Его считали кудесником, на него молились, как на икону.
В портовую поликлинику, где он работал, народ валил, как на демонстрацию. От алкоголизма, наркомании и табакокурения он лечил портовых рабочих и спившихся бомжей, министров и знаменитых актеров, послов и космонавтов…
Коллеги называли его шаманом, шарлатаном и проходимцем. Церковь объявила доктора сатанистом. Нападки прекратились после того, как на одной из подмосковных дач ночью он закодировал члена Политбюро ЦК КПСС. Выехавшая в Феодосию компетентная комиссия Минздрава СССР констатировала: тысячи пролечившихся у Довженко людей не пьют. Единственный из наркологов, он был удостоен звания народного врача СССР.
О необычной судьбе Александра Романовича Довженко и его высокопоставленных пациентах на родине врача в Феодосии рассказали репортеру “МК” его родственники, помощники и друзья.
По отполированной волнами гальке сеет мелкий дождь.
Таким же пасмурным февральским днем 1995 года прощались с доктором Довженко. Из клуба портовиков гроб с его телом вынесли на мокрую от дождя пристань. “Голоса” полусотен грузовых судов и траулеров слились в один “крик”. Доктора, долгие годы проработавшего в портовой поликлинике, провожали, как капитана.
Деньги на скромные похороны собирали всем миром. Ни государство, ни вылечившиеся у Довженко “звезды” не дали ни копейки.
— Я не могу понять, за что судьба обошлась с Александром Романовичем столь жестоко, — говорит близкий друг доктора, писатель и поэт Эдуард Абрамов. — Довженко одним словом исцелял больных, а сам за несколько лет до смерти после тяжелых кризов потерял дар речи.
Последнее слово, которое с большим трудом произнес Александр Романович, было “Отелло”. Так звали черного с белой манишкой кота — любимца доктора. Усатый день и ночь сидел у постели умирающего хозяина. К парализованному врачу его жена и полуслепая младшая сестра в течение трех лет никого не пускали.
Именитый доктор умирал в ужасных условиях. В квартире было постоянно холодно (в Феодосии случались перебои с отоплением). Устав ухаживать за больным, жена и сестра морили его голодом. Соседи вспоминали, что за день, случалось, они давали Александру Романовичу лишь одно яблоко или один мандарин. Умер доктор на 77–м году жизни, перенеся два инсульта.
“С пяти утра к нему домой уже стучали: “Доктор, помогите!”
Ступеньки поликлиники морского торгового порта спускаются на набережную. Из кабинета Довженко хорошо виден пирс.
— Александр Романович без моря жить не мог, — рассказывает Эдуард Абрамов. — Нередко зимой, сняв туфли и закатав до колен брюки, он с удовольствием бродил у кромки прибоя. А когда к нам на зимовку стали прилетать лебеди — брал булку белого хлеба и шел к морю кормить птиц. В один из таких вечеров доктор рассказал мне, как с пацанами они в охраняемый порт пробирались. Глядя в глаза охраннику, Романыч просил: “Пропустите, дяденька!” И, ко всеобщему удивлению, их пропускали. Уже тогда он начал догадываться о своих необычных способностях. Как-то, играя, он сказал другу: “Спи!” — и тот уснул. Так Довженко окончательно убедился, что его взгляд гипнотизирует. После школы он три года с отцом в море на теплоходе ходил, всему экипажу гипнозом снимал головную и зубную боль, стрессовое напряжение. В те предвоенные годы Романыч и решил стать врачом.
Петляя по узкому коридору поликлиники, выходим к рентгеновскому кабинету.
“Здесь, в предбаннике, по субботам на общественных началах доктор начал проводить сеансы лечебного гипноза, — рассказывают сотрудники поликлиники. — В закутке размещалось 25—30 человек. Начальник порта Павел Винник попросил Довженко вылечить вконец спившегося очень ценного специалиста. Доктор провел с ним несколько гипнотических сеансов. И безнадежный пьяница стал трезвенником”. К Довженко потянулись люди: “Романыч, помоги!”.
