Из-за детей он решил стать отшельником и ушел жить в тайгу. Двадцать лет спустя из-за детей она решила выйти к людям.
Оленья, Витя, Миша и Алеся родились в тайге, прямо на пихтовых лапах. Старшей скоро исполнится семнадцать лет, младшей — три года. За всю свою жизнь они ни разу не видели чужих людей, только маму и папу — Анну и Виктора Антипиных.
Выросшие в тесной избушке в лесной глуши, они были охотниками и рыболовами, но ни разу не чистили зубы пастой. Когда нынешняя осень позолотила иглы на вековых таежных лиственницах, дети с матерью втайне от отца решили вернуться к людям.
— Помню, прибежали пастухи и кричат: “Скорее давай в сельсовет, там к тебе лесные люди пришли!” — рассказывает глава администрации Соляновского поселкового совета Василий Обухов. — Я не поверил, а как увидел двух босых женщин — молодую и пожилую, сразу понял: эти — из тайги. Дикие они были!
— Как это дикие? — удивляюсь я.
— Сами увидите.
Очень худенькая рыжеволосая девушка со старомодной прической — коса по старинке обвернута вокруг головы, я такое только на картинках и видела, — в заштопанной, тесной до того, что пуговицы расстегиваются на груди, кофточке, выглядывает из-за спины матери. Но взгляд отнюдь не испуганный, скорее, наоборот, — вызывающий. Следом высыпают мальчишки — две открытые, готовые в любую секунду расплыться в улыбке любопытные мордашки. Мать прижимает к себе коротко остриженную, в кудряшках, огненную, как солнце, головку трехлетней девчурки.
— Самую маленькую мы зовем Алесей — это значит Алое Дитя Леса, — говорит мать приятным, певучим голосом. — А я — Анна. Да вы заходите в дом, гостьей будете.
— Гости, гости! — радостно визжат мальчишки и, схватив меня за руку, тянут в дом.
“Дочь получила имя в честь спасшего ее животного”
Как познакомилась с мужем и оказалась в тайге, Анна вспоминать не любит. Виктор был ее отчимом. Училась и жила девочка в интернате, приезжала домой лишь на каникулы. Закончила восемь классов и, не успев получить паспорт, пятнадцатилетней девчонкой сбежала из дома с маминым мужем — Виктором.
— Ушли куда глаза глядят, — вздыхает Анна, — к “жизни в естественных условиях”, как любил говорить Виктор... Я теперь думаю: а может быть, он просто тюрьмы боялся?
Бывший геолог, который в ту пору разменял четвертый десяток, часами говорил своей юной гражданской жене о необходимости жить в единстве с природой. В 1982 году начались их скитания.
— Первые четыре года мы жили в малодоступном районе Эвенкии у реки Киренги, — рассказывает Анна. — Первенец, которого назвали Северьяном, не прожил и месяца. Умер от простуды... Не хочу об этом вспоминать, извини. Через несколько лет — в 1986 году — во вьюжный февральский вечер на свет появилась наша старшая дочь. О ее появлении на свет никто не знал, от нашего жилья до ближайшего населенного пункта было 200 километров, ребенка принимал Виктор. — Анна делает паузу, видимо, вспоминая то страшное время, а потом неохотно продолжает: — Молока у меня практически не было. Дочка плакала день и ночь напролет. Продуктов не хватало, Виктор жил на комбикорме, мне ловил тушканчиков... Думала, не выживем мы...
— Помог кто? — осторожно спрашиваю я.
— Важенка помогла, — отзывается Анна и, заметив мою растерянность, поясняет: — Это олениха, которая стадо водит. Чудо, иначе не назовешь, случилось в начале марта. К нашему зимовью важенка привела пять оленей. Мы добыли одного из животных. Из его мяса начали варить бульон и поить им новорожденную дочь, а еще через месяц мы уже жевали и давали ей оленье мясо. Животное спасло нашу девочку. В честь оленя мы решили назвать нашу дочь Оленьей.
С маленькой дочкой на руках Антипины решили перебираться в более сытые, но глухие края — на реку Бирюсу. Этот поход едва не стоил Анне жизни. По весне, едва сошел снег, они сплавлялись на лодке сначала по реке Подкаменной Тунгуске, потом по бурной Тэтэре и попали в мощный порог. Лодка перевернулась, все имущество пошло на дно. Не умеющая плавать Анна начала тонуть
— Виктор спасал ребенка, а меня несло и захлестывало водой. Чудом я зацепилась резиновым сапогом за подтопленную корягу. Оттуда меня и снял выбравшийся на берег муж. Кругом был бурелом; не останавливаясь, иначе схватили бы воспаление легких, мы шли почти сутки, пока не выбрались к первому попавшемуся на пути зимовью. На полке в домике нашлась чайная заварка и баночка с сахаром. Растопили печку, обсушились и наутро снова тронулись в путь. Пройдя более тысячи километров пешком, мы вышли к Бирюсе. В 15 километрах от поселка Сереброво нашли пустующий балок (так на Севере называют временное жилье — домик, установленный на полозьях. — Авт.) и остались в нем жить.
