Смуглое улыбающееся лицо, приветливые, чуть раскосые глаза и непослушный темный вихор на макушке. Таким его можно увидеть на чудом сохранившихся архивных фотографиях. Никаких домашних альбомов, любовно хранимых родственниками, не осталось. Они были конфискованы и уничтожены сотрудниками НКВД.
Он был Сашей и для рабочих парней, и для писателя Максима Горького, и для Сталина и всего Политбюро. Его называли “умом, честью и совестью комсомола”. За короткий срок он прошел путь от рабочего парня до генерального секретаря ЦК ВЛКСМ.
В период массовых репрессий он пытался остановить глухую расправу над тысячами комсомольцев и сам стал зернышком промеж сталинских жерновов. Его расстреляли 23 февраля 1939 года.
В День Советской Армии и Военно-Морского флота. Всеобщему любимцу — Саше Косареву — было всего 35.
А в этом году, 14 ноября, легендарному генсеку ЦК ВЛКСМ исполнилось бы 100 лет. О том, каким он был, рассказывает его дочь, Елена КОСАРЕВА. Бывшая комсомолка, студентка, арестантка...
Противостояние души и решетки
— Отец сильно переживал, когда его отстранили от дел, — начинает свои воспоминания Елена Александровна Косарева. — Мама рассказывала мне, как за ними начали следить... Выходили родители с дачи в парк — а за деревьями стояли люди в штатском. Отец срывался: “Я так не могу, поедем к маме!” Обычно, когда машина отца подъезжала к воротам КПП, они тут же открывались. А тут они оставались запертыми добрых 5 минут. Как только родители выехали, за ними потянулся хвост. Отец сказал: “Что толку...” — и они вернулись на дачу.
Через три дня отец попытался позвонить Сталину. В приемной его заверили: “Не волнуйтесь, Косарев. Работа будет”. У отца словно крылья выросли, он кружил маму по комнате на руках и говорил: “Маруся, не пропадем. Поедем хоть на Дальний Восток, лишь бы работать”. А потом на даче у нас отключили “вертушку” — правительственную связь. Поздно вечером родители услышали на лестнице шаги. Мама открыла дверь спальни и увидела человека в форме, с желтым нездоровым лицом. Он крался на цыпочках, в носках... Его послали искать оружие. Органам было известно, что отец заядлый коллекционер.
Отец побелел: “Напрасно это вы. Я честный человек!” В ответ услышал: “Ничего, там разберутся. Поедем”.
Отец постоял над моей кроваткой, поцеловать не решился — боялся разбудить. Когда отца выводили, мама бросилась к нему: “Саша, обожди! Больше ведь не увижу...” Оба понимали, что расстаются навсегда.
Когда “воронок” отъехал, мама на пороге увидела Берию, который сверлил ее близко посаженными глазами, а потом тихо сказал людям в форме: “И ее тоже прихватите”. Маму увезли прямо с порога, без ордера, в халате. Это чуть ли не единственный случай, когда Берия сам выезжал на арест.
В ту же ночь, с 28 на 29 ноября 1938 года, арестовали еще двух секретарей ЦК ВЛКСМ: Валентину Пикину и Серафима Богачева. Так комсомол был объявлен кузницей шпионов.
— Отца отправили в камеру смертников. Я иногда не сплю всю ночь, все хочу понять: о чем он там думал?
Думать Косарев мог о многом. Например, о том, что жизнь замкнулась. Когда-то давно, в детстве, его, 9-летнего пацана, мать привела на цинковальный завод. Мастер показал темный сарай с низкими потолками и решетками на окнах, где в земляной пол были врыты травильные ванны. Стоя на коленях, Санька Косарев промывал в растворе кислоты заготовки. Спустя годы Григорий Орджоникидзе при знакомстве пожмет его руку и заметит: “Косарев, у тебя будто наждак в ладонях”. Руки Саши на всю жизнь останутся в струпьях — из-за кислоты.
