- Структурная перестройка
- От чего зависит глубина
- На стадии масштабирования
- «Именно в сыром виде»
- Денег нет, и точка
- Термококс – панацея?
- «У всех собственные мощности»
- Отсутствие и присутствие
Очевидно также, что потенциал, спектр использования ископаемых ресурсов настолько велик, что и в практическом, и в концептуальном плане сулит неисчислимое количество самых разных выгод. Та же нефтепереработка обеспечивает производство нефтепродуктов, необходимых для развития всех отраслей народного хозяйства: транспорта (в частности, решается проблема дефицита бензина в регионах), ЖКХ, фармацевтики, бытовой химии (стиральные порошки, пластиковые стаканчики, зубная паста). Однако нынешний КПД оставляет желать много лучшего. При этом у благого тезиса «хватит уже экспортировать сырье» есть свои уязвимости.
Они проявляются на практике. Зарубежным покупателям нужны от России почти исключительно сырая нефть и газ, но не продукты глубокой переработки, какими бы качественными они ни были. Другие ключевые препоны: нехватка мощностей; неподъемные ставки по кредитам; отсутствие доступа к импортному оборудованию и технологиям в условиях санкций; недостаточная поддержка со стороны правительства – и финансовая, и моральная; отсутствие именно системного подхода к переработке; дефицит налоговых льгот, инвестиций, субсидий.
Между тем все последние годы тема стратегической значимости для России переработки сырья поднималась на высшем уровне. Как заявил в августе 2023-го Владимир Путин: «Основной упор надо делать на выпуске продукции высоких переделов, как для внутреннего рынка, так и на экспорт». В мае 2022-го он же заметил: «Нужно не просто добывать нефть, но выстроить всю цепочку до конечного потребителя, в частности, стимулировать глубокую переработку нефти и проекты развития нефтесервиса». Более того, еще в марте 2008-го президент поручил тогдашнему министру природных ресурсов и экологии Юрию Трутневу «решить вопрос об установлении льготного порядка начисления, амортизации и стимулирования глубокой переработки природных ресурсов».
Структурная перестройка
«Энергопотребление определяет все возможности развития общества: обеспечение пищей, уровень промышленного производства, транспорт, возможности строительства и решения экологических проблем», – писал в начале 2000-х в своей работе «Демография и будущее цивилизации» профессор Сергей Капица. По оценке ученого, ресурсы и окружающая среда, являясь главным ресурсом мирового сообщества, решающим образом определяют его устойчивость и безопасность. При этом всё большее значение придается энергосбережению, особенно в развитых странах.
«Однако дело не столько в технологии энергосбережения, сколько в возможности реализации таких программ при реструктуризации промышленности и изменении отношения к ценности энергии», – рассуждал Капица.
В его словах кроется ключ к пониманию концептуальных задач, стоящих перед перерабатывающими отраслями РФ.
Простейший пример: обычный бурый уголь стоит $100–150 за тонну, а бездымный продукт углехимии – $2 тысячи. Соответственно, глубокая переработка позволяет «убить двух зайцев» – увеличить количество полезной продукции, расширив экспортный потенциал страны, и сократить выбросы парниковых газов, улучшив экологию. При этом, что принципиально важно, у России есть богатый опыт по этой части. Скажем, в алюминиевой промышленности нефелиновая руда и бокситы перерабатываются на 100%. Но так обстоят дела не везде.
«Что сдерживает развитие? Исторически, с точки зрения инвестиций, глубокая переработка была не в приоритете у бизнеса, поскольку капитал дорогой, и были возможности по экспорту базовых переделов, – говорит эксперт Центра по энергопереходу и ESG, «Сколтех», Ирина Гайда. – Сейчас, на фоне экспортных и логистических ограничений, переработка становится более актуальной. Узкое место: последние 30 лет при строительстве химических производств у нас была сильная опора на иностранных лицензиаров. Они ушли».
