Все люди делятся на тех, кто работает, и тех, кто мешает работать.
К примеру, стоит краснощекая баба, замотанная в платки, а на столике перед нею лежат желто-жирные куски свинины, припорошенные снегом и копотью. Баба работает, продает мясо. Почему не на рынке она стоит, а на дорожке возле детского сада? Потому что на рынке ей мешает работать санитарная инспекция.
Рядом бабин мужик — положил на лавку свиную голову и обстругивает ее бармалейским ножом, чтоб выглядела посвежее. Чтоб не грязно-коричневая была, как с помойки, а беленькая и чистенькая.
Мальчик из детсада к забору приник и смотрит оттуда как завороженный. Свиная голова-то не игрушечная, а настоящая, убитая. Глазки прикрыты, ротик ухмыляется, и что-то желтое из пасти торчит, а сзади еще кровь черная. До того мальчику страшно, что прямо глаз не может оторвать от головы. А мужик старается, стругает, кряхтит, кромсает голову. Стружки летят в прохожих, которые возле столика остановились. Женщина в черном пальто спиной стояла, так ее обсыпало с ног до головы. Сама как свинья стала.
— Отойди, не видишь, что ли, вот встанет дура такая...
Мужик работает. Женщина в пальто мешает.
Подъехали милиционеры на машине ППС. Они работают, следят за порядком. Тетка в платках сразу заулыбалась ласково, куски стала им в кулек накладывать — а то подумают, что она им мешает работать. Большой кулек такой наложила, килограммов десять. Мужик в багажник его уложил милиционерам: “Шашлычок отличный, кушайте на здоровье”, — и они поехали дальше работать. Гордые такие, уверенные. Зорко смотрят вперед, на багажник не оглядываются.
А к мальчику тут как раз подошла воспитательница и говорит:
— Петров, сволочь такая, я тебе ноги из жопы выдерну, еще раз уйдешь, тебе сказано, где сидеть, там и сиди, твою мать.
Воспитательница работает, выгуливает детей на террасе и беседует с другими воспитательницами. А Петров мешает работать. Ушел с террасы — и бегай, ищи его.
* * *
После обеда пришли из ЖЭКа мастеровые люди с чемоданчиком. Работали. Устанавливали на подъезде кодовый замок. Установили и ушли. Какой у замка код — не сказали никому.
Спустя десять минут об дверь уже бился первый жилец, стремившийся домой. К концу дня собралась толпа. Стемнело, а они все вились вокруг двери, как бабочки возле горящей лампы, подлетали то слева, то справа, ударялись об дверь головой. Кто-то плакал, кто-то молился... Искали мастеровых с чемоданчиком, бегали в ЖЭК, пытались что-то узнать, но там уже никого не было, кроме уборщицы. “Хватит сюды бегать, сейчас милицию вызову, совести нету, наследили, работать не дают”, — вопила уборщица.
Дверь наконец победили, открыли изнутри, приперли кирпичами, чтоб не закрывалась. Утром пришел начальник ЖЭКа, всех обругал за то, что мешают работать, и выцарапал код гвоздем — прямо на двери.
* * *
А в воскресенье рано утром, когда все еще спали, к нам пришла строгая женщина с большим портфелем. Мы не поняли из-за двери, что она говорит, но открыли. “Я из РЭУ”, — сказала женщина и протянула кусочек бумажки. На бумажке от руки было написано: “Предписание. Дано жильцу, проживающему по такому-то адресу. Просим в 3-дневный срок очистить снег с козырька вашего балкона и сбить сосульки. В противном случае будут применены штрафные санкции. Администрация РЭУ”.
Администрация работала. Она выходила на улицу и внимательно оглядывала свое хозяйство, а потом загоняла жильцов на козырьки балконов, чтоб скидывали оттуда снег. Некоторые несознательные граждане мешали ей работать и отказывались лезть на козырьки. Особенно сильно упирались инвалиды и престарелые.
Так всегда: кто-то работает, а кто-то мешает.
* * *
Администрация почему-то не сообразила загнать жильцов заодно и на крышу. Поэтому когда на Рождество началась оттепель, наш пятый этаж без лифта стало заливать талыми водами.
Позвонили в диспетчерскую ЖЭКа. “Праздник, рабочих нет. Теперь только если десятого кто-то появится, — сказала добрая дежурная. — Подставьте пока баночку”.
Мы подставили баночку и опять позвонили. “Не помогает? Ну, подставьте вторую баночку”. Подставили все баночки, кастрюлечки, тазики, какие нашлись, и снова позвонили. “Если по трубе течет, вы ее тряпочкой замотайте, а конец в ведро опустите”, — посоветовала дежурная. На пятый раз она сказала, чтоб мы не мешали работать, потому что не только нас одних заливает, а всех. “Успокойтесь, звонила я главному инженеру, звонила. Крыша у вас в доме худая, старая, поэтому он не придет. Все равно ничего не сделает. Вы поставьте баночку пока, а снег когда растает, так оно само и перестанет течь”.
Действительно, у нас перестало течь к утру следующего дня. Но у соседей все текло и текло, и они стали чинить крышу самостоятельно. Полезли на потолок — открывать люк на крышу. Люк был железный и очень тяжелый, а соседи — не особо сильные. Мама с семилетним сыном. Папа у них тоже был, но они его не контролировали, поэтому он появлялся и исчезал совершенно непредсказуемо. К примеру, прошлым летом они уехали в деревню, а папа как раз упал под дверью и лежал как мертвый. Соседка из квартиры напротив понаблюдала за ним в глазок и вызвала участкового. Участковый пришел и собрал всех жильцов опознавать тело, в котором, несмотря ни на что, продолжала теплиться жизнь: “Сосед он вам или не сосед?” Тело, однако, так плохо выглядело, что его даже опознать никто не мог.