Официальная медицина предлагала алкоголикам полтора месяца есть пачками тетурам в больнице, потом нужно было пройти 20 сеансов условнорефлекторной терапии, которую метко окрестили “рыгаловкой”, или того хуже — пару лет провести за колючей проволокой в ЛТП. Довженко же методом эмоциональнострессовой терапии избавлял от пристрастия к спиртному за один сеанс. Бывшие алкоголики смотрели на “беленькую”, как на прокисший суп!
Вся традиционная медицина восстала против Довженко. “Вы тянете нас назад, к шаманству!” — выговаривали коллеги. Священнослужители нашли в приемах кодирования нечто сатанинское, подавляющее человеческий разум.
— Александру Романовичу не давали нормально работать, замучив комиссиями, — говорит Эдуард Абрамов. — А все зависть! Хотя к Довженко народ шел, как на демонстрацию. Каждое утро около поликлиники собиралась толпа.
На железнодорожном вокзале то и дело спрашивали: “Как найти Довженко?” В 5 утра к нему домой уже стучали: “Доктор, помогите!”. Официальные власти хватались за голову: в Феодосию со всей страны ехали алкоголики.
Театр одного актера
Свои сеансы Довженко превращал в театр.
— Театр Довженко начинался с огромного щита, на котором были написаны правила для желающих вылечиться, — вспоминает доктор медицинских наук Ирина Шадрина, более десяти лет проработавшая с Довженко. — Это был один из психотерапевтических приемов, которых в арсенале этого удивительного доктора было огромное множество. Перед сеансом необходимо было выдержать двухнедельный срок трезвости.
Долгое время, вплоть до официального признания, Довженко не допускал на свои сеансы врачей, опасаясь, что методика перейдет в чужие руки. Ставить уникальные спектакли Довженко помогали преданные помощники, среди них особо выделялся фронтовик Петр Архипович Бондаренко. Тон всему действию задавала старшая медсестра Вера Ивановна Осипова — красавица блондинка, которая была прирожденной актрисой. В день сеанса голосом королевы она объявляла страждущим: “Сеанс состоится!” Затем выходил сам доктор. Крупный, высокого роста, статный, он держался прямо, двигался легко и выглядел очень внушительно. На кармашке его белоснежного, словно царская мантия, халата были вышиты всего три буквы: ДАР — Довженко Александр Романович. Дав себя лицезреть, Довженко удалялся, и действие продолжала старшая медсестра. Она проникновенно зачитывала письма от благодарных пациентов. Затем в ее голосе все больше и больше проявлялись грустные нотки: она читала письма от родственников тех, кто нарушил “законы кодирования”, кого разбили параличи и инсульты. Голос ее замолкал. В зале все замирали. Это была “минута молчания”.
Тут появлялся Довженко и, сурово обозревая присутствующих, говорил: “Носки и пятки поставить вместе, руки положить на колени!”
После группового внушения проводилась “стрессотерапия”, или индивидуальное “кодирование”. Длилось оно не более 20 секунд. Каждый сам решал, на какой срок ему кодироваться, большинство говорили: “До конца жизни”.
— Сеанс гипноза отнимал у брата массу нервной энергии, — рассказывает Владимир Романович. — С ним случались обмороки, по три ночи он не мог уснуть. Поэтому сеансы проходили обычно в пятницу — перед выходными.
Брат нередко выезжал кодировать на заводы и даже в лечебно-трудовые профилактории. В ЛТП кидали клич: “Кто пожелает вылечиться — после сеанса отпустим домой”. В залах набивалось по 60—100 человек.
“Байбаков неофициально отправил в Феодосию своего референта”
Слух о крымском кудеснике Довженко дошел до Кремля.