Кроме того, во времена СССР были свои технологии, которые сегодня необходимо быстро модернизировать и отпилотировать в промышленном масштабе. Как отмечает Гайда, это вопрос в большей степени источников финансирования. Построить первую установку промышленного масштаба – затея рискованная, «вряд ли ее удастся поддержать обычным проектным финансированием банка». Нужны системные государственные инвестиции.
«В чем вообще широкий макроэкономический смысл перерабатывающих производств? Прежде всего, они обеспечивают более высокую добавленную стоимость по сравнению с добычей. А значит, стабильно растут объемы выпуска и в отдельных отраслях, и в экономике в целом, при том же количестве рабочих рук, – рассуждает ведущий эксперт Центра политических технологий Никита Масленников. – Это – в идеале, а в жизни картина не столь однозначна. По итогам 2024 года ожидаемый эффект от добычи полезных ископаемых в России составит 11,6% ВВП, а от переработки – 12,8%. В прошлом году было, соответственно, 11,3% и 12,4%. Что касается промышленности в целом, она явно стагнирует: по прогнозу Минэкономразвития, в текущем году прирост выпуска составит 4%, в 2025-м – 2%, в 2026-м – 2,4%, в 2027-м – 2,6%. И вот эта ситуация является признаком структурной перестройки – уже начавшейся и абсолютно безальтернативной».
Это значит, что вся композиция сложившегося в России промышленного комплекса не имеет перспектив к дальнейшему росту. Ее потенциал исчерпан, и, чтобы двигаться дальше, необходимо полностью ее менять, причем в ближайшее время – и в добыче, и в переработке.
Стержневая идея такой перестройки – достижение технологического суверенитета: за счет новых продуктовых линеек страна расширяет выпуск на внутренний рынок и одновременно завоевывает новые внешние.
И здесь, по словам Масленникова, возникает масса вопросов, связанных, среди прочего, со стимулированием инвестиций. Это существенный момент: в первом полугодии, если брать за 100% все капиталовложения в российскую экономику, на долю добывающих отраслей пришлось 21,9%, а на долю перерабатывающих – 18,9%. То есть налицо пусть незначительное, но все же преимущество добычи в объемах инвестиционных потоков. Очевидно, что в ходе перестройки их надо перераспределять, при этом формируя и новый спрос.
От чего зависит глубина
«Вопрос оптимизации переработки значительно сложнее и комплекснее, чем политическая воля и соответствующие государственные решения, направленные на открытие новых производств, – говорит профессор Высшей школы бизнеса НИУ ВШЭ Михаил Аким. – Если бы всегда было выгоднее торговать продуктами глубокой переработки, то, по этой логике, такие богатые нефтедобывающие страны, как Саудовская Аравия и США, экспортировали бы не сырую нефть, а только производные из нее. Что, в действительности, не так. К примеру, в 2023 году американский нефтяной экспорт вырос по сравнению с 2022-м почти на 6,5%, составив около 9,1 млн баррелей в сутки».
Как определить оптимальную глубину переработки, от чего она зависит? От присутствия на тех рынках, которые могут обеспечить окупаемость проектов по строительству новых мощностей. Другим потенциальным ограничением является наличие торговой и сервисной инфраструктуры для торговли продукцией с более высокой добавленной стоимостью. Ее создание требует серьезных затрат, квалифицированного персонала, времени, компетенций. К тому же удельные расходы на сервисное обслуживание и продажи таких продуктов могут быть значительно выше, чем при торговле сырьем; выход на новые рынки предполагает необходимость предоставлять значительные скидки.
Еще один важнейший момент – сравнительная стоимость строительства, оснащения и эксплуатации производственных активов в различных регионах. Она будет сильно различаться в России, Китае, ЕС, США, выступая ключевым фактором для трудоемких, некапиталоемких производств. Скажем, для Китая стоимость рабочей силы во многих отраслях может варьироваться в диапазоне примерно $2–5 /час. Тогда как в ЕС она зачастую в 10 раз выше, а в российских регионах сопоставима с Китаем. В свою очередь, «стоимость денег» (банковский кредитный процент) будет самым низким в таких странах, как Швейцария, но и в США она значительно ниже, чем в Китае и на других молодых рынках.