— Многое я знаю только из архивов, — вздыхает Елена Александровна. — Например, что в 5 утра на допросе Валентина Пикина услышала от Берии: “Почему вы на пленуме не разоблачили Косарева? О вас было другое мнение. Девушка из ленинградской пролетарской семьи — и в сговоре со шпионом! Не делайте возмущенного вида. Косарев — агент иностранной разведки. Его завербовали в Польше, в зоологическом саду. Это установлено точно”.
“Завербованный агент” между тем ранней весной 1914 года в 11 лет с получки отдал пятак на рабочую газету “Правда”. А в 15 под лавкой вагона удрал на фронт. На Ленинград наступал Юденич, и комсомолец Сашка был готов умереть за революцию. Демобилизовавшись по ранению, он пошел учиться в политшколу. Когда вернулся в Москву на работу в Бауманский райком комсомола, удивил мать, отказавшись и столоваться, и ночевать дома. Из Питера он привез привычку жить коммуной, где общими были у них “с комсой” и скудный паек, и книги, и одна-единственная пара “выходного” обмундирования. Маме сказал: “Понимать надо. К коммунизму идем”.
— Я знаю, что его допрашивали каждую ночь. Вы же понимаете, требовалось сфабриковать “молодежный процесс”. От Косарева добивались показаний. Его били — он молчал. Он умел держать удар. Знаете, когда он еще мальчишкой работал на трикотажной фабрике, “старшие товарищи” — подвыпившие монтеры — устроили ему “крещение”. В жестяной ковш налили воду и опустили туда конец провода под током. В воду бросили пятачок и сказали: “Доставай!” Отец вспоминал, как скрючило ему руку страшной судорогой, но он и виду не подал...
А еще Елена Александровна рассказывала, пытаясь объяснить мне, каким был ее отец, как однажды на прием к Косареву пришел вор. 14-летний Володька Кирик раскрыл свой чемоданчик с деньгами и объяснил: “Вот, вчера обокрал актрису цирка. Верните ей деньги. Больше чужого не возьму”. Размазывая по чумазому лицу слезы, мальчишка рассказал генеральному секретарю ЦК ВЛКСМ, что в 10 лет потерял родителей и воровать начал, чтобы прокормиться. Но беспризорность, постоянный страх “провалиться” и полная безнадежность впереди все больше тяготили его. И вот он решился на отчаянный шаг. Генсек Саша определил парнишку в школу водолазов, которую тот окончил с отличием.
“Ты женился на дочери моего личного врага”
А может быть, в сыром каменном мешке Саша вспоминал зеленые глаза своей жены Маруси и не догадывался, что она на Лубянке… Что уже два месяца ее швыряют, как мяч, от одного следователя к другому и добиваются показаний на мужа.
— Мама рассказывала, — задумчиво говорит Елена Александровна, — как однажды ошеломил отца Сталин. Пристально всматриваясь в лицо своего молодого собеседника, вождь всех народов спросил: “Это правда, что ты женился?” — “Да, Иосиф Виссарионович. Я уже год как женат на Марусе Нанейшвили. Дочери Виктора Ивановича Нанейшвили. Маруся говорит, что вы его знаете…” После долгой паузы Сталин бросил короткую, как выстрел, фразу: “Да, Виктора Нанейшвили я знаю. Он — мой личный враг”.
Будучи секретарем Каракалпакского обкома партии, тесть Косарева горячо поспорил со Сталиным по национальному вопросу…
На одном из допросов на Лубянке Мария в соседней комнате услышала характерный кашель. Она не ошиблась. Ее больного 60-летнего отца Виктора Нанейшвили бросили за решетку вслед за дочерью и зятем.
