Cпецслужбы у нас работают со скоростью света. А пока не подоспеет освещение, силовики мыкаются все равно как слепые котята. Взрывы домов на Гурьянова и Каширке, трагедия в переходе на “Пушкинской”, теракт у отеля “Националь”, пожар в Манеже... Разве узнали бы мы темную сторону этих событий, не окажись они в луче прожектора? Репортер “МК” вышел в смену с бригадой фонарщиков, которые в мирное время освещают улицы, а в экстренных случаях — места ЧП.
Ночь. Улица. Арбат. Фонарь. И далее по Блоку: у подножия неисправного столба со всеми удобствами расположился панк. Башка в цоколь смотрит, грудная клетка всхрапывает. Как хорошо, что Блок этого не видит!
— Значит, лампочку вовремя не поменяли? — говорю, устанавливая стремянку.
— Они, молодежь, выпимши-то и включенных фонарей не примечают, — вздыхает монтер Вячеслав Востриков. — У нас против них теперь специальные плафоны — бронированные. Камнем их, как бывало, не разнесешь. Однако уменьшилась светопропускаемость. Иной заметит фонарь, только когда столкнется с ним нос к носу.
Смочив в воде драную тряпку, штурмую фонарный столб. В смолянистой грязи на плафоне полегли грудью дохлые мотыли.
— Раньше плафоны коптились от того, что в них горели керосин и конопляное масло. А теперь пыль, выхлопные газы, фауна опять же... Все это оседает на стекле и мешает человеческому глазу. Срок эксплуатации любой лампочки всего три года, — просвещает Востриков. — Но мы недавно обнаружили фонарь, который горел 13 лет без замены! Хотя в пределах Садового кольца каждый месяц меняем около 500 лампочек!
Если днем по Арбату в основном гуляют иностранцы, то после полуночи — хиппи ходят хмуро. Улица выворачивает карманы-подворотни: покачиваются на ветру забулдыги, тусуется кружками по интересам подрастающее поколение. К примеру, подваливает к нам мальчик лет двенадцати.
— Дядь, я тут рядом в подвале живу. Темно там день и ночь. Проведи свет. — Пацан корчит жалостливую мину, при этом из носа его течет что-то вроде клея. — Денег дам.
— Не положено... — сдвигает брови мой напарник. А когда парень удаляется, объясняет: — У них такой обычай — заманят в подворотню и бутылкой по темечку. Мало того что карманы обшарят, еще ботинки снять могут. Здесь это так и называется: развод на шузы.
Тем временем отвергнутый подросток демонстративно оттягивает спортивные треники и в два счета делает лужицу. Аккурат под соседний фонарь.
— Вот долбанет твое хозяйство двести двадцать вольт! — грозит монтер. — Мужчиной не станешь, когда подрастешь... И куда только движется новое поколение?
— В подвал, дядь: меня там как раз одна б... дожидается, — отвечает шкет и отбывает вразвалочку.
— Фонарный столб убивает лошадь! — негодует Вячеслав Востриков. — На днях как раз на Арбате одна кобыла лизнула цоколь и копыта отбросила. Другого жеребца настиг разряд, когда его привязали к неисправному столбу на Тверской. А как-то спецслужбам поступила информация, что недалеко от Кремля автомобиль заминирован. Они приехали, а машина в луже стоит, и щит рядом такой, рекламный. И вот он оказался не заземлен! Их собака только в воду шагнула, как ее током шандарахнуло. Силовики, потерявшие “сослуживца”, сразу вызвали нас...
Казалось бы, что грозит монтеру, кроме нескольких вырвавшихся на свободу вольт? Оказывается, современных фонарщиков вызывают устранять последствия практически всех чрезвычайных ситуаций в столице. И в тот раз, при разминировании машины, монтер проявил себя как фигура исключительная. Он деловито пощупал лужу голой рукой (а электричество равномерно распределяется по жидкости, там, где малая глубина, пальцы покалывают слабенькие разряды) и заключил: “Напряжение есть”. А когда устранил неисправность, спецслужбисты на него посмотрели и так ему сказали: “Пощупай-ка лужицу еще разок. Для верности. В Москве натасканных на тротил собак мало. Жалко нам еще одну, если что, терять. А вот монтеров как собак нерезаных!”