В России из-за очень высокой ставки Центробанка стоимость кредитования носит, по сути, запретительный характер и предполагает прямые государственные субсидии. По словам Михаила Акима, особенно чувствительно это ограничение для капиталоемких проектов, таких как целлюлозно-бумажные, нефтеперегонные, химические предприятия, где цена одного завода измеряется порой в миллиардах долларов. Другие препоны: доступность оборудования, стоимость транспортировки, которая для сырья зачастую ниже, чем для продуктов переработки. При этом в России есть и весьма успешные примеры перехода на производство (и торговлю) продукции с более высокой добавленной стоимостью.
На стадии масштабирования
Действительно, примеры есть. Из попутного нефтяного и природного газа Восточной Сибири добывают ценный инертный газ гелий, имеющий высокую рентабельность. Еще один современный сложившийся тренд – добыча попутных редкоземельных элементов из нефти, например лития. Стабильный спрос на гелий и литий есть и в России, и за рубежом, уверяет замдиректора по научной работе Института нефти и газа Сибирского федерального университета (СФУ) Евгений Агафонов. И если оставлять ценные вещества внутри страны, можно продвигать, например, электронную индустрию и производство аккумуляторных батарей.
«Для этого в нашей экономике должен возобладать системный подход к развитию с тесными внутренними связями и без явной экспортно-сырьевой направленности, – говорит Агафонов. – В целом плюсы глубокой переработки углеводородов налицо: она дает экологичное топливо, сырье для нефтехимии, металлургии и электронной промышленности».
Но есть глобальная загвоздка: переход от теории к практике не носит всеохватный характер, сводясь, как правило, к отдельным эпизодам. К случаям безусловного успеха, но – единичным.
«Сегодня одна из наиболее динамично развивающихся отраслей в нашей стране – нефтехимия, то есть всевозможные пластики, полимеры, мономеры, – рассказывает эксперт Финансового университета при правительстве РФ Игорь Юшков. – До 2022 года мы всё это брали за рубежом, теперь делаем сами. На российские аналоги огромный спрос. У нас есть свои крупные производители масел для промышленности, в том числе оборонной. Другое дело, что нужно и дальше развивать этот сектор импортозамещения, надо его стимулировать, ускорять, улучшать качество продукции, быстрее ее тиражировать, чтобы сполна обеспечить потребности внутреннего рынка».
Мы способны создать прекрасный аналог почти любого западного продукта, но проблема, по словам Юшкова, возникает на стадии масштабирования: допустим, нужны 100 тысяч тонн полимера, а удается получить только тонну, на опытном предприятии. Нужны производственные мощности, и тут никак не обойтись без поддержки со стороны правительства, без налоговых льгот, субсидий.
«Именно в сыром виде»
Надо также понимать: не всегда есть смысл наращивать объемы переработки сырья. Например, из чистого метана в России получают азотные удобрения, перерабатывая около 10 млрд кубометров в год: в 2023 году выпуск вырос на 5,2%, до 12,5 млн тонн. Их сегодня мы продаем в Европу (фактически вместо газа), в основном в Германию, где собственное производство, в частности, у химического концерна BASF, сократилось из-за падения российских газовых поставок. Да, это выгодно, но мировой и европейский рынки азотных удобрений сравнительно невелики, и если мы пустим на переработку несколько десятков миллиардов кубометров газа, то обрушим цены, продавая за «копейки» продукт с большей добавленной стоимостью.
