Хари в сахаре

Однажды она помогла Наталье Андрейченко скрыть беременность, а Стасу Садальскому — слишком короткие рукава костюма. Майя Плисецкая и вовсе променяла на нее самого Кардена…

В течение сорока лет к художнику по костюмам “Мосфильма” Нэлли Фоминой выстраивалась очередь из самых популярных советских актеров. “Сталкер”, “Солярис”, “Маленькие трагедии”, “Ближний круг”, “Леди Макбет Мценского уезда”, “Враг народа Бухарин”… Она одела 36 широко известных фильмов и 7 спектаклей. Многие тонкости одеяния так и остались спрятанными от глаз зрителя.

Майя Плисецкая сама привозила из-за границы дорогущие ткани для своих платьев. Ее обшивал Карден, хотя для балета его произведения не всегда подходили: в длинной узкой юбке с разрезами для Анны Карениной не получались активные па. Тогда Плисецкая обратилась к Нэлли Фоминой: “Нужно было, чтобы юбка оставалось длинной и не широкой — по эпохе, — но не стесняла движения. Майя предоставила легкую ткань, которую я намочила, а потом стала собирать в руке складками, обматывать тесьмой и сшивать их вместе у талии. Потом юбка высохла и привыкла к своей конструкции: фигуру она облегала, а при движении летела”.

— Когда я попыталась одеть Вячеслава Невинного для спектакля “Обратная связь”, встретила отпор с его стороны: “Выступаю только в собственной повседневной одежде”… — рассказывает Нэлли Ефимовна. — В театре “звезды” диктуют свои условия, а уж художника слушаются в кино — там они деньги зарабатывают. Но я твердо сказала Невинному: “Будете играть в моих костюмах”. И когда мы встретились в следующий раз на съемках, в выборе одеяния для гоголевского Собакевича он уже доверился мне полностью и с удовольствием…

Чтобы придумать и пошить одежды для любого фильма, художнику раньше давалось не больше трех месяцев. Это на пятьдесят-сто рисованных от руки эскизов для главных героев, а если задействована массовка, то на складе киностудии отыскивали одежду на целую толпу… Так, в картине Бондарчука “Красные колокола” по улицам шествует шестнадцатитысячная демонстрация. По задумке режиссера все должны быть в белом и соответствовать революционной эпохе. “Моей задачей было одеть первые ряды — для крупного плана, — вспоминает Фомина. — Дали объявление в газете: жители Санкт-Петербурга, пожалуйте на съемки… Те приходили в современных белых пиджаках, матросы — в рубашках”... Потом демонстранты встретили вооруженный отпор, и камера с высоты показывала, как они разбегаются: белое пятно растекается по темному асфальту — от площади по примыкающим к ней с пяти сторон улицам. А кто в чем, и не видно.

— Я постоянно сидела в библиотеке и изучала моду от первобытного строя и до наших дней, — говорит Фомина. — Были у костюмов исторические прототипы. В “Ближнем круге” Кончаловского снималась точная копия кителя Сталина; Бухарина и Льва Троцкого я обшила по их фотографиям, а в автобиографическом “Зеркале” Тарковский захотел, чтобы на героине было такое же платье, как в молодости у его матери, и принес мне ее снимок.

Режиссеры тогда изо всех сил добивались реалистичности своих картин. Поэтому любой костюм, даже только что сшитый, должен был выглядеть так, будто герой его носит давно...

— Мы драили новенькие вещи железными щетками и поливали водой… А бывает, во время съемок сорвешь с актера куртку, бросишь в пыль, и давай топтать, — вспоминает художник по костюмам.

Фоном одному эпизоду из “Льва Троцкого” служили солдаты, сидящие на заборе рядком. “Что у них портянки белые, офактурьте!” — кричал с пеной у рта режиссер Марягин. Фомина заляпала обмотки грязью: “И попробуй убеди его, что на заднем плане все равно никто этого не заметит”.

— Некоторых героев вы могли бы увидеть на экране одетыми совсем по-другому, — признается Нэлли Ефимовна. — В “Маленьких трагедиях” Моцарт наряжен в светлое, Сальери в темное: костюм отражает характер. Такие моменты мы обсуждали с режиссером, но не всегда сходились. Я хотела, чтобы в “Импровизаторе” Юрский вышел к гостям в одном жилете на голое тело — понятно, что его застали дома врасплох… Показала этот эскиз, но Швейцер заставил надеть на героя черную рубашку: “А то несолидно, все-таки иностранец”.