— Как-то в мае к доктору приехала пожилая, представительная и модно одетая дама, — вспоминает Эдуард Абрамов. — За руку она держала мальчика лет двенадцати. Оказалось, что это была жена Егора Кузьмича Лигачева, секретаря ЦК КПСС, в то время второго человека во властных структурах. К доктору она привезла единственного внука, который страдал тяжелой формой аллергии. Мальчик не мог попробовать многие овощи и фрукты, а ел в основном вареный картофель. Довженко взял из рук бабушки большую коробку с лекарствами, которую они привезли с собой, и выбросил все содержимое в урну. Потом он усадил рядом мальчика и начал “священнодействовать”. Через сорок минут он громко произнес: “С этой минуты ты совершенно здоровый человек!”. Когда мальчик очнулся от гипнотического состояния, Романыч сказал ему: “У меня для тебя подарок” — и вытащил из ящика стола три ярких мандарина: “Ешь!”.
Бабушка не выдержала: “Он же их ни разу в жизни не пробовал!”. Мальчуган смело снял с фруктов кожуру и с видимым наслаждением начал глотать одну дольку за другой. А когда они вышли из корпуса, пацан — впервые в жизни — стал нюхать траву и собирать цветы!
Из высочайших партийных кабинетов в Феодосию был послан гонец. И вскоре на подмосковной даче ночью тайно был закодирован один из членов Политбюро. Методом Довженко заинтересовался председатель Госплана СССР Николай Константинович Байбаков, который в то время еще и возглавлял комиссию Политбюро ЦК КПСС по борьбе с алкоголизмом.
Байбаков неофициально отправил в Феодосию к Довженко своего референта и фотографа. Гости неделю общались с доктором, побывали на сеансе лечебного гипноза. Все материалы по возвращении в Москву они передали шефу.
— У могущественного Байбакова был преданный советник — генерал, у которого тяжело заболела жена, — вспоминает Абрамов. — Александр Романович снял у нее соматические расстройства.
В Феодосию выехала компетентная комиссия Министерства здравоохранения СССР, которая констатировала: тысячи пролечившихся у Довженко людей не пьют. 15 декабря 1984 года Довженко вызвали в Москву.
— Через несколько дней Александр Романович позвонил мне из столицы: “Эдик! Нам отдают дачу Стамболи!”, — вспоминает Абрамов. — Это здание в восточном стиле было “визитной карточкой” города. Во дворец вскоре и переехал Республиканский наркологический психотерапевтический центр. Известно только два случая, когда подобный центр был организован не в Москве, а в провинции: для доктора Илизарова в Кургане и для Довженко в Феодосии.
“Данелия и Юсов просили справку о кодировании”
В новую клинику Довженко хлынул еще больший поток больных, среди которых было немало знаменитостей.
— Довженко лечил правнучку Тараса Шевченко — Прасковью Ивановну, первую жену артиста Евгения Евстигнеева — Лилию, Юрия Яковлева, Ролана Быкова. Неоднократно он оказывал помощь брату первого секретаря ЦК Компартии Украины Щербицкого, — вспоминает Эдуард Абрамов. — В октябре 84-го к доктору в сопровождении администратора Крымской филармонии приехала София Ротару. Мы ее едва узнали: была она одета очень просто и без макияжа. Оказалось, что не так давно то ли от простуды, то ли от перегрузок у певицы во время одного из выступлений пропал голос. Она прошла курс лечения, и голос восстановился. Но остался синдром страха, что подобное может повториться. Помню, Александр Романович улыбнулся и сказал ей: “Не беспокойтесь, Ротарочка, я вам помогу!”.
