Рынок труда идет не туда

О чем говорит сокращение вакантных мест? О том, что предприятия не заявляют новые вакансии, не информируют службы занятости о них. А это, в свою очередь, свидетельствует о том, что планов развивать производство, делать какие-то инвестиции, в том числе создавать новые рабочие места, нет. Ситуация на российском рынке труда — не тот случай, когда сокращение вакантных мест говорит о техническом переоснащении производства, у большинства наших компаний подобных планов нет.  

Другой аспект вопроса — как безработные ищут работу. В последнее время растут надежды людей, потерявших работу, на госучреждения и службы занятости. Однако не стоит преувеличивать значение этих мер, скорее сказалась мощная государственная “антикризисная” PR-кампания.  

Если говорить о перспективах изменения безработицы, то они зависят от общего состояния развития экономики. У нас два месяца подряд рост промышленности снижается. По оценке директора департамента стратегического анализа компании ФБК Игоря Николаева, этот год будет годом с отрицательными темпами роста до 2% падения ВВП. Это не дает оснований оптимистично смотреть на то, что ситуация с занятостью будет улучшаться.  

Кроме того, надо учитывать, что весь 2009 год предприятия делали все возможное, чтобы не сокращать людей. “АвтоВАЗ” всеми правдами и неправдами откладывал увольнение 30 с лишним тысяч человек. Таким образом, 2009 год был годом накопления отрицательного потенциала по занятости населения. И 2010 год в этом плане более тревожный. Поэтому безработица может достигнуть 10%.


Кризис привлек внимание к проблеме безработицы и частично отвлек внимание от более важного вопроса, а именно структуры занятости. А у нас она плохая. И нет никаких свидетельств того, что улучшается. Чтобы было понятно, о чем идет речь, следует хотя бы схематично нарисовать ситуацию на российском рынке труда.
К кризису мы подошли в ситуации, когда занятость на крупных и средних предприятиях составляла чуть более половины экономически активного населения. В 2009 году этот показатель опустился до 49%. Считается, что это “хорошая” занятость. По крайней мере, известно, чем эти люди занимаются. По оценке экспертов, еще 6 млн. человек трудятся на малых предприятиях. Эта цифра приблизительная, полученная на основе выборочных обследований. С другой стороны, далеко не весь малый бизнес у нас зарегистрирован. Наконец, есть такой раздел — “прочее”, в который входят все остальные занятые. Это 26 млн. человек. Чем занимаются эти люди, сказать трудно. Для сравнения: 26 млн. человек — это численность занятых в Италии. И, наконец, есть такой феномен, как неформальная занятость. Она существует во всех сегментах экономики. Таких на данный момент 13 млн. человек (это численность занятых в Австралии). Вот такой у нас рынок труда.  

Политика, которую реализует государство, направлена лишь на его маленький сегмент, он называется зарегистрированной безработицей. Это, как сообщил на днях Росстат, всего 2,152 млн. человек (2,6% экономически активного населения). Косвенное влияние курса государства связано с финансовой поддержкой ряда крупных предприятий. На них трудятся 12—13 млн. человек (15% экономически активного населения).  

Что получается в итоге: государство поддерживает сегмент рынка труда в 15% в виде помощи некоторым избранным предприятиям и еще около 3% безработных. Все остальное находится за пределами какой-либо трудовой политики.  

Российский рынок труда имеет свою специфику. Его реакция на драматические события в экономической сфере, на падение ВВП и снижение промышленного производства является слабой. Хотя на этот раз она проявилась более остро, чем в 90-е годы. И все же падение занятости традиционно отстает от падения ВВП. Когда в начале 2000-х годов начался экономический рост, занятость последовала за ним слабо. Это означает, что если бы сейчас экономика быстро пошла вверх, занятость восстановилась бы не сразу. Кстати, это не самый плохой вариант. “Если бы экономика восстановилась быстро и сразу, это означало бы, что на рынке труда не происходит никакой реструктуризации”, — полагает руководитель Независимого института соцполитики Татьяна Малева.  

Но быстрого восстановления занятости не будет в любом случае. А все потому, что российский работодатель в 2009 году воспользовался слабыми возможностями, которые ему дает Трудовой кодекс, и все-таки сбросил лишнюю численность. И на этапе роста у него нет нужды быстро восстанавливать персонал в прежнем количестве. Вот почему безработица не будет существенно сокращаться ни при каких сценариях.  

А вот будет ли она расти? Если случится резкое восстановление занятости сразу за ростом промпроизводства, это значит, модернизация не происходит. Это означает, что ничего не поменялось в экономической структуре страны.


За относительно невысокими показателями безработицы в России кроются драматические тренды в другой сфере. За формально высокую занятость мы расплачиваемся низкой заработной платой. В конце 2009 года даже легальный фонд оплаты труда сократился на 5%, а с учетом невидимых выплат заработной платы это где-то около трети общего фонда оплаты труда.  

Что за этим кроется? А кроется непристойно низкая производительность труда. Мы в 4 раза уступаем по этому параметру мировым лидерам. Это значит, что при той численности занятых, которая у нас есть, в принципе мы бы могли создавать при нормальной производительности четыре нынешних ВВП! Не гоняться за 3 или 4% роста да еще надувать от радости щеки, а производить на несколько порядков больше.  

Падение зарплаты в реальном секторе экономики — естественная реакция на кризис. У работодателя стало меньше денег, и он либо сокращает занятость, либо сокращает зарплату. Российский работодатель вынужден был пойти по второму пути, его это сделать заставило государство. Оно сделало все, чтобы сохранить занятость во имя сохранения социальной стабильности. Выбор был сделан не в пользу развития, а в пользу того, чтобы сегодня все было бы спокойно. Но что это означает? Это означает, что при падающей оплате труда надежд на рост производительности нет. Да, возможен рост производительности при низком старте, как в Китае. А вот обратные случаи, когда происходит падение заработной платы и идет рост производительности, истории не известны. И вряд ли Россия покажет такой пример.