— По правилам мы и так должны дотронуться до столба, чтобы проверить его безопасность, — продолжает Востриков. — Что касается рекламных щитов, то чиним их мы, а ответственность за них несут фирмы-арендаторы. Пришлось им за этот трагический случай расплачиваться двумя новыми собаками!
Когда горел Манеж, монтеры должны были отключить электричество в ближайших фонарях: “Такой шел жар, что осветительные плафоны на другой стороне дороги расплавились”. Манежная площадь вообще, по словам мастеров, многострадальная. Как известно, Зураб Церетели разработал для ее освещения специальный дизайн плафонов. “Церетелиевские кронштейны, к которым крепились лампочки, были изготовлены из чугуна. И этот материал подвел. Видимо, из-за вибраций, связанных с движением транспорта, кронштейны по очереди отвалились”. И после взрыва у отеля “Националь” фонарщиков одними из первых пропустили через милицейское оцепление:
— Мы установили прожекторы в пять тысяч ватт. Останки погибших в интересах следствия не убирали и когда стемнело. Помнится, голову террористки последней соскребли с асфальта. Плафоны были разбиты дробью из пояса шахида. Столбы нам пришлось отмывать от крови, — вспоминает Николай Сергеев, заведующий освещением в центральном участке.
Фонарщики начали освещать подобные ужасы сразу после первых взрывов в Москве, на Гурьянова и Каширке:
— Нашим дежурным тогда позвонили среди ночи: “Срочно нужны машины с подъемниками!” Около девяти прожекторов мы привезли и в “Трансвааль-парк”. И в переходе на “Пушкинской”: еще дым не успел рассеяться после теракта, а нас уже запустили туда налаживать освещение. Монтеры шли на работу прямо по останкам человеческих тел.
Ветераном среди московских фонарщиков почетно считается 74-летний Заки Фаттехетдинов: “Я начал подрабатывать еще в войну, когда нужно было соблюдать светомаскировку. Тогда задача у нас была не включать фонари, а, наоборот, выключать. Я патрулировал город и, увидев горящую лампочку, стрелял в нее из рогатки”.
На следующий день мы с Вячеславом Востриковым выходим разбираться хоть и не в чрезвычайной, зато в мистической ситуации. Ведь где Патриаршие пруды — там всегда мистика. А на прудах этих вдруг стали неравномерно загораться фонари. “Наверное, где-то неисправен кабель. И как это вычислить?” — почесал затылок мастер и открыл дверцу в цоколе одного из столбов.
— Чтобы чинить фонари на растяжках (те, что висят на проводах вдоль некоторых улиц), мы подъезжаем к ним на специальном подъемнике. Был и такой забавный случай: когда житель одного дома в центре Москвы вечером ступал в ванну и включал душ, его неизменно пробивало током. Оказалось, что провод фонаря стыковался с арматурой в бетонной стене здания, по ней и шло электричество. Другой раз я сам чинил выключенный фонарь, вдруг — удар. До костей проколбасило! Но щиток-то был отсоединен, откуда взяться электричеству? А это фонарный кабель пересекся с трамвайным.
В тоннелях монтеры меняют лампочки по ночам, чтобы не мешать движению: “Перед подъемником мы ставим машину, чтобы приняла на себя удар, если из-за угла выскочит авто. Служебки бьются постоянно, их покрывает страховка. А раньше ведь фонарщики нередко падали с вышки, становились жертвами лихачей”.
Нашими стараниями фонари на Патриарших принимаются иллюминировать среди бела дня. Но на данный момент это ничего не меняет в жизни гуляющих.
— Прохожие замечают только неисправности, — промокает рукавом лоб Вячеслав Востриков. — Если же фонарь радостно горит, никто не обратит внимания, насколько это хорошо и приятно.