— Прямо у стойки нашей регистратуры познакомились актриса Ирина Печерникова, сыгравшая главную роль в фильме “Доживем до понедельника”, и Александр Соловьев — Красавчик из “Зеленого фургона”, — рассказывает сотрудница центра Антонина Петрова. — Они втайне ото всех приехали к нам в Феодосию кодироваться. Саша подошел к Ире, поздоровался и спросил: “Вы любите Грина?”. Она удивилась: “Это мой любимый писатель”. “Сейчас я вас поведу по его местам”. Дни напролет артисты бродили по набережной. Ирина признавалась нам: “Я боялась ехать к Александру Романовичу, волновалась так, что язык отнимался. А он подошел ко мне, положил руку на плечо: “Я тебя где-то уже видел! Скажи, где?”
Уже после кодирования Довженко все спрашивал Печерникову: “Почему артисты так много пьют и так часто спиваются?” Она ответила: “Мешает популярность, любовь зрителей, которые балуют актеров и все им прощают”. А когда она уезжала от нас, в сердцах бросила: “Ну почему меня не прогнали в Феодосию еще тогда, когда я только начинала пить? Довженко, оказывается, уже тогда лечил! Ведь я потеряла все!”
— Довженко все время повторял: “Если человек сам искренне не желает лечиться — толку не будет”, — говорит Эдуард Михайлович. — Привезли как-то к доктору известного украинского режиссера Леонида Осыку. Ассистент буквально бросилась в ноги к Довженко: “Режиссер — умнейшая голова. Но запил. Остановились съемки, артисты ждут, простаивает оборудование”. Осыку поселили в гостиницу, приставили охрану и стали ждать, когда он протрезвеет. Александр Романович закодировал его на 5 лет. Все эти годы он не брал в рот ни капли! Но, как только вышел срок, запил по-черному, продлевать код не захотел, так и умер, не дожив до 50 лет.
Довженко, по воспоминаниям бывшего члена президиума Федерации авиации и космонавтики СССР Владимира Отделенцева, стали привлекать для консультаций по вопросам психологической совместимости космических экипажей. Также доктора вызывали то в Киев, то в Москву. Спустя неделю он возвращался.
— Доктор выезжал и к Брежневу, и к Суслову, — говорит 94-летний бывший председатель Госплана СССР Николай Байбаков.
— У Леонида Ильича Брежнева было тяжелое ранение в ногу, его мучили боли, — говорит, в свою очередь, помощник доктора Абрамов. — К Довженко обращались за помощью не только по поводу алкоголизма. Например, Вячеслава Тихонова он лечил от неврозов и табакокурения. Доктор успешно избавлял от заикания, “снимал” депрессивные состояния, излечивал аллергические расстройства, избавлял от страхов.
Хватало и курьезов. Однажды к Довженко по дороге на кинофестиваль в Тбилиси заехали известный кинорежиссер Георгий Данелия и оператор Вадим Юсов. В Грузии их ждали многочисленные приемы, застолья, банкеты, фуршеты. “Мы боимся, что не справимся с этими проблемами, — сказал Данелия. — Вот если бы вы дали нам справочку, что нас закодировали, это было бы большой поддержкой. У вас такой авторитет! Где можно и сколько можно — мы выпьем, а в остальных случаях предъявим вашу справку”. Доктор рассмеялся и выдал справку.
К именитому доктору было сложно попасть. Минздрав выдавал ограниченное количество путевок. Например, Казахстан получал в месяц лишь 2 направления на сеанс к доктору, Белоруссия — 4, Москва и область — 2, Литва — 1. На сеансы попадали единицы, за воротами стояли толпы… Довженко любили и ненавидели. Во все инстанции шли письма: “Сотрудники центра берут с больных деньги”. Шла новая волна проверок. Были подключены милиция и прокуратура. Дошло до того, что у Довженко описали в квартире мебель. О недругах он говорил: “Все они обижены судьбой. Что-то их толкнуло на это…”
Трипперштрассе
По уютным тенистым улочкам поднимаемся от набережной к первой квартире Довженко — на улицу Чехова. Сопровождающий нас помощник доктора, Эдуард Абрамов, с улыбкой вспоминает: “Довженко 13 лет проработал главным врачом городского кожно-венерологического диспансера. Улицу, где жил, он в шутку называл Трипперштрассе. Со всего города к нему домой шли больные, не желающие огласки”.