В результате развитие рынка труда в стране пошло по самому неблагоприятному сценарию. Будет происходить качественное ухудшение ситуации. Известно, что безработица опасна не своими масштабами, а своей продолжительностью. Российская безработица имеет ярко выраженное хроническое лицо. У нас уже более трети безработных даже в сегменте зарегистрированной безработицы — это люди, которые потеряли работу в кризис, то есть продолжительность их безработицы тождественна продолжительности кризиса. Они более года не могут найти работу, поскольку динамика создаваемых рабочих мест ничтожно мала. Более того, даже там, где рабочие места создаются, нельзя их оценить как хорошие рабочие места. Преимущественно это вакансии с низкой заработной платой, требующие низкого уровня квалификации. Это не та занятость, которая выведет страну на новые рубежи.  

Что делает государство хотя бы в той сфере, в которой оно взяло на себя ответственность? Первое, за что принялось правительство, повысило пособия по безработице. Это сразу спровоцировало некий приток в армию безработных со стороны тех людей, которые в принципе могли обеспечить себе какую-то занятость. Максимальный размер пособия почти 5000 рублей — для некоторых категорий людей и для некоторых регионов это нормальные деньги.  

Второй аспект — упор на общественные работы. При этом ссылались на хрестоматийный опыт общественных работ в Великую депрессию в США, мол, якобы они вывели страну из кризиса. Однако в реальности общественные работы в США не были локомотивами экономического роста, там работали совершенно другие финансовые факторы. Миф, что Соединенные Штаты до сих пор ездят по тем дорогам, которые построили безработные, давно пора забыть: дорожный фонд США вырос с той поры в 6 раз. Строительство дорог — это высокотехнологичное производство, и им должны заниматься профессионалы. А между тем общественные работы стали “идеей фикс” в прошлом году. Однако была и новация: если раньше на общественные работы отправлялись безработные, то теперь правительство пошло на так называемые “опережающие программы”. То есть оно не допускало людей регистрироваться в качестве безработных, а предоставляло общественные работы по месту работы. К примеру, высококвалифицированный слесарь красил заборы на предприятии. Это снизило приток почти 1,5 млн. человек на биржи труда. Вот почему не было осеннего всплеска безработицы, которого все ждали. И только в 2010 году, пытаясь обновить программу занятости, заговорили о том, что большая часть денег будет направлена на обучение и переобучение. Между тем последовательность нормальной программы должна была обратной. Пока у работников сохраняется высокая способность к занятости и саморазвитию, их и надо отправлять на курсы получения новых специализаций. Если эта практика не срабатывает, вот тогда должны предлагаться общественные работы. Но не должно быть иллюзии, что общественные работы — это эффективная занятость. Это плохая занятость. Она выполняет одну-единственную функцию — не позволяет маргинализироваться части населения.


Известно, что поведение российского работника на рынке труда немобильно. Люди предпочитают часто получать маленькую зарплату, но иметь работу, чем рисковать и искать новую. И винить их в этом трудно. Уставшие от бесконечных и неэффективных экономических экспериментов государства люди рассчитывают только на себя. Рисковать и искать более высокооплачиваемую работу, тем более где-то в другом регионе, решаются смельчаки-одиночки. Поэтому работодатели в 2009 году тратили какие-то свои собственные небольшие ресурсы плюс бюджетные средства на то, чтобы эту излишнюю занятость поддержать. На такое поведение их поощряла и власть: губернаторы вызывали на ковер работодателей, особенно крупных, и требовали сохранить работников или сворачивать бизнес в регионе.  

Но предприятия далеко не всегда могли следовать этим указаниям в силу ухудшения финансовой ситуации. С другой стороны, стало ясно, что в 2010 году уже не будет бюджетных денег в таком количестве, как раньше. Мы официально заканчиваем тратить Резервный фонд. Остается еще Фонд национального благосостояния, но он больше нацелен на поддержание пенсионной системы. Поэтому одним административным давлением на губернаторов в 2010 году проблему не решить.  

“Государство выбрало неправильные приоритеты. По методологии МОТ, у нас 6 с лишним миллионов безработных. Отнимем от них те 2 млн., которые пришли и зарегистрировались, остается 4 млн. Это, на самом деле, самые активные и потенциально нужные люди на рынке труда. Но для них государство ничего не делает (кроме общественных работ). Хотя им в первую очередь надо предоставлять возможность переучиваться. Причем не так, когда инженера или менеджера на двухмесячных курсах переучивают на сантехника. Речь должна идти о долгосрочных, больших программах”, — считает член правления Института современного развития Евгений Гонтмахер.  

Например, получение второго высшего образования при помощи сертификатов. Этих людей надо готовить к новому рынку труда. “Если у нас когда-нибудь все-таки произойдет чудо и начнется инновационный бум, то экономика потребует другую рабочую силу — не ту, которая есть сейчас. И тогда у нас будет высокая безработица, потому что от нее никуда не деться. Она будет еще и длительной, вместо той высокой, но короткой, какая есть сегодня. Вот в чем, собственно, весь драматизм нашего момента. Поэтому 2010 год в этом плане — это год выбора новой парадигмы, какой-то идеологии на рынке труда”, — говорит Евгений Гонтмахер. Но вряд ли нынешняя политическая элита способна на решительные действия до президентских выборов.