В этом балке Анна родила Витю, Мишу и Алесю. Роды у таежницы проходили без осложнений. Сначала по наставлению мужа она распаривалась в горячей ванне, а когда начинались потуги, перебиралась на пол, застланный пихтовым лапником. Принимали всех новорожденных муж и старшая дочь.
— Мне было четыре года, когда родители подарили брата, — улыбается Оленья. — Вот уж кто не страдал отсутствием аппетита! Лопал все за обе щеки, особенно любил кашу, до четырех лет мы его так и звали — Кашкой, потом домашнее прозвище трансформировалось до солидного Кан.
Старшего сына Виктор скромно назвал собственным именем. Младшего, чтобы “стал лесным человеком”, нарекли в честь хозяина тайги — Мишей. Имя младшей дочери, Алеси, также придумал отец.
“Как лесные звери, дети до сих пор делают запасы”
Вышли к людям отшельники втайне от главы семьи: сказали, что идут рыбачить на речку Ямную (так таежники называют Большую Бирюсу).
— Помогите обосноваться в Соляном, — ломая руки, просила Василия Обухова худенькая женщина. — Сил больше нет жить в глухомани...
Глава поселковой администрации вместе с участковым милиционером, взяв в проводники Анну, отправился в тайгу за ее младшими детьми.
Дорогу к жилью — урману, где поселились лесные люди, — найти было непросто. Виктор специально заваливал все тропки-дорожки колодником — поваленными деревьями, чтобы никто из охотников не набрел случайно на их дом. Можно было два-три раза ходить по кругу, а жилье отшельников так и не найти.
— К дому Антипиных мы пробирались через бурелом, форсировали Бирюсу, лезли через овраги, — рассказывает Василий Александрович. — Без Анны никогда бы их убежище не нашли. А когда увидели домик с единственным оконцем размером с форточку, не поверили, что в нем можно ютиться вшестером.
Навстречу матери из домика высыпали полуодетые дети, но, увидев двух взрослых мужчин, тут же заскочили назад в дом. Двенадцатилетний Витя, восьмилетний Миша, трехлетняя Алеся встречали на лесных тропках медведей, волков, лисиц, диких оленей, но только не людей...
Бывшим отшельникам поселковый совет выделил часть пустующего дома, где одно время жили бичи. Сельчане привезли таежникам ведро известки — побелить стены в доме, дали дрова на зиму и мешок картошки на первое время.
Вручаю сестрам и братьям привезенные гостинцы и удивляюсь — а где же шуршание серебряных бумажек от плиток шоколада? Дети не бросаются, как им положено, потрошить “Мишку косолапого”, а моментально, как белки, рассовывают лакомство по укромным уголкам. Младшая Алеся и вовсе отворачивается от сладких подарков.
— Они ничего не едят сразу, — смущается Анна. — Делают запасы. Привыкли, что впереди могут быть дни, когда покушать и вовсе окажется нечего. А Алеся совсем не знает, что такое конфеты.
Подаренные мягкие игрушки — черепашку, мишку, собачку и кота — постигает та же участь. Дети прячут их, даже не успев рассмотреть...
— Хочешь, сказку расскажу? — спрашиваю самого общительного — двенадцатилетнего Витю. — Про Чебурашку?
— Чебурашка? — восклицает он и долго, заливисто хохочет. — Какое смешное слово! А это кто?
— Приехав в поселок, дети испытали настоящий информационный шок, — говорит Анна. — Увидев первый раз телевизор, не отходили от него шесть часов подряд, смотрели новости, фильмы, рекламу. А познакомившись со сверстниками, просто вцепились в них мертвой хваткой. Теперь даже Алеся припасенную для нее горбушку хлеба старается отнести соседскому мальчишке.
“В квартире новоселов могло бы быть и потеплее”, — думаю я. Но обитатели дома, похоже, считают иначе. И хозяйка, и дети бегают по дому в легких рубашках.
— Да ты никак простыла у нас в Сибири? — говорит Анна. — Садись к печке на боровок, — показывает хозяйка на приступочек у печки. — Я сейчас тебе травки заварю, мой благоверный — самый настоящий лекарь и меня многому научил.