Жители дома №22 хорошо помнят именитого соседа из девятнадцатой квартиры. “Все артисты, гастролировавшие в Феодосии, после концерта оказывались у Александра Романовича дома, — рассказывает Анна Федоровна Пацаева. — Особенно он любил цирковых и цыган. Нередко к нему являлся посреди ночи чуть ли не цыганский табор, в квартире все поместиться не могли — так они пели, а потом и ночевали прямо на лестничной площадке. Помню, когда цыгане исполняли его любимый романс “Две розы”, у Александра Романовича навертывались слезы”.
— Почему Довженко не стал партийным? — спрашиваю я у брата врача, Владимира Романовича.
— Как-то он мне сказал: “Мне и беспартийному не дают заниматься тем, чем я хочу”. Он терпеть не мог заседаний, собраний, пленумов.
— О его бескорыстии ходили легенды.
— Он лечил портовых рабочих и спившихся бомжей, министров и знаменитых актеров, послов и космонавтов. Нередко неимущим людям покупал обратные билеты на поезд, давал деньги на продукты. В кармане у него всегда была с собой горсть монет. Когда после работы он садился в сквере отдохнуть, к нему молча подходили просители. Так же молча он давал им деньги.
— Очевидцы вспоминают, что доктор носил хорошие костюмы и обувь. Ему шили на заказ?
— У брата был рост около 2 метров, к тому же могучая фигура. Время от времени к нему домой приезжали портные из Симферопольского областного драматического театра. Жили у него неделю-другую, обшивали. Обувь он носил только кожаную. Ботинки, сандалии, сапоги ему шили местные феодосийские сапожники.
— Довженко часто бывал в столице. Где он останавливался?
— Неизменно в гостинице “Москва”. В его номере постоянно был накрыт стол. Даже в его отсутствие двери не закрывались, любой мог зайти, угоститься.
“Брат забивал книгами целое купе”
Дом №4 по улице Вересаева, где жил и умер именитый доктор, имеет ныне обшарпанный вид. Вместо памятной доски в стене зияют две дыры. Несколько лет назад медную табличку с профилем доктора украли. Окна квартиры Довженко мутно-серые, затянутые паутиной. Трудно поверить, что в этой старой сталинской коммунальной квартире Александр Романович прожил сорок лет.
— В трех комнатах кроме доктора и жены жила еще его мать и сестра с мужем, — рассказывает Эдуард Абрамов. — Всякий раз, бывая у Романыча в гостях, я удивлялся тому, как скромно он живет, с каким трудом он и семья сестры размещаются за обеденным столом в крохотной кухне. А доктор, казалось, вообще не замечал неудобств. Все время он проводил на работе, дома только спал, да и то — как он выражался — “на книгах”.
Гордостью Довженко была огромная домашняя библиотека, в которой насчитывалось более 100 тысяч томов.
— Всю жизнь брат собирал и покупал книги, — рассказывает Владимир Романович. — Букинисты Москвы и Ленинграда при посещении магазина Александром Романовичем выполняли месячный план. Возвращаясь домой в Феодосию, он выкупал в поезде два купе СВ — одно из них полностью загружал книгами.
Книги по медицине, гипнологии, гомеопатии хранились и дома, и в подвале, и даже в хозяйственном сарайчике. Незадолго до смерти Довженко передал часть книг в библиотеки Феодосии. Те, что хранились в подвале, из-за лопнувшей трубы были серьезно повреждены. Основная же часть его коллекции бесследно “исчезла”. Соседи рассказывали, что часть уникальной библиотеки забрал с собой младший сын доктора — Роман.
— Александр Романович был трижды женат?
