, быстро поезжай в ЦСКА: разбился Валера. Травма тяжелая”. Когда я увидел машину, мне стало страшно. Никто не верил, что спортсмен восстановится. Когда я доложил начальнику Главного медицинского военного управления Кувшинскому, что старший лейтенант Харламов получил травму, но через полтора-два месяца будет играть, то услышал в ответ: “Товарищ Белаковский, слабо разбираетесь в спортивной медицине. В лучшем случае он сможет только ходить”. Но Валера вернулся в строй. Большую роль в этом сыграл тренер Константин Борисович Локтев. С его согласия Харламов должен был начинать в игре против “Крыльев Советов”. Утром я поехал в эту команду. “Приехал подсматривать и подслушивать?” — встретил меня тренер Борис Кулагин. “Дело в том, что мы сегодня выпускаем против вас Харламова, — обратился я к ребятам. — Впервые после тяжелой травмы. Я прошу, чтобы вы его специально не били”. Когда объявили состав и назвали: “№17 — Валерий Харламов”, весь стадион встал и устроил ему овацию.
— Константин Локтев рано ушел из жизни. Ходили слухи, что он сильно пил.
— Его сняли с должности главного тренера хоккейной команды ЦСКА, в то время как они были чемпионами страны, обладателями Кубка. Назначили Тихонова. А Локтева послали тренером армейской команды в Польшу — это был не его уровень. Считал себя обиженным. Он стал пить и быстро сгорел.
— Вы знали и Станислава Жука?
— Это был тренер высшей марки, но очень жесткий, авторитарный. Лене Водорезовой от него доставалось. Очень талантливая спортсменка, к сожалению, была нездорова, она страдала ревматическим полиартритом. Эта болезнь и лед — мало совместимые понятия. Профессор Насонова проводила ей курсы лечения. Лена сейчас — практически здоровый человек, возглавляет фигурное катание в ЦСКА.
* * *
— Иногда видишь, что игроки во время игры нюхают нашатырь.
— Ничего в этом плохого нет, нашатырный спирт облегчает дыхание.
— Некоторые, наверное, сильно нервничают на поле?
— Прославленный вратарь Лев Яшин страшно волновался перед игрой. На сборах мы жили с ним в одной комнате. Я его всячески отвлекал. Даже на рыбалку с ним ходил, по 2—3 часа проводил на водоеме. Частушки ему пел про Марусю, которую на стол “ложат 12 штук врачей, и каждый доктор ножик вынает из грудей”. Кстати, Яшину единственному разрешали курить.
— Врач команды лечит не только спортивные травмы. А спортсмены, много времени проводившие вне дома, могли подхватить неприятную болячку…
— У меня были очень доверительные отношения с ребятами. Всякое могло случиться. Сифилис был редкостью, а вот гонорею подхватывали. Правда, жен не заражали. Если я не справлялся, то направлял к доктору, который умел так же железно хранить тайну, как я. Был один случай, когда пришлось найти повод направить женщину к гинекологу. “У вас небольшой воспалительный процесс”, — сказал доктор и сделал укол.
— Как стресс снимали после соревнований?
— Раньше — спиртным, сейчас это редкость, спортсмены дорожат местом, им очень много платят. Больше, чем они заслуживают. В мое время ребята получали копейки: 250 рублей в месяц. За победу в международной игре платили 100 долларов. Когда ребята заканчивали играть, оставались в принципе нищими. У них не было никаких накоплений. Но эти спортсмены считали за честь, когда их привлекали в сборную. Майку с буквами “СССР” носили с гордостью.
— А как было тогда с анаболиками?
— Я против допинга. Считаю, что футболистам и хоккеистам он не нужен. О моем отказе давать ребятам анаболики доложили председателю Спорткомитета Павлову. Он меня вызвал: “Вы отсталый человек. Вот немцы своим пловчихам вводят мужские половые гормоны, и они плывут, как торпеды. А наши отстают от них на 15—20 метров”. Я ему сказал: “Сергей Павлович, у вас хорошая 15-летняя дочь. Если ей колоть мужские гормоны, будет низкий голос и борода вырастет”. Он изменился в лице, и моя судьба была решена. На следующий день я уже не был врачом сборной.