— Курс рубля начиная с 10 марта крепнет по отношению к доллару непрерывно, однако есть сомнения в его реалистичности. Наблюдатели указывают на меры жесткого валютного контроля со стороны ЦБ, создающие для российской валюты некую искусственную среду. Вы согласны, что курс завышен рукотворным образом?
— Действительно, механизм курсообразования является нерыночным. Нет свободного обмена рубля на иностранные конвертируемые валюты. Новая политика Центробанка — это в каком-то смысле возврат к валютным ограничениям, которые практиковались с середины и до конца 1990-х годов, да и в следующем десятилетии. Вплоть до 2014–2015 годов в России не было рыночного плавающего курса рубля. Сегодня, с одной стороны, на курс воздействует очень большой приток валюты, связанный с обязательной продажей экспортерами валютной выручки. С другой стороны, существуют проблемы с импортом: непонятно, как и на что его закупать, как обеспечить логистику. В условиях низкого спроса на доллар и евро можно устанавливать курс произвольно, в достаточно широком диапазоне, просто-напросто за счет операций если не самого ЦБ, то каких-то других банков, которые получают рубли и могут повлиять на закупку валюты. Но регулятор проявляет благоразумие и не дает рублю совершать резкие скачки.
Вместе с тем непредсказуемость сохраняется: неизвестно, в какой точке рубль окажется завтра. Я считаю, что нужно быть последовательными и в качестве номинального «якоря» ввести так называемый наклонный валютный коридор: его параметры привязаны к прогнозируемым темпам инфляции. Для начала — от 70 до 85 рублей за доллар, а далее — с перспективой изменения «наклона» и с возможным сохранением коридора на долгосрочной основе. Это обеспечит предсказуемость операций по установке курса. Замечу также, что слишком крепкий рубль сокращает рублевые доходы экспортеров и бюджета, сверстанного при курсе 72–74 рубля за доллар. С другой стороны, он способствует снижению инфляции и инфляционных ожиданий.
— Как долго продлится процесс усиления рубля?
— Довольно долго, если только Банк России не решит привести его к уровню бюджетного плана. На ситуацию повлияет и эмбарго на поставки российской нефти. Думаю, рано или поздно оно будет введено: либо до конца 2022 года, либо, с учетом позиции ряда европейских государств, до конца 2023-го. Страны Центральной Европы на 80–90% зависят от российской трубопроводной нефти: Словакия, Чехия, Венгрия не имеют выходов к морю и портов соответственно, они не завозят сырье танкерами, а получают его по трубопроводу «Дружба». Как сейчас от этого отказаться? Что касается России, то ей экспорт нефти дает в ценовом измерении две трети выручки от продаж углеводородов. Газ обеспечивает только одну треть. Если сценарий нефтяного эмбарго будет реализован, то рубль может ослабеть из-за самого факта снижения положительного сальдо торгового баланса.
— Как вы оцениваете ситуацию с ключевой ставкой, насколько текущий уровень в 14% годовых отвечает интересам экономики?
— Сложный вопрос. Если считать приоритетом обуздание инфляции, то ключевая ставка должна превышать ее уровень на 1–1,5%. Соответственно, при годовой инфляции в 17% ставка должна быть не ниже 18%. Однако мы видим, что Центробанк действует в обратном направлении. И это вполне обоснованная политика в условиях, когда важно, чтобы кредиты не были запретительно дорогими для бизнеса. Впрочем, бизнес сегодня пребывает в состоянии крайней растерянности. Он не понимает, какой импортный товар ему доступен, что он может продать сам и какой будет спрос. И в этой ситуации политика «инфляция минус» в отношении ключевой ставки разумна. Но мне кажется, что на данном этапе ЦБ мог бы сказать прямо о своем сознательном выборе в пользу этой тактики. Мол, если инфляция снизится до 12% годовых, то мы также отнимем от ставки один процентный пункт. Это положение надо закрепить, а заодно установить сроки корректировки. Скажем, поквартально. Бизнесу будет намного проще ориентироваться.
— Насколько адекватны действия ЦБ по стабилизации финансовой ситуации и отражению санкционных угроз?
— С самого начала Центральный банк действовал предельно грамотно и четко. В первую очередь следовало предотвратить панику, массовый набег на банки. Люди снимали с банковских счетов не только доллары, но и рубли. И было непонятно, удастся ли стабилизировать саму банковскую систему. Задача была решена за счет резкого повышения ключевой ставки и введения ограничений на валютные операции. А сейчас нужно переходить к политике, которая была бы приспособлена не к экономическому росту (его в этом году не будет), а к текущим реалиям. И те меры, что я сейчас назвал по двум параметрам — по валютному коридору и по ключевой ставке ЦБ («инфляция минус»), — можно было бы провозгласить хотя бы на срок в полгода, а лучше на год. К глубокому сожалению, к рыночному плавающему курсу и к таргетированию инфляции не удастся перейти ни в течение 2022-го, ни даже в течение последующего года.