А Косарев и в камере продолжал верить в справедливость. Придя в себя после очередного допроса, он просил бумагу, чернила и писал заявления на имя Сталина. Раздробленными пальцами выводил идеально ровные строчки на бумагах, которые до сих пор желтеют в архивах: “Арестованные по моему “делу” комсомольские работники ни в чем не виноваты… Уничтожение кадров, воспитанных Советской властью,— безумие… Требую, чтобы создали честную, авторитетную комиссию, которая без предвзятости проверит все материалы и сделает объективные выводы”.
— Я думаю, первопричину своего ареста Саша искал в сталинском окружении, — продолжает Елена Александровна. — Наверное, вспомнил он апрель 1932-го. Парад физкультурников — значкистов ГТО на Красной площади. На Мавзолее — Сталин, Ворошилов, Каганович, Микоян... Косарев в воротах Спасской башни с председателем Всесоюзного совета физкультуры и спорта Антиповым, секретарем ВЦСПС Шверником и наркомом внутренних дел Ягодой вышли принимать рапорт. Ягода — впереди. А командующий парадом обратился к стоящему сзади Косареву...
Сталин потом выговаривал Ягоде: “Что же это не ты, а Косарев рапорт принял? Докладывал-то твой “динамовец!” Все кругом рассмеялись. Всем было известно про обостренное самолюбие и мелочность Ягоды. С Сашей Косаревым он потом разговаривал холодно и только в случаях крайней необходимости.
С наркомом внутренних дел Ежовым отношения у Косарева стали натянутыми после совместной работы в комиссии по расследованию дела об убийстве Кирова. Косарев, хорошо знавший убитого, позволил себе усомниться в точности окончательного вывода.
Берия тоже имел на Косарева “зуб”. Однажды у себя на даче Саша поднял тост “За настоящее большевистское руководство в Закавказье...” и добавил: “Которого там нет!” Секретарем Закавказского бюро ЦК ВКП(б) был в то время Берия. Тост стал известен Лаврентию Берия...
“Косарев, я вижу, вы не желаете возглавить эту работу”
Между тем еще в 1937-м были арестованы сразу три секретаря ЦК ВЛКСМ: Салтанов, Лукьянов, Файнберг. Перед комсомольскими работниками была поставлена задача: ищите врагов народа в своей среде.
21 июля Сталин вызвал к себе Косарева и секретарей ЦК ВЛКСМ Павла Горшенина и Валентину Пикину. “В кабинете был и нарком внутренних дел Ежов, — вспоминала позже Валентина. — Сталин упрекал Косарева в том, что ЦК комсомола не помогает органам внутренних дел разоблачать врагов народа, что без помощи комсомола арестовано много руководящих работников... Саша старался объяснить Сталину, что ЦК ВЛКСМ никакими материалами, компрометирующими этих товарищей, не располагал и поэтому никакой помощи органам оказать не мог. Тут в разговор встрял Ежов: “У меня тут на комсомольцев целая папка....” И начал читать “показания” секретаря Саратовского обкома комсомола Михаила Назарова о том, что он завербован в контрреволюционную организацию…
Косарев, хорошо знавший Назарова, который растил троих детей, взорвался: “Эти данные неверны”. Сталин сухо чеканил: “Мы предъявляем вам факты, а вы нам эмоции”. Уходили мы от Сталина с очень тяжелым чувством. Мы поняли, что он остался нами недоволен, особенно Сашей, которому по окончании беседы бросил упрек: “Косарев, я вижу, вы не желаете возглавить эту работу”.
Кольцо вокруг Косарева сжималось. Сотрудники НКВД прямо из служебного кабинета увезли его закадычного друга — Володьку Бубекина. Саша звонил наркому внутренних дел Ежову, несколько раз пытался связаться со Сталиным. Он еще верил, что это наговор, навет, с которым разберутся... Сбегая по лестнице своего Дома на набережной, он видел все больше опечатанных дверей. В разгар арестной эпидемии он вместе с Валентиной Пикиной идет к секретарю ЦК ВКП(б) Андрееву вызволять арестованных руководителей Ленинградского и Ивановского обкомов комсомола — Сергея Уткина и Зинаиду Адмиральскую.
