Помещение Театрального центра на Дубровке стали восстанавливать спустя несколько дней после штурма. Столичные архитекторы полностью преобразили фасад здания, рабочие покрасили стены ДК в бело-зеленой гамме, установили новые велюровые кресла синего цвета, постелили дубовый паркет. Вот только дыры от пуль почему-то не заделали. Причем их оказалось гораздо больше, чем нам демонстрировали по телевидению. Прострелены стены фойе, гардеробной, лестничные проемы, сцена. В холле, около комнаты, где находился штаб Бараева, до сих пор стоит разбитая холодильная установка для газированных напитков. А на ступеньках, ведущих в подвальное помещение, хорошо видны следы крови. Там же лежат две гвоздики. “Здесь убили какого-то полковника. Он, похоже, решил самостоятельно спасать заложников”, — говорят строители.
Когда здание будет сдано в эксплуатацию, пока неизвестно. Строительство ведется круглые сутки. В свою очередь, десять сотрудников следственной оперативной бригады больше месяца описывают утерянное имущество заложников. 10 декабря неопознанные вещи сдадут в камеру хранения при ФСБ.
Служебный вход в Театральный центр на Дубровке. Второй этаж. На двери табличка: “Желающим получить вещи просьба записываться заранее. Время выдачи утерянных вещей с 9.00 до 18.00”.
Объявление, видно, давно потеряло свой первоначальный смысл. Спортивный зал, где расположилась следственная бригада, пустует вот уже несколько дней.
Многие документы размыло томатным соком
Вещи заложников, оставленные в зрительном зале, сотрудники спецслужб начали собирать спустя пять часов после штурма.
— Все забрать было невозможно, поэтому, когда люди обращаются с жалобами, что не могут найти какие-то свои вещи, неудивительно, — делятся информацией сотрудники следственной оперативной бригады по уголовному делу №229133. — Когда мы вошли в зал, там было ужасно грязно, в проходах валялись раздавленные градусники. Одежда, документы плавали в разлитом томатном и апельсиновом соке, в проходах было много крови. Мы старались собрать все, что уцелело, но некоторые паспорта, деньги, некоторые другие бумаги восстановлению не подлежали.
1 ноября спортзал, куда свозили вещи заложников, был полностью завален картонными коробками из-под телевизоров. В них складывали найденные документы, сумки, мобильные телефоны, верхнюю одежду. Затем привезли вешалки. Шубы, куртки, свитера, брюки, рубашки — все аккуратно вывешивалось.
Сейчас осталось около ста комплектов верхней одежды, около шестидесяти пар обуви, перчатки, два десятка зонтов, головные уборы, несколько мобильных телефонов, связки ключей, паспорта, документы на машины...
— Почему же не раздаете паспорта, ведь по прописке можно вычислить хозяина? — интересуемся мы.
— Кто станет этим заниматься? Можно, конечно, раздать документы участковым, но они отказываются от столь трудоемкой работы, — объясняют нам.
В одной из коробок аккуратно сложены детские заколки, обруч, мятая пачка “Золотой Явы”, зубные щетки.
— Мы ничего не выбрасываем, на днях пришла женщина с 12-летним сыном и такой крик подняла из-за того, что у нее из сумки пропала пачка дорогих презервативов! — говорят следователи.
Посередине зала на полу накидано грязное нижнее белье — бюстгальтеры, трусы, рваные колготки. “Это нам из больниц доставили”, — объясняют оперативные работники.
Вдоль стены лежат кожаные сумки, дипломаты, детские портфели. В сумках — духи, продукты питания, учебники, любовные романы.
— Мы тщательно проверяли содержимое всех сумок, потом производили опись найденного имущества, — говорят следователи. — В первые дни к нам очереди выстраивались, а сейчас вообще никто не приходит. Последние недели мы выполняем работу завхоза, просто охраняем вещи. Если до десятого декабря оставшиеся вещи не разберут, придется сдавать все в камеру хранения при ФСБ. Упакуем все в коробки, сделаем опись, но тогда уже потерянную одежду будет найти гораздо сложнее. Тут уже люди не обойдутся без официального запроса.
Сотрудники спецслужб изымали у заложников деньги и компьютеры
Среди следователей ходит анекдот. “Приходит рабочий домой с норковой шубой и говорит жене:
— Это тебе из “Норд-оста”, дорогая!”
Анекдот горький, но за прошедшее время очень многие из бывших заложников, с которыми встречались репортеры “МК”, обвиняли рабочих в мародерстве.
— У меня в кошельке была крупная сумма денег и золотые серьги. Кошелек я нашла, но он был пустой, — говорит одна из бывших заложниц.
— Многие люди недосчитались в своих кошельках нужной суммы, — говорят сотрудники следственной бригады. — Самая крупная пропажа — 6500 долларов. Недавно к нам пришел гражданин Латвии, он рассказал, что, когда его выводили из зала, какие-то люди в военной форме изъяли у него бумажник с 500 долларами. Чему тут удивляться, мы в России живем!
Михаил Дерюгин, тромбонист оркестра, до сих пор не может вернуть свой ноутбук.