«Кстати, – напоминает Игорь Юшков, – в Европе импортируемый из РФ метан идет в основном на отопление домов и на производство электроэнергии. То есть он нужен покупателям именно в сыром виде. Для этих же целей его используют и в Китае. К подлинно перспективным отечественным проектам по переработке газа я бы отнес строящийся в Амурской области завод «Газпрома», куда сырье поступает с Чаяндинского и Кавыктинского месторождений. Сейчас он готов на 90%, запущены отдельные мощности, в 2025 году его полностью достроят. На нем от метана будут отделять этан, пропан, бутан и гелий, а дальше чистый метан двинется по трубе в Китай, а фракции – на соседний газохимический завод компании «Сибур», по выпуску полиэтилена и полипропилена. Это – восточное крыло газопереработки, а на западе «Газпром» недавно начал возводить аналогичный комплекс в Ленинградской области, в портовом городе Усть-Луга. Пока непонятно, на какие рынки пойдет его продукция. Ранее предполагалось, что очищенный метан примет «Северный поток-2», но газопровод не функционирует, одна из ниток взорвана».
Что касается переработки нефти, у нас за последние десять лет на модернизацию сектора было направлено около 2 трлн рублей. Увеличивается глубина переработки: как заявил вице-премьер Александр Новак, к 2036 году она должна вырасти с нынешних 84% до 89%. Сегодня НПЗ выпускают топливо более высоких экологических классов: в стране продаются бензин и дизель класса Евро-5 и выше, остальные (Евро-3, Евро-4) – под запретом. По словам Юшкова, нефти Россия добывает примерно 530 млн тонн в год, но, опять же, Индии и Китаю (у которых полно своих НПЗ) она нужна исключительно в сыром виде. Не дизель, не мазут, не газойль, не сырая нафта, а нефть!
Сложности, с которыми сталкивается нефтегазохимия, носят отнюдь не абстрактный характер, говорит руководитель департамента поддержки клиентов и продаж «Альфа-Форекс» Александр Шнейдерман. Во-первых, напоминает эксперт, из-за попадания под санкции компании НОВАТЭК заморожены строительные работы по проектам «Мурманский СПГ» и «Обский СПГ». Также перенесены сроки по сдаче в эксплуатацию проекта «Арктик СПГ-2». Идут разговоры о перепрофилировании производств в более простые в технологическом плане соединения – карбамид и аммиак вместо СПГ и водорода.
Во-вторых, присутствие иностранных партнеров и инвесторов в газохимических проектах обеспечивало доступ к высоким технологиям. Сегодня технологическое отставание стало очевидным, особенно на примере продукции высоких переделов. Чтобы его сократить, нужно больше инвестиций в НИОКР – как для государства, так и для бизнеса.
Денег нет, и точка
«Россия способна производить продукцию более высоких переделов – тот же метанол, азотные удобрения, которые имеют отличный потенциал сбыта. Плюс их проще вывозить, чем тот же СПГ, для дальней транспортировки которого требуются суда-метановозы со специальными мембранными цистернами, – говорит директор Фонда национальной энергетической безопасности Константин Симонов. – Можно конвертировать природный газ в сыпучие материалы, преодолевая тем самым логистические барьеры. Осознание всего этого приходит, что-то в этом направлении делается, но – недостаточно».
Возьмем нефть. У нас в сфере ее переработки за последние 10 лет свершилась настоящая революция. Многие привыкли думать, что Россия производит только сырую нефть, которую гонит напропалую на экспорт. Ничего подобного: на самом деле мы получили совершенно другую отрасль. Пришли серьезные инвестиции, полностью реконструировано множество заводов, выросли индексы Нельсона (мера сравнения мощностей установок вторичной переработки НПЗ с мощностями установки первичной переработки нефти). Это – история успеха, которую стоило бы продолжить. Тем более теперь, когда значимость переработки всем очевидна. Успех состоялся благодаря договоренностям между нефтегазовыми компаниями и государством: стороны приняли совместную концепцию инвестиций в переработку. Заработал механизм обратного акциза, то есть частичного возврата собранных с компаний рентных сборов. Эти деньги пошли на модернизацию НПЗ, рассказывает Симонов.