Приехав из командировки с Украины 3 октября, Косарев пишет записку Сталину: “Мною получено в Харькове до 150 заявлений о неправильном исключении из комсомола и снятии с работы по мотивам связи с врагами, враждебной работы... Честных людей на основании простых слухов, без разбора, без малейшей проверки выгоняют из наших рядов…”
Это был бунт, вызов. Таков был Косарев — бескомпромиссный, принципиальный, обладающий внутренней свободой. Он не мог допустить, чтобы комсомол из организации воспитательной превращался в организацию карательную.
Между тем за три квартала 1937 года по стране было исключено из комсомола больше 72 тыс. человек. Из них как враждебные элементы — 34,5 тыс. На 5-м пленуме, в феврале 1938-го, из 93 членов ЦК ВЛКСМ присутствовало только 40. Косарев сидел в президиуме мрачный. Он даже не улыбнулся, когда Валентина Пикина рассказала об анекдотичном случае: “Секретарь Ленинградского обкома Любин включил в список, подлежащий проверке, самого себя...”
Косарев стал замкнутым и сдержанным.
— В августе 1938 года отца не пустили на Всемирный юношеский конгресс борьбы за мир, который прошел в Нью-Йорке, — рассказывает моя собеседница. — Мама вспоминала, что отец никак не мог понять, откуда и на какой почве у него вдруг оказалось такое количество врагов...
На Косарева нужен был донос, и его состряпали руками инструктора ЦК Ольги Мишаковой. Приехав на Чувашскую областную комсомольскую конференцию, она потребовала роспуска делегатов, так как в Чебоксарах еще не развернута работа “по разгрому врагов”. Шантажом Мишакова добилась исключения из комсомола секретарей обкома Сыкина и Терентьева.
Узнав о самоуправстве инструктора ЦК, Косарев пришел в ярость. Бюро ЦК постановило: “Перевести Мишакову на другую работу”. Косарев не знал, что карьеристка “была облечена высокими полномочиями”. Связавшись по телефону с высоким покровителем, Мишакова кричала в трубку: “Лаврентий? Это Ольга! Он выгнал меня...” 7 октября она написала донос Сталину. “19 ноября 1938 года был созван пленум ЦК ВЛКСМ, — вспоминала Валентина Пикина. — Сталин взял под защиту Мишакову, а справедливое действие бюро расценил как пособничество врагам народа. На слова одного из ораторов о том, что в работе комсомола имеется много ошибок, Сталин заявил: “А может, это система, а не ошибки?”
На предъявленные ему обвинения Косарев ответил так: “Лично я чувствую себя абсолютно спокойным, потому что совесть моя чиста”. Бессменный на протяжении 9 лет генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ был снят с работы...
“Саша никак не мог понять, что Сталин лишил его своего доверия и благосклонности, — вспоминала Пикина. — Сталину нужны были в руководстве комсомолом люди, слепо поддакивающие, усердно помогающие чинить произвол над работниками, запугивать кадры”.
И закрутились сталинские жернова.
— Следственное дело отца было залито кровью, — тихо говорит Елена Александровна. — Такие были страшные допросы. Уже точно известно, что отца возили в Суханово — в Подмосковье, где располагались пыточные камеры. Избивали его в кровавое мясо — так, что он не мог шевельнуться, и его приходилось выносить на носилках.
Мама вспоминала, как однажды ее привели на допрос, и вдруг она увидела, что следователи не проявляют к отцу никакого интереса. И она нутром поняла, что его больше нет в живых… Он не подписал ни на кого донос, избрав смерть. Мама кричала так, что ее посадили в карцер. Сутки она стояла по щиколотку в ледяной воде. Когда вернулась в камеру, ее соседка, жена Калинина, Екатерина Лоорберг, дала маме совет: “Тебя, Маруся, забьют. Ты должна придумать себе какую-нибудь вину...” Мама вспомнила, как на вокзале передавала другу своего брата, который вскоре был арестован как враг народа, продукты и деньги. Ей тотчас приписали “связь с троцкистом” и отправили по этапу в Норильск.