— На вторые сутки после захвата ДК чеченцы приказали сдать часы, калькуляторы, телефоны, — рассказывает музыкант. — А у меня в портфеле находился компьютер. Я испугался — вдруг террористы начнут обыск, тогда мне не избежать наказания, — поэтому добровольно отдал ноутбук.
Через какое-то время Бараев решил связаться через Интернет с другими странами. Боевики решили воспользоваться ноутбуком Михаила.
— Пока я работал с Интернетом, от меня ни на шаг не отходили двое вооруженных мужчин. Потом я показал им, как отправлять информацию. Но воспользоваться Интернетом они так и не смогли. Дома я проверил счет. Чеченцы находились в Сети всего две минуты. После штурма компьютер забрали на спецпроверку сотрудники ФСБ. Но до сих пор не вернули. А у меня там все рабочие программы находились...
Помимо денег и драгоценных украшений заложники не обнаружили среди вещей дорогие шубы.
— Когда после штурма мы выводили людей из зала, то накрывали их теми вещами, которые попадались под руку, мы не разбирали, чья эта шуба или пальто, — рассказали нам столичные спасатели. — Вероятно, многие пострадавшие выходили в чужой одежде. Что печально, далеко не все вещи возвращались к своим хозяевам.
— Многие люди пытаются нажиться на “Норд-осте”, — говорят сотрудники прокуратуры. — Так, одна старушка пришла в платную поликлинику на обследование, сказала, что она находилась в заложниках и поэтому ей полагается бесплатная сдача анализов. Она пошла на обман только потому, что не могла позволить себе оплатить дорогое лечение. Подобные поступки уголовно наказуемы, но против нее решили не возбуждать дела.
Пока я находилась в зале, к следователям пришла одна из бывших заложниц.
— Умоляю, найдите мой студенческий билет, меня без него в институт не пускают, — плакала она. — В деканате говорят: надо обращаться в милицию, а там со мной вообще разговаривать не хотят.
Затем появилась старушка.
— Миленькие, у меня такое плохое зрение, очки потеряла на “Норд-осте”. А вот здесь лежат какие-то бесхозные, — обращается к нам бабушка. — Можно я их возьму, все равно за ними вряд ли уже придут...
“Мамочка, прости меня, что я пошла на этот “Норд-ост”
“Мамочка, прости меня, пожалуйста, что я пошла на этот “Норд-ост”, ты же меня предупреждала никуда одной не ходить... Я тебя обманула, что отправилась сюда с классом. Если мы погибнем, не думай обо мне плохо. Просто в мюзикле играет мой любимый человек, с которым мы познакомились месяц назад. Я даже не успела тебе о нем рассказать... Марина Нечаева, 16 лет”.
Среди оставшихся вещей стоит маленькая коробочка. В ней лежат обрывки бумажек, завернутые в полиэтиленовые мешки.
— Это записки, которые оставляли заложники своим родным на случай своей гибели, — говорят оперативники. — У нас их было не больше десяти штук. Почти все разобрали родственники. Вот несколько осталось.
Следователь протягивает мне окровавленную бумажку. Житель Киргизии описывает на тетрадном листе хронологию событий.
Позже нам удалось пообщаться с уборщицами, которые приводили в порядок зрительный зал и оркестровую яму. В их руках этих записок было гораздо больше...
“Уже прочитала все газеты, разгадала все кроссворды. Что будет дальше, не знаю. Здесь все прощаются через записки с родными. Надеюсь, что все закончится благополучно. На всякий случай хочу сказать, что я вас всех люблю. Целую. Ваша Ольга. (Прошу передать мужу Александру Цветкову и сыну Митеньке)”.
— Я сидела на балконе, в правом углу находилось порядка ста человек, — рассказывает бывшая заложница Алла Тимофеева. — В основном здесь была молодежь. С нами обращались гораздо хуже, чем со зрителями партера. Никто из нас не сомневался, что жить нам оставалось несколько часов. Мужчины с автоматами угрожали нам каждый час. Они говорили: “Мы вас не сразу взорвем. Сначала перестреляем”. Мы были перепуганы. И тогда кто-то предложил написать прощальные письма.
“Леониду Марковичу Рудину от сына Максима.
Папа, я ничего не понимаю, почему нас не отпускают? Наверное, нас убьют. За что? Эти люди говорят про какую-то войну, но ты мне ничего не рассказывал. И вообще при чем тут я? У тебя сегодня день рождения. К сожалению, за много лет это первый раз, когда я не смогу тебя поздравить. Прости. У меня не отобрали телефон, но прошлой ночью окончательно села батарейка. Я никогда не боялся смерти, но теперь мне почему-то страшно. Я верю, что они нас убьют. На всякий случай прощаюсь... И еще хочу попросить у тебя прощения за то, что нагрубил тебе на прошлой неделе”.
Перед уходом мой взгляд упал на парик из длинных русых волос.
— Одна из террористок была в этом парике, видимо, она сидела среди зрителей, — прокомментировали сотрудники следственной оперативной бригады...
P.S. Убедительная просьба к сотрудникам правоохранительных органов вернуть или сообщить оркестранту мюзикла “Норд-ост” Михаилу Дерюгину о местонахождении его ноутбука.