Странная статистика
Так, инвестиции в июле сократились даже больше, чем ВВП: их снижение составило 2%. Объяснить убывание инвестиционной активности сухой и жаркой погодой трудно: пример Силиконовой долины в США показывает, что делать бизнес можно и в “шортах”. Тем более что спад инвестиционной активности начался еще в июне, когда все еще радовались наступлению долгожданного тепла. А инвестиций в это время уже стало на 0,3% меньше, чем в мае.
Еще больше странностей обнаруживается при анализе отдельных секторов экономики. Так, сельское хозяйство, действительно пострадавшее от засухи, упало на 5,9%. Причем если очистить показатель от сезонных колебаний, то эта цифра уменьшится до 3,3%. А производство машин и оборудования “просело” на 15,5%! И если спад на 4,2% в производстве транспорта можно объяснить плановыми и внеплановыми остановками конвейеров автозаводов, то понять, почему на производство станков жара и засуха повлияли больше, чем на производство зерна, молока и мяса, трудно.
Тем более что снизился и объем строительства (на 1,6%), в результате чего кривая строительной деятельности вновь вернулась в отрицательную область, как и во время кризиса. Ввод жилых домов составил 3,1 млн. кв. м, — это ниже июля прошлого, провального, года на 24,6%! Неужели жара смогла снизить спрос на жилье больше, чем это сделали безденежье и безработица прошлого лета?
Конечно, тут есть и чисто статистическая проблема, называемая эффектом низкой базы. “Дело в том, что дно кризиса пришлось на первое полугодие 2009 года, в феврале-марте промпроизводство вообще было на нуле, а во втором полугодии, прежде всего благодаря росту цен на нефть и металлы, начался рост, — объясняет глава Центра конъюнктурных исследований ГУ-ВШЭ Георгий Остапкович. — В результате даже при одинаковых темпах роста показатели нынешнего года при сравнении с первым полугодием 2009-го выглядят гораздо лучше, чем при сравнении со вторым полугодием прошлого года”.
Однако этот статистический казус не отменяет очевидного: рост замедляется не только по сравнению с прошлым годом, но и месяц к месяцу. Самое неприятное заключается в том, что августовские показатели явно будут еще хуже. Индекс предпринимательской уверенности, вычисляемый Центром конъюнктурных исследований на основе опороса Росстатом более 600 крупнейших российских предприятий, уже третий месяц является отрицательным, сохраняя значение в минус 2%. Скорее всего снижение инвестиций и промпроизводства связано именно с неуверенностью промышленников: во всяком случае, опрошенные признались, что загрузка производственных мощностей в августе у них снизилась на 2 процентных пункта, достигнув 58%.
Сами предприниматели называют две основные причины своей неуверенности: отсутствие достаточного спроса и неопределенность экономической ситуации. Накопленный за время острой фазы кризиса отложенный спрос близок к удовлетворению, объясняет Остапкович, а новый спрос растет не так быстро, чтобы компенсировать убыль: население предпочитает класть деньги в банки, вопреки снижающимся ставкам по депозитам, которые уже упали ниже уровня инфляции.
Смена циклов
В минувшую пятницу и премьер Владимир Путин заявил журналистам: практика подтверждает выводы тех аналитиков, которые считают, что выход из кризиса будет затяжным. О том, что трудности еще не кончились, говорят и власти США и Евросоюза. Более того: Джон Чамберс из международного рейтингового агентства Standard & Poor's на днях предупредил, что США нужно постараться, чтобы не лишиться высшего странового рейтинга AAA. А международная общественность гадает, где и когда можно ждать рецидивов “греческой болезни”. И самый главный вопрос, на который пока нет ответа: удалось ли путем беспрецедентных государственных финансовых вливаний залить пожар кризиса — или это всего лишь временная передышка?