Тогда одна старожительница вспомнила, что соседу когда-то ломали челюсть. Пусть милиционер пощупает у тела челюсть, и если обнаружит следы перелома — значит, это сосед. Милиционер щупать челюсть не захотел. Сказал, что мы своими глупостями ему мешаем работать, и ушел. А утром тело тоже ушло, и так мы никогда и не узнали, чьим оно было — соседским или чужим.
Но в любом случае соседа не стоило ждать, чтоб открыть люк, поэтому соседка действовала сама. Опасно раскачиваясь на лесенке, она старалась приподнять люк затылком и загривком и страшно ругалась матом на того, кто этот люк придумал. Если бы не мат и не старые шлепанцы, она была бы похожа на атланта, который держит небо.
Поднять люк удалось с шестнадцатой попытки, и то всего сантиметров на десять, но мальчик, воспитанный на подвигах пионеров-героев, как-то протиснулся в щель, нашел дырку в крыше и подставил под нее то ли баночку, то ли тряпочку.
А десятого пришли наконец мастеровые люди с чемоданчиком и очень ругались, что жильцы срывают с чердаков пломбы и мешают работать: “Вам чего не делай, все испортите, переломаете. Что за люди! Жалуются, что их взрывают, а сами не дают с терроризмом бороться”. Оказалось, пломбу на чердак поставили еще два года назад, когда Москва ударно боролась с гексогеном, и с тех пор туда не заглядывали.
Любопытства ради мастеровые люди зашли к нам в квартиру осмотреть последствия наводнения. “Э, да кто это вам ремонт делал? — возмутились они. — Небось белорусов нанимали. Нет, вы поглядите, как они потолок сделали безобразно. Побелили, называется... Конечно, он протечет. Запомните, надо нас всегда приглашать, у нас качество, никаких жалоб, в любое время...”
Тут же продемонстрировали нам хозяйский подход: затянули в ванной трубу, из которой вода, следуя совету диспетчерской, уже несколько месяцев капала по тряпочке в баночку. “У нас качество. После нас ни одна труба не потечет”.
...Вечером из трубы снова потекло на пол, и тряпочка с баночкой заняли прежнее место.
* * *
Но если б только сантехникам, продавцам и милиционерам мешали работать — это было бы еще не так страшно. К сожалению, работать у нас мешают везде и всем — как на житейском, бытовом уровне, так и на высоком, государственном.
Достаточно вспомнить районную поликлинику и чувство неудобства, дискомфорта, даже — стыда, которое испытываешь, подходя к окошечку регистратуры. Ведь знаешь, что будешь сейчас мешать людям дурацкими расспросами: “Когда принимает, в каком кабинете, а можно карточку?” Знаешь, но все равно идешь.
А если, не дай бог, ночью на “скорой помощи” в больницу понадобится съездить! Сколько всем неудобств от этого. Мало того что медработников “скорой” из колеи выбьешь, так еще своим появлением в больнице нарушишь спокойный ход ночного дежурства врачу, лаборанту, санитару, медсестре...
Или другой пример мешания, уже ставший классическим: наши военные, которым мешают работать чеченские боевики. Своим бессилием и агонией они много лет не дают военным одержать окончательную победу и завершить контртеррористическую операцию в Чечне. Ведь, согласитесь, если бы не безобразное поведение боевиков, в Чечне сейчас бы уже был полный порядок. Слава богу, у нас такая армия, что ей и гораздо более трудные задачи по плечу. Но своим бессилием боевики каждый день убивают в Чечне человек по десять, и, конечно, с таким подходом никакого возвращения к мирной жизни не получается.
А вспомнить, как мешают граждане работать государственным чиновникам! Как не дают им разрешать топливно-энергетические кризисы! Без конца что-то жгут — то газ, то электричество. Топливо не берегут, в квартирах печки устраивают, нарушают противопожарную безопасность. Дома свои готовы спалить, чтоб согреться.
И тут же, конечно, претензии к властям, обвинения, матюги, митинги, журналисты.
Журналисты — вообще главные мешальщики. По любому поводу беснуются, льют воду на мельницу врага и ищут виноватых. А администрация, между прочим, всю ночь работает. Даже домой не уходит, спит по кабинетам. Разрешает кризис.
* * *
И правительству тоже постоянно мешают работать. Сейчас, к примеру, мешает Парижский клуб. Не дает осуществлять экономический подъем. Требует вернуть долги Советского Союза — будто не видит, что правительству не до того. Сейчас надо поднимать зарплаты госслужащим и военным и армию реформировать, а не долги отдавать.
...Мало ли что мы обещали. Обещать обещали, а отдавать-то не собирались. У нас даже в бюджете такого не заложено, чтоб свои деньги кому-то отдавать.
Должен быть предел в конце концов. Вот так не дают человеку работать, мешают, не позволяют развернуться, отвлекают на ерунду, убивают все хорошие идеи на корню, а он терпит, терпит. Но когда-то надо встать и сказать: “Хватит!”
Все, кто мешает работать, пускай уходят с исторической сцены, а мы будем спокойно воспитывать детей, сбивать сосульки, ликвидировать кризисы и стругать свиные головы. Пусть каждый делает свое дело и не отвлекается. Иначе нам страну не поднять.