Вспомнив про мужа, Анна мрачнеет на глазах:
— Чисто по-человечески Виктора жалко. Когда мы уезжали, у него в глазах стояли слезы. Я решила вернуться из тайги к людям ради детей. Год назад к нам попал котенок. Так Оленья его с рук не спускала, специально для подросшей Мурочки бурундуков ловила, откормила кошку, как поросенка. Я поняла, что детям любопытен другой мир. Балок в тайге стал для них тесен. Из-за тяжелых условий жизни мы в последнее время с мужем часто ругались. Он чувствовал, что уже не в состоянии прокормить семью. С тяжелой поклажей ему приходилось пешком в любую погоду выбираться в поселок и обратно. Бывало, он шел по тайге с тяжелым грузом, беспрерывно останавливаясь, целые сутки. А охотники называли его “каторжанином”.
— Папка стал злой, все питочил и питочил, — говорит подсевший к нам Мишка.
— Ругался, значит, — объясняет мне Анна. И вспоминает холодную зиму прошлого года: — Печка у нас в балке топилась и днем, и ночью. А есть по два-три дня бывало нечего.
Поколдовав над медным ковшиком, хозяйка дает мне пить терпкий отвар подорожника, крапивы, незнакомой мне таволги и продолжает рассказывать:
— Моего мужа одни называли шаманом, другие — лекарем, третьи и вовсе “снежным человеком”. Помню, он рассказывал, как вылечил деревенскую девушку, у которой был поврежден позвоночник. Медики оказались бессильны, а Виктор избавил молодуху от хвори, выгнал из нее червя-костоеда. Еще одному жителю таежного поселка убрал — “зашаманил” — опухоль за ухом. Смотри, — берет Анна на руки свою младшую дочь Алесю. — Видишь, пальчики слегка искривлены, а ведь они все обрубленные были... Однажды Витя-младший рубил на спиленной сосне сучки, а Алеська крутилась рядом, да и подставила правую ручонку под топор. Пальчики держались на одних сухожилиях. Муж, обработав рану спиртовым раствором чистотела и лопуха, собрал смолу с молодых пихточек, наложил ее вместе с шинами на пальцы и приживил их Алеське.
“Для медведей и волков мы были “свои”, с тем же запахом”
Анне сейчас 36 лет, Виктору — 52. За всю свою жизнь Анна нигде не работала. У Виктора, правда, имеется трудовая книжка, но чтобы он официально устраивался на работу, жена не припомнит:
— В таежных поселках местные жители меняли нам на лекарственные травы и шкурки животных крупу, муку, сало и одежду. Я шила шапки и меховые рукавицы. Муж с детьми мастерили из костей добытых животных “косточки” — талисманы. Виктор “зашаманивал” их на удачу.
Около дома у отшельников был разбит небольшой огород. Сажали раннюю картошку, капусту, свеклу, тыкву, огурцы.
— Дети очень любили жареные кабачки, — говорит Анна. — Я их собирала еще зеленцами.
— Да! Когда было масло, чтобы кабачки жарить, — это было здорово! — вступает в разговор подбежавший Витя.
Заготовленные овощи к концу осени заканчивались. На зиму Антипины сушили собранные в лесу грибы, малину и черемуху. А также солили листья папоротника и черемшу — дикорастущий лук, по вкусу напоминающий чеснок. Ели их потом как квашеную капусту. Пробегающий мимо стола Мишка отщипывает от хвойного “букета”, приготовленного таежниками мне в дорогу, пучок иголок и ловко запихивает в рот.
— Только не глотай! — в испуге кричу я.
Детвора таращится на меня с удивлением.
— Они, как козы, могут ветку кедра обглодать, — смеется Анна. — В тайге хвойные деревья — единственный источник витамина С. Мы хвою даже впрок заготавливали.
— А что было для вас самым вкусным в тайге? — спрашиваю у детей.
— Хлеб! — кричат они разом.
Анна делится фирменным рецептом:
— Размачиваю пшеницу, перемалываю ее на мясорубке, замешиваю тесто и выпекаю лепешки прямо на сковороде.
— Летом в тайге жить было весело, — делятся с нами Витя и Миша. — На Ямной речке на донку можно было поймать хайруза (так бывшие отшельники называют хариуса. — Авт.).
— С дикими животными не боялись встретиться?
— Мы для медведей, волков и лосей “свои” — они только запах чужака чуют, — говорит Витя. — От них нет зла; если и подойдут близко — так только из-за любопытства...
В 8 лет и Оленья, и Витя, и Миша уже ходили по “кружкам” — местам, где стояли ловчие петли на звериных бродах. Собирали добычу и несли домой. Чаще всего в ловушки попадались ушканы. Так таежники зовут зайцев. Попадались в капкан кополухи — самцы глухаря, бурундуки и белки. Дети с детства знали, что шкуры животных дадут им сахар, муку, сухое молоко.
Оленья даже стих сочинила: “Я шел в запояске с таежным ножом, ушканов во связке тащил за плечом”.
— Она с детства говорила о себе в мужском роде, — объясняет Анна. — Выходя на охоту, ощущала себя мужчиной. Однажды, будучи еще девчонкой, принесла из тайги на плечах рысь.