Но процесс обновления перерабатывающих мощностей не завершен: программа застопорилась, хотя бизнес предлагает ее продлить. Этого категорически не хочет Минфин, ссылаясь на выпадающие доходы. Денег нет, и точка. Между тем инвестиционные затраты настолько большие, что сырьевые компании не в силах в одиночку нести это бремя. Особенно с учетом постоянно растущих рентных сборов с нефтегазового комплекса. В 2022 году по ним был поставлен исторический рекорд, а 2024-й наверняка даст второй в истории результат. Да, госрасходы подскочили, соответственно, программа по развитию перерабатывающих отраслей признана слишком затратной для страны. Ну так ведь ничего не бывает на ровном месте, рассуждает Константин Симонов: пресловутое государственно-частное партнерство предполагает использование в том числе ресурсов государства. Между тем Энергетическая стратегия России до 2050 года (проект в стадии обсуждения) никакого особого роста нефтепереработки не предусматривает.
Термококс – панацея?
С углем дела обстоят не менее интересно. В России на данный момент нет сегмента его переработки, утверждает доктор технических наук, руководитель Сибирского научно-исследовательского института углеобогащения Сергей Исламов. При этом в 1950–1960-х годах он покрывал все потребности страны в газовом топливе и химической продукции. Но после открытия богатых нефтегазовых месторождений в Сибири предприятия по глубокой переработке угля (большая часть технологий разработана в Германии в 1930–1940-х годах) свернули. Сегодня, по словам Исламова, угольную промышленность представляют частные компании, менеджмент которых ориентирован на краткосрочную задачу – добыть и продать топливо. При этом создание новой индустрии потребует, как минимум, 20–30 лет, а открытие перерабатывающего завода мощностью 100 тысяч тонн в год – нескольких миллиардов рублей инвестиций. Так или иначе, перспектива развития отрасли связана с эффективностью и масштабами экспорта. В 2022 году более половины от добытых 400 млн тонн угля отправили за рубеж.
«В условиях ограничения физического объема экспорта и существенного удорожания логистики необходимо продавать более дорогую продукцию, – говорит Исламов. – Классическая технология гравитационного обогащения угля практически исчерпала свой экономический потенциал. Назрела необходимость перехода к технологии термического обогащения, которая радикальным образом повышает качество конечного продукта... Из разработок нового времени могу отметить концепцию «Термококс», основанную на частичной газификации угля».
Речь идет о безотходной переработке энергетического угля в два продукта с большой добавленной стоимостью: газовое топливо и углеродный остаток – термококс, по своим физико-химическим свойствам близкий к древесному углю. Технология позволяет на 25–30% снизить выбросы в атмосферу. Из термококса много чего можно сделать – от сорбента для очистки сточных вод до бездымного бытового топлива и углеродных восстановителей для металлургии. Первый мини-завод по производству сорбентов в Красноярске был запущен еще в 1996 году.
По словам Никиты Масленникова, мы сильно запоздали с реализацией структурных перемен в угольной отрасли. Мир давно смотрит в сторону углехимии, поскольку уголь как таковой – уходящая натура: всем, включая Россию, надо думать о климатической повестке, о том, как сократить выбросы карбона. Надо заниматься комплексной разработкой пластов, извлекая не только уголь, но и более полезные элементы. Например, этан, присутствующий в шахтном газе. Этановых залежей под Кузбассом просто неимоверное количество, это сырье нового типа, готовый материал для промышленной химии, рассуждает эксперт. Не хватает мощностей по его первичной переработке, аналогичной процессу сжижения природного газа. Создавать их придется в любом случае, не бросать же чемодан без ручки, каковым в России является угольная сфера в силу малой рентабельности.
Дело очень перспективное. Это новые производства, новые рабочие места, продукты с высокой добавленной стоимостью – удобрения, краски, резина, аккумуляторы. Параллельно надо выстраивать альтернативную логистику, строить новые железнодорожные пути и модернизировать старые: как мы довезем товар в тот же Китай, если сегодня и Транссиб, и БАМ перегружены, их пропускная способность ограничена?