О последнем допросе Косарева расскажет через 17 лет на суде бывший “законослужитель” из ведомства Берии — следователь Шварцман. Измученный Саша чувствовал, что развязка близка. Не сдерживаясь, он кричал в лицо своим палачам: “Гады, преступники, вы Советскую власть губите! Все равно за все ответите, сволочи!”
Что было дальше — знает только палач.
Матери Косарева, Александре Александровне, выдали справку, что ее сын умер в следственном изоляторе от воспаления легких.
“После путча мы обрели могилу отца”
А страна ГУЛАГ расползалась по Союзу. Колючая проволока тянулась от Берингова пролива и почти до Босфора. На одном из кораблей, в трюме, привезли в Норильск жену Косарева — Марию Нанейшвили.
— Маме досталось все: шмон с раздеванием, сырой, почти жидкий хлеб, баланда, сваренная как бы из силоса, стылые бараки, когда утром голова примерзала к подушке… С общих работ ее, еле живую и изможденную, перевели в контору.
А 7-летняя Лена после ареста отца, матери, деда и дяди жила у бабушки — Александры Александровны Косаревой. Летом 41-го, после третьего класса, няня увезла ее на каникулы в деревню. Всю войну Лена Косарева прожила в Кольчугинском районе Владимирской области. “Я выросла среди прекрасного народа, где мне никто не тыкал в спину: “Дочь врага народа”. Школу Лена заканчивала уже в Москве. Серебряная медалистка, комсомолка-активистка, она легко поступила в Тимирязевскую академию и почти сразу получила письмо от мамы: “Срочно выезжай из Москвы. К нам начали поступать дети…” Уехать Лена не успела, в одну из ночей за ней пришли… Под подушкой у студентки нашли фотографию отца. “За восхваление врага народа” ей дали 10 лет ссылки. После унизительных мытарств и проволочек ее маме, Марии Викторовне, удалось добиться, чтобы дочь поселили вместе с ней — в Норильске. На севере Лена вышла замуж за бывшего военнопленного. Прошло много полярных дней и ночей, прежде чем все семейство вернулось в Москву.
— У нас с мамой еще теплилась надежда, что наш Саша жив, что он вернется, — говорит Елена Александровна. — А в июле 54-го нас пригласил к себе генеральный прокурор СССР Руденко. Мы узнали, что отец был расстрелян 23 февраля 1939 года.
Родившуюся дочь Елена Александровна назвала в честь отца — Сашей. Внучка Косарева стала историком, но сейчас работает в области недвижимости. Елена Александровна 30 лет проработала в редакции журнала “Химия в школе”, теперь на пенсии.
* * *
Что осталось в память об Александре Косареве? В Севастополе и Саранске его именем названы улицы. Бороздит моря плавучий рыбоконсервный завод “Косарев”. На знаменитом Доме на набережной висит покрытая патиной мемориальная доска.
— 12 лет назад мы обрели могилу отца, — говорит Елена Александровна. — После путча 1991 года нам позвонили из “Мемориала” и сказали: “Приезжайте на Донское кладбище, там вас встретит человек из КГБ”. Офицер подвел нас к общему невостребованному захоронению №1 и сказал, что, согласно документам, здесь находится прах Александра Косарева. Когда в 1993-м умерла мама, нам дали рядом с этим захоронением небольшое место, чтобы мы могли поместить там урну с ее прахом.
На Донском кладбище общую могилу №1 я нашла сразу. Кладбищенского камня не видно — он весь закрыт фотографиями жертв, которые их родственники прикрепили в память о своих близких обычными шурупами.