Часов у Антипиных никогда не было. Но в семье точно знали, какой был день недели, месяца и года. Таежники вели свой календарь. При свете керосиновой лампы длинными зимними вечерами Анна учила детей читать и писать. Дети ложились спать, а мама читала им вслух “Маугли”, сказки Пушкина, стихи Лермонтова. Какие-то книги Антипины выменяли у местных жителей, что-то Анна помнила наизусть.
Отмечали в семье дни рождения и праздники. На Новый год, например, наряжали елочку. Игрушки мастерили самостоятельно: шили из шкурок животных. Специально к празднику берегли белую муку — из нее пекли калачи, обсыпали их маком, вешали на елку, а в новогоднюю ночь торжественно съедали.
“Прошу установить факт рождения четверых детей”
Нам не удалось встретиться с главой лесного семейства Виктором Гранитовичем Антипиным. Он отказывается выходить из тайги. Мы нашли тех, кто встречался и беседовал с Виктором во время его редких визитов в таежные поселки.
— Виктор, весь заросший и бородатый, приходил к нам в деревню Георгиевка за продуктами, — рассказывает местный житель Алексей Морозов. — Помню, появился, вылечил у соседки корову, выслушал жалобы стариков на недуги и оставил им разные травы. Я всякий раз подвозил его на машине с поклажей до таежной развилки. С ним очень интересно было общаться. Он обладает колоссальными познаниями в разных областях.
Я просил его привезти мне медвежью желчь и берестяные игрушки. В свою очередь я запасал для него сухое молоко, муку, сахар и крупы. Каждый раз он уходил в тайгу с огромным рюкзаком — и исчезал, растворялся в буреломе. Где он жил — никто из нас и не знал.
Лесной человек Виктор Антипин хотел, чтобы дети росли в экологически чистых условиях, вдали от цивилизации, не знали людских пороков.
У Оленьи, Вити, Миши и Алеси нет свидетельств о рождении. Родившихся детей Виктор не спешил зарегистрировать. О будущем своих дочерей и сыновей их мама — Анна — подумала лишь спустя 17 лет, когда взбунтовалась против жизни в глуши ее старшая дочь.
— Я сказала: или будем жить с людьми, или не будем жить вообще, — надменно говорит Оленья, — хватит с нас отцовских научных трудов!..
Неделю назад в Тайшетском городском суде слушалось гражданское дело по установлению факта рождения у Анны четверых детей. Та вынуждена была в суде доказывать, что Оленья, Витя, Миша и Алеся — ее отпрыски.
— Кто эта тетя? — спрашивала ребят судья, вызывая их по очереди как свидетелей и показывая на Анну.
Дети растерянно озирались по сторонам, открыв рты, таращились на красивую черную судейскую мантию, и только когда вопрос повторялся в третий-четвертый раз, соображали, что, собственно, от них хотят. “Мама”, — отвечали они, удивляясь глупости взрослых. Как главный свидетель выступала Оленья. Она подтвердила, что другие дети действительно родились у ее матери и что она сама принимала их на руки во время родов.
Выездная медико-педагогическая комиссия обследовала детей и установила, что биологический возраст двух братьев и сестер соответствует возрасту, заявленному матерью. Теперь детям предстоит обследование в больнице. После результатов анализов станет ясно, будут ли медики делать бывшим отшельникам необходимые в их возрасте прививки.
Сейчас Анне и ее детям жить абсолютно не на что. Как только ей по решению суда выдадут свидетельства о рождении детей, она сможет получать на них пособие. О фамилии Антипина ей придется забыть. Она, как в девичестве, станет Третьяковой: чтобы получать дополнительное пособие, нужно быть матерью-одиночкой. Выйдет ли Виктор из тайги, чтобы усыновить своих детей, — неизвестно. Неизвестно и то, сколько понадобится лет 16-летней Оленье и 12-летнему Вите, чтобы освоить программу средней школы.
Анна ушла с мужем в тайгу, когда ей было пятнадцать, а их дочь Оленья вышла к людям шестнадцати лет отроду. Круг замкнулся. Сверхидея Виктора Гранитовича, который пытался изолировать от внешнего мира жену и четверых детей, чтобы спасти их от человеческих страстей, потерпела фиаско.
— Старшей дочери тяжелее, чем другим детям, — вздыхает Анна, — никак не может найти общий язык со сверстниками. Но как мы ей благодарны: если бы не она, так и жили бы отшельниками...
— Я больше не буду Оленьей, — заявила девушка на суде, — не хочу такого имени.
— Ты же прожила с ним всю жизнь! — ахнула мать.
— А разве это была жизнь?.. — тихо проговорила девушка.
Суд разрешил старшей дочери Антипиных перечеркнуть свое прошлое. Бегущая из леса стала просто Аленой.