«У всех собственные мощности»
Что касается металлообработки, сегодня ее во многом поддерживает спрос со стороны ВПК, отмечает Никита Масленников. Да, с наличием и доступностью исходного сырья полный порядок: Россия обладает прекрасными запасами железной руды, алюминия, меди, никеля, прочих металлов. Иное дело – внутренний спрос на готовые изделия, на трубопроводы, железнодорожные рельсы или арматуру для железобетонных конструкций в домах. Ипотека у нас сокращается, соответственно, за пределами 2025 года возможен системный спад жилищного строительства. Трубопроводы пока нужны в основном для транспортировки энергоносителей в Китай. Изготовить и проложить дополнительные трубы можно, а платить кто будет? Зачем нам это, если нет четких договоренностей с китайской стороной по поставкам, по цене? Если говорить о Транссибе, там надо не рельсы менять, а электрифицировать магистраль в полном объеме.
«Внутренний спрос шатается, внешний – закрыт: у всех стран собственные мощности, мировая металлургия на спаде, у китайцев своих производств полным-полно, – говорит эксперт. – Остаются отдельные виды сложного проката, в частности, алюминиевого, который широко применяется при создании сварных труб. Полуфабрикаты из алюминия потребляют химическая, пищевая промышленность, сельское хозяйство, электротехника. Вообще, металлургия отличается инерционностью, в силу типов производимых изделий. Один из главных вызовов – устаревшее оборудование на предприятиях, не всегда эффективные методы металлообработки, нехватка энергосберегающих технологий».
Будущее отрасли Масленников связывает с формированием новых продуктовых линеек под новые запросы, с использованием инновационных сплавов, редкоземельных металлов. Эта продукция всегда будет востребована – и оборонным комплексом (просто в меньших объемах), и строительным сектором, и автопромом, и авиапромом, и железными дорогами. Для высокоскоростных магистралей нужны рельсы повышенной (длиной 100 метров) протяженности. В России такие производит компания Evraz, раньше РЖД закупала их за рубежом – в Японии и Австрии. Металлообработка в большей степени, чем другие сферы, зависит от характера спроса со стороны основных потребителей и сопряженных секторов. И меняться она будет в соответствии с теми изменениями, что происходят у них.
Отсутствие и присутствие
Итак, что у нас в сухом остатке? Во-первых, исходный посыл «давайте перерабатывать сырье, а не гнать на экспорт». Будучи слишком общим, он, наталкиваясь на конкретные обстоятельства, рассыпается как карточный домик. У него есть высший смысл, он, безусловно, привлекателен, как любая перспективная, потенциально полезная идея. Но когда дело доходит до реализации, возникают проблемы самого разного, порой неочевидного свойства.
Можно ли выделить главную? Наверное, да: это отсутствие у государства и бизнеса системного интереса к теме глубокой переработки сырья, это инерционность мышления и действий. А далее – бесконечный список препятствий «меньшего» калибра, где ключевое слово, опять же, – отсутствие: экономической целесообразности; инвесторов для долгосрочного финансирования работ (сектор по переработке угля в жидкие и газообразные продукты надо создавать фактически с нуля); устойчивого спроса со стороны Китая, Индии и других внешних покупателей; необходимых мощностей, оборудования и технологий; доступных кредитов; дешевой и удобной логистики; щадящего налогового законодательства...
Но при всем этом есть и яркие истории успеха, дающие надежду. Есть достижения, которые нельзя не заметить. Ведь научились же в России создавать стометровые рельсы, полностью перерабатывать бокситы, переориентировать газовую отрасль на производство и экспорт азотных удобрений, импортозамещать полимеры и другую продукцию нефтехимии, модернизировать НПЗ, добывать гелий из газа и литий из нефти, внедрять технологии термического обогащения угля. Значит, можем!