Тарковский однажды потребовал: “Сделай такое платье для матери Криса в “Солярисе”, чтобы мне понравилось”. И больше никаких пожеланий. Художница решила — пусть оно будет вязаным, раз режиссеру так нравится все нетрадиционное…

— И попала в точку, а то ведь знаете, как его гнева боялась… В “Зеркале” есть эпизод, где Терехова встречает мужчину на гречишном поле, а над ними вьется вертолет. Мы ждали, пока он прилетит, и вдруг актриса опомнилась, что оставила туфли на базе. “Лариса, — говорю я жене Тарковского, — отвлеки!” А сама отняла у мальчишки-зеваки велосипед и помчалась через поле за обувью. “Куда это она? — удивился Андрей, а узнав: — Да туфли среди колосьев и видно не будет”. Схватил мегафон, кричит мне: “Уйди из кадра! Вертолет летит!”. Я еще быстрей на велосипеде…

Любил Тарковский и пошутить. Нэлли Ефимовна всегда присутствовала на площадке — следила, чтобы герои появлялись перед камерой в нужных костюмах. Снимали отдельные эпизоды для “Соляриса”, Нэлли глянула в сценарий и сопоставила, что после монтажа Крис в одном кадре должен получиться в майке, а уже в следующем он выходит в пижаме. Режиссер уверял, что она просто запуталась, а потом при просмотре действительно оказалась накладка. Переснимать уже было нельзя, и Тарковский махнул рукой: “У нас же фантастика, пусть все думают, что так надо”.

А из-за прихоти Эльдара Рязанова моей собеседнице пришлось как-то подыскать костюм за один день и прямо на площадке. “О бедном гусаре замолвите слово” снимался в Питере, сначала по сценарию он заканчивался иначе — герой погибал в гарибальдийском сражении. Режиссер неожиданно изменил финал: решил рассказать, кто из героев кем стал в жизни. Так гусара разжаловали, но ему потребовалась солдатская форма.

— Садальскому оказалась мала вся форма того времени с “Ленфильма”. А в офицерских костюмах должна быть строгая историчность: точное место для ордена, равное количество петлиц и ленточек, длина рукавов соответствовала объему груди — на нестандартные фигуры не рассчитывали… Я ночь наставляла манжеты для Стаса, но в последнем кадре, где он козыряет, все равно видно, что рукава коротковаты. Тогда Рязанов придумал: “Разжаловали гусара впопыхах и форму дали какую попало”.

Из-за крупных во всех смыслах актеров на съемках не раз происходили ЧП. У Евгения Леонова на спине не сошелся самый большой колет для роли Отелло в том же “Бедном гусаре”. Тогда на месте застежки ему сделали вставку-заплатку из другой ткани и спрятали ее под накидкой.

А в “Леди Макбет Мценского уезда” при подготовке сцены свадьбы вдруг выяснилось, что Наталья Андрейченко находится в положении. Платье невесты, сшитое год назад, на нее не лезло. Так и пришлось ей играть с незашнурованным под фатой корсетом.

Фильмы раньше снимались по нескольку лет, костюмы главных героев изнашивались, и приходилось делать их дубли…

— Тарковский хотел, чтобы у Сталкера от ситуации и окружающего фона брюки меняли цвет. Но не кардинально: от бежевого в хаки, а потом в коричневатый… И заказал мне три пары штанов, — продолжает художник по костюмам. — Уперся, хотя я объяснила, что наша советская пленка такие слабые оттенки цвета не улавливает. Так и получилось: все брюки в кадре были абсолютно одинаковыми, и актер менял их по мере того, как испачкаются прежние.

Кинематографисты старались вообще не использовать синий цвет: на некачественной пленке он мог превратиться в зеленый, фиолетовый и даже желтый… А самый проблемный материал — это была кожа. Покрасить два разных кожаных куска в один цвет при нашей технике тогда было невозможно. В жизни не различишь, а на пленке такая вещь дробится на разноцветные части.

Компьютеров не было, так что для киношных спецэффектов приходилось использовать подручные средства… В “Сталкере” при входе в Зону должны были происходить странные вещи. Тарковскому вздумалось, чтобы у Солоницына-профессора само собой намокало пальто. Фомина закупила на резиновой фабрике трубочки, проделала в них дырочки и вшила за подкладку. В них насосом подавали воду, но, увы: намокание все равно происходило так долго, что на него бы пришлось потратить добрую часть фильма, к тому же предательская пленка могла не заметить слабое изменение цвета пальто... Режиссер забросил эту идею.

Когда Крис в “Солярисе” хочет расстегнуть платье Хари, он не находит на нем молнию — женщина-то нереальная… А на плече реальной Натальи Бондарчук потайную застежку каждый раз зашивали.

— Вспомните эпизод: Хари выпивает жидкий азот, падает на пол, и рубашка на ней замерзает, но тут же начинает размораживаться, — говорит Нэлли Ефимовна. — Тарковский хотел, чтобы все это произошло в одном кадре — без смены одежды. Я носила платье героини в химическую лабораторию, но там из него сделали что-то вроде жидкого стекла — рубашка могла стоять и при этом еще кололась. “Как Наташа Бондарчук будет в этом лежать?” — испугался Андрей. И тут я вспомнила старинный рецепт: кружевную салфетку замачивали в густом сахарном или солевом растворе, потом завертывали в нее вазочку, и через пару дней ткань застывала по ее форме. Рубашку Хари мы успешно засахарили, и за кадром брызгали на нее водой из пульверизатора — Бондарчук растаяла на глазах.