История то балует отсрочкой, то мчится вскачь. Где худшее из зол? Мужайся! Раз до точки ты дошел,
пусть это будет отправною точкой.
Станислав Ежи Лец.
Сен-Симон
С утра мороз не крут,
Земля белым-бела.
— Вставайте, граф, вас ждут
Великие дела!
Анри де Сен-Симон
С утра побрит, одет
От белых панталон
До кружевных манжет.
Анри де Сен-Симон
Уже подсел к делам.
Да будет мир спасен
К семнадцати часам.
Проект почти готов:
Отныне и навек
Не будет больше вдов,
Голодных и калек.
На солнце и в тени
Снежок — не описать.
Как раз в такие дни
Приятно мир спасать.
И, поглядев на снег,
Все пишет, пишет он...
Великий человек
Анри де Сен-Симон.
Мы знаем наперед,
Что крив его маршрут.
До срока он умрет
За несколько минут.
И будет снег лежать,
И будет даль бела,
И долго будут ждать
Великие дела.
Никто не знает, чем именно больна наша страна. Но зато все знают, что она не в порядке. Александр Панченко считает: “Самое страшное, что с нами произошло в ХХ веке, — это не революция. Революция — это ерунда. Самое страшное — падение культуры. Вот — деревня. Город сначала замучил деревню, а потом деревня отмстила. Все едут на красный свет. Телефоны-автоматы разгромлены и т.д.” (“ИК”, №12).
И в том же номере журнала “Искусство кино” Н.С.Михалков, беседуя с Львом Караханом о Боге, Иисусе Христе и о том, обязан ли С.Кириенко знать наизусть “Отче наш” и читать эту тихую молитву громко, публично, — с еще большим азартом срывается на рассказ об охоте на леопарда: “Все было честно. Не только мы охотились за ним, но и он за нами”.
Не считая охотничьих винтовок, забитых антилоп (привад) и т.д...
И еще, с точки зрения зверя, должно быть, уродливого нароста — не в меру разросшегося мозга, который делает его, зверя, шансы — исчезающе малыми.
У меня тоже есть мнение о том, чем именно мы больны. Если вас оно интересует. Вот оно. Но боюсь — я чувствую себя неловко. Вот еще пророк выискался... Я был бы готов отказаться от пророчеств, но такая уж у меня профессия. Начал, так договаривай. Мы больны неверием в самих себя. Кто верит — тот живет. А тот, кто нет, — тот все еще примеривается...
4 4 4
Может быть, в глазах Господа достойнее тот, кто не торопится, тот, кто не спешит, кто его знает?
4 4 4
А если все это слова
О том, что можно жить получше,
И в общем неблагополучье
Россия более права?
А если все идет к чертям
И только темпа не хватает,
А вот Россия, очертя
Башку, уже туда влетает?
А завтра темная вода
Взойдет над миром, обессилев...
И Божью волю, как всегда,
Исполнит первою Россия.
4 4 4
Иванов-Разумник не вошел в историю философской жизни сколько-нибудь заметным образом. Однако он был именно тем автором, который написал основополагающую книгу “О смысле жизни”. Над совпадением его фамилии и названия книги — уже давным-давно отсмеялись. Тем не менее и после такого случая поиски смысла означенной жизни отнюдь не были прекращены. Ведь она — то немногое, что у нас есть в наличности.
Конечно, мне много дороже Лев Шестов, написавший “Апофеоз беспочвенности” (блистательные афоризмы, оценка Тургенева, Ницше, графа Л.Н.Толстого, Ф.Достоевского, Канта и т.д.).
“Задача философии — не успокаивать, а смущать людей”. И вот еще: “Уже пифагорейцы предполагали, что Солнце неподвижно и что Земля движется. Как долго пришлось истине ждать своего подтверждения”. (Л. Шестов)
У истины терпения много. Это мы нетерпеливы.
4 4 4
Как нам ни жаль расставаться с “серебряным веком” русской философии, переходим к русской поэзии того же века, которую я бы назвал практической философией. Мой простой пример: Николай Гумилев. Блистательный поэт.
4 4 4
Через Неву, через Нил и Сену
Мы прогремели по трем мостам...
Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковер ткала.
Где же теперь твой голос и тело —
Может ли быть, что ты умерла?
Как ты стонала в своей светлице!
Я же, с напудренною косой,
Шел представляться императрице
И не увиделся вновь с тобой.
Понял теперь я: наша свобода —
Только оттуда бьющий свет.
Люди и звери стоят у входа
В зоологический сад планет.
(“Заблудившийся трамвай”)
Бесстрашный воин, разведчик и путешественник, погиб он в тогда молодой большевистской охранке.
Сохранилась легенда: кто-то получил (по-видимому, Дзержинский) умоляющее письмо: “Гумилев — великий писатель земли русской”. И на этом письме рукой Феликса Эдмундовича резолюция: “Великого писателя земли русской — расстрелять”.
4 4 4
Сошла на нет, сошла на нет
Не без причины,
Быть может — бабочки,
Быть может — муравьи.
Такая изумительная раса!
Исчадия свободы и любви.
У них и женщины
Сражались, как мужчины,
И досражались...
4 4 4
Не надо только забывать о словах Марка Твена: “Какое зрелище может быть печальнее, чем молодой пессимист? Только одно — старый оптимист”.
Человеку разумному (Разумнику), как знать, не последнему ли звену в длинной судьбе нашей эволюции, трагизм приличен несколько более розоватого оптимизма.
Однако, должно быть, я еще молод. Так и хочется сказать: прорвемся! Не в газетной статье писать, что для этого нужно. Самое главное — “унывать не обязательно”.
4 4 4
Человек зашит в мешок,
Потому и одинок.
Потому ему не спится,
Будто снизу колет спица.
Говорят еще, что дело
Прекращается семьею.
“Где луна, а где тут солнце?” —
“Я не знаю, я нездешний”, —
Отвечает он неспешно.
К чему торопиться-то?
Но один мудрец с Востока
Молвил слово: “Все проходит.
И любовь проходит тоже”.
4 4 4
И, неясная, не в счет,
Где-то вертится надежда
Цвета “может быть, конечно,
Вроде, как-нибудь, еще...”