Вполне возможно, что правы те аналитики, которые считают нынешний кризис проявлением т.н. “кондратьевского” цикла: по мнению российского экономиста Николая Кондратьева, примерно каждые 40—60 лет сменяется технологический уклад, что и вызывает разброд и шатание. Последняя такая смена произошла как раз в начале прошлого века — и пик ее ознаменовался Великой депрессией 30-х. Но если принять эту гипотезу, то придется вспомнить и то, что мировая экономика окончательно оправилась от этого кризиса только в 45—47-м годах прошлого века, когда начался новый цикл, закончившийся в начале 80-х. Финальным аккордом стал конец СССР, а перед этим разразился первый нефтяной кризис. Нынешний же цикл должен закончиться аж в 2018 году.
Ждут ли мир десятилетия тяжелых времен? На этот вопрос нет ответа. Но вот в том, что российская экономика с большой долей вероятности будет тормозить в ближайшее время, уверены многие эксперты. Дело в том, что страна вступает в предвыборный период, когда социальные выплаты пенсионерам и военнослужащим гораздо важнее стимулирования бизнеса, объясняет Остапкович. А так как “кубышка”, заведенная бюджетом в годы благоденствия, пустеет, тратить деньги в следующем году будут скорее на “хлеб и зрелища”, а не на “точки роста” экономики. Усугубить это может борьба с инфляцией: без развитой конкуренции подавить рост цен можно только принудительно, что не способствует росту бизнеса.
Чудес не будет
Итак, если не произойдет чуда в виде взметнувшихся на небывалую высоту цен на нефть, российскую экономику ждет как минимум полтора-два года очень скромного экономического роста. И нам, простым обывателям, нужно уже сейчас к этому готовиться.
Во-первых, не стоит надеяться на резкий рост зарплаты: бизнес сейчас ищет возможности сокращения издержек, а зарплаты — одна из весомых статей расходов. К тому же стоит учесть, что со следующего года вырастет налоговая нагрузка на фонд зарплаты. Во-вторых, стоит позаботиться о повышении своей квалификации. Новый виток безработицы вряд ли грозит Москве, но в провинции ее снижение может приостановиться. А это грозит новым приливом провинциалов на места рядовых сотрудников столичных контор. Так что московскому “офисному планктону” придется усерднее трудиться в условиях возрастающей конкуренции.
Вряд ли в ближайшее время восстановятся докризисные темпы потребительского кредитования — за исключением поддерживаемой государством ипотеки. И дело здесь не только в уменьшившихся возможностях и возросшей осторожности банков. Сами граждане уже начали понимать, что новые телевизор, шубка и даже дачный домик не стоят переплаты в 2—3 раза и многолетнего кредитного рабства.
Но замедление экономики может принести не только минусы. Вполне возможно, что нам удастся избежать стагфляции и рост цен не продолжится слишком долго. Ведь помимо усилий властей по предотвращению народного недовольства накануне выборов сам бизнес в условиях недостаточного спроса будет вынужден начать ценовую конкуренцию — так как конкуренцию по качеству он уже проиграл импорту. Регулировать же приток импорта пошлинами после создания Таможенного союза стало труднее. А играть курсом рубля можно лишь в небольших пределах: еще одну девальвацию перед выборами властям устраивать тоже не с руки.
Предпринимателям, возможно, придется забыть о прибыли не то что в 100%, но и в 30%. В этих условиях, кстати, может нарушиться их нынешнее “водяное перемирие” с чиновниками-коррупционерами: одно дело — платить взятки и давать “откаты” при растущей прибыли, и совсем другое — когда каждая копейка на счету. Первые ростки недовольства уже прорезались в острый момент кризиса.
Возможно, начнет меняться структура расходов российского среднего класса: вместо бездумных трат на покупку престижных вещей и развлечений он начнет заботиться о своем здоровье, образовании и старости. Торговля в этом случае, конечно, уже не сможет расти прежними темпами, но можно надеяться на рост сферы медицинских и образовательных услуг, оживление инвестиционной деятельности за счет работы пенсионных фондов. А это, в свою очередь, может стать фактором возобновления роста экономики.
В общем, на сколько бы ни затянулся выход из кризиса, в ближайшие 1,5—2 года, очевидно, многим придется вернуться в реальность — со всеми ее требованиями и ограничениями. Конечно, такая жизнь не слишком увлекательна. Но, может быть, мы сумеем извлечь из нее пользу.