— Со своей первой женой — Марией Александровной — брат познакомился еще в студенческие годы, — рассказывает Владимир Романович. — Они вместе учились в медицинском институте. В войну эвакуировалась на восток, где и родился старший сын брата — Валера. Вторая его жена — Надежда Васильевна — была врачом-дерматологом. В этом браке появился второй сын — Роман. Со своей третьей женой — преподавателем английского языка Людмилой Николаевной — доктор прожил больше 25 лет. Детей у них не было.
— Со своими сыновьями доктор жил отдельно, — дополняет Эдуард Абрамов. — Оба они поступили в медицинский институт. Младший, Роман, студентом баловался наркотиками. После второго курса его выгнали из Симферопольского медицинского института. И отцу стоило большого труда пристроить отпрыска в Первый московский медицинский институт имени Сеченова. Сейчас он частнопрактикующий нарколог в Киеве. Старший сын, Валерий, тоже работал наркологом в Сочи, а сейчас его следы потерялись.
— Но у Довженко, говорят, есть еще и дочь?
— Да, Марина Тарасова. С ее матерью брат зарегистрирован не был. Но именно Марина унаследовала от Александра Романовича любовь к классической музыке, его целеустремленность.
— Как доктор отбирал себе учеников?
— Из сотен врачей, претендовавших на стажировку, он приглашал считанные единицы. Доктор считал, что врач должен быть ласковым и сердечным, хорошо разбираться… в музыке, живописи, искусстве. Также он обращал внимание на то, какой у человека голос, как он владеет искусством дискуссии. Корыстным, склонным к наживе, завистникам он тут же указывал на дверь.
“В Феодосии будет два памятника — Айвазовскому и мне”
— От природы Александр Романович обладал богатырским здоровьем, — продолжает Абрамов. — Для поддержания жизненных сил он пил настои из целебных трав и соки, особенно любил абрикосовый. Но постоянные нервные и психические нагрузки подточили его здоровье. Все чаще он стал “спотыкаться” на каком-то слове. Однажды на прогулке вдруг начал оседать на тротуар, а очнувшись, сказал: “Это, Эдик, первые симптомы нарушения мозгового кровообращения”.
Со временем доктор стал все реже ходить пешком, на работу его привозил служебный микроавтобус-“рафик”, который ему выделили по указанию Байбакова. В это время в его квартире появился новый член семьи. К овдовевшей младшей сестре Елене Романовне посватался… бывший пациент доктора — татарин Шайбулла. “Романыч всю жизнь жалел свою сестренку, она была инвалидом с детства, плохо видела, — рассказывает Абрамов. — Она трижды была замужем, и все ее мужья жили под боком у Александра Романовича. Шайбулла после сеанса гипноза возвращаться на родину не захотел, устроился работать в клинику Довженко сторожем. А женившись на 70-летней Елене Романовне, тут же — с пятью огромными цепными псами — переехал на улицу Вересаева. Александр Романович все терпел. На кухне у него в чанах постоянно булькала похлебка для собак.
Вскоре доктор лишился речи, а когда наступил полный паралич, исчезли многочисленные просители, испарился из его дома и Шайбулла.
Незадолго до кончины Александр Романович стал народным врачом СССР и заслуженным врачом Украины. Слабея, он говорил: “В Феодосии будет два памятника — Айвазовскому и мне”.
После смерти Довженко все дальние и близкие родственники доктора обнаружили вдруг у себя способности психотерапевтов-гипнотизеров. Сын Довженко, Роман, ныне на всю Украину по радио объявляет, что он “единственный владелец метода Довженко”, а сам не дал на памятник отцу ни копейки. Деньги на его установку собрали портовики и ученики доктора.
Ныне “кодируют по Довженко” все кому не лень: бывшие диетологи, окулисты, при этом методика всячески искажается. Истинные и мнимые последователи и ученики Довженко поделили все пространство СНГ на “зоны влияния” и ничего не хотят слышать друг о друге. Очередей около их кабинетов нет. Именно со смертью доктора Довженко закончилась счастливая для алкоголиков эпоха.