— Насколько устойчива банковская система России в условиях, когда в отношении банков вводятся все новые ограничения?
— Безусловно, ситуация ухудшилась. Но ее частично спасают «домашние заготовки» Центробанка. Межбанковские переводы производятся через систему быстрых платежей, а также с помощью других механизмов, созданных за последние пять лет. Поэтому и карты международных систем VISA и MasterCard, имитированные в России, нормально работают внутри страны. Однако есть и серьезные проблемы. С 2014 года ряд ведущих российских банков, в частности ВТБ, Внешэкономбанк и Россельхозбанк, включены в список секторальных санкций SSI (Sectoral Sanctions Identifications). На практике это означает, что они не могут привлекать займы у американских банков и инвесторов на срок свыше 30 дней, будь то облигации или кредиты. Видимо, тогда это был пробный шар. А сегодня США пошли дальше, включив в список SDN (Specially Designated Nationals List) Сбербанк, Альфа-банк, ВТБ и другие системно значимые банки. Речь идет о намного более жестких санкциях, означающих запрет на открытие корреспондентских счетов в зарубежных банках, а также блокирование открытых счетов.
Произвести платежи нельзя не потому, что банк отключен от SWIFT, а из-за блокировки счетов. Еще один момент: c 2014 года банки из списка SSI научились пополнять свои ресурсы не за счет иностранных облигационных займов. Это далось им непросто: приходилось производить дополнительную эмиссию акций, а главное — выпускать субординированные облигации, которые засчитывались в капитал банков. И я думаю, что сегодня эту практику можно расширить — с выкупом субординированных облигационных займов даже за счет федерального бюджета, если портфель кредитов окажется низкого качества. Как известно, в России до 1 октября приостановлена процедура банкротства, а значит, невозможно осуществить взыскание долгов и, кроме того, оценить платежеспособность клиента. Озаботившись этим, банки пересматривают всю систему внутренних рейтингов, непрерывно проводят стресс-тестирование — в отношении и корпоративных клиентов, и физических лиц. Надежные заемщики имеют возможность получать дальше кредиты или рассчитывать на реструктуризацию. Однако в портфеле банков может накопиться крупный негатив. Видимо, во второй половине года станет понятно, кто платит по кредитам, а кто нет. И вот тогда банкам потребуется дополнительная помощь: надо будет искать инструменты пополнения их капитала.
— Насколько серьезной санкционной мерой является отключение от SWIFT ряда ведущих отечественных банков? Это ведь усложняет торговлю российскими энергоресурсами с той же Европой.
— SWIFT — международная система. Видимо, поэтому и не все банки РФ отключены. В частности, «Газпром» получает валюту за поставки газа, чтобы затем менять ее на рубли. По-настоящему ужесточить санкции можно путем отсечения от SWIFT всей банковской системы России и блокировки корреспондентских счетов. Но тогда непонятно, как Запад будет оплачивать поставки энергоносителей. Пойти на столь жесткие меры недружественные страны сегодня не готовы.
— Золотовалютные активы ЦБ на сумму около $300 млрд заморожены. Какие долгосрочные последствия это может иметь для российской экономики?
— Безусловно, это экстраординарная история. Подобным образом Запад действовал в отношении Ирана, правда, это было растянуто во времени. Сегодня недружественные страны решили в какой-то момент вернуться к иранскому опыту, когда платежи за нефть шли на специальные счета, с которых (под контролем международных инстанций, ООН) можно было покупать продовольствие, медикаменты, другую «гуманитарку». Запад намеревался предложить России открыть соответствующие счета и для новой выручки, и частично для резервов ЦБ. Но в итоге идея оказалась абсолютно неприемлемой для обеих сторон. Разумеется, встает вопрос — какова дальнейшая судьба этих $300 млрд? На данный момент их отсутствие никак не влияет на процессы в нашей экономике. В условиях, когда у России очень большое положительное сальдо торгового баланса, нет надобности задействовать эти деньги для корректировки валютного курса. Ходят разговоры, что Запад может их истратить на восстановление инфраструктуры Украины, никак не привлекая Россию. Думаю, это пока не актуально. По идее, $300 млрд должны быть возвращены после снятия санкций.
— Перед Россией опять замаячила перспектива дефолта: Америка вроде бы больше не согласна принимать наши долговые платежи в рублях. Насколько такая перспектива реальна и какие могут быть последствия?
— Дефолт — это неспособность заемщика оплачивать свой долг и проценты по нему в установленные сроки. В России такого положения нет. Сегодня речь идет о внешнем долге, поэтому сравнивать с 1998 годом сложно: тогда долг был внутренний, и тогда ни граждане, ни бизнес не хотели платить налоги. Минфин РФ порой не имел на своем счете в ЦБ ни рубля. Сегодня наша страна, правительство располагают и рублями, и долларами, которые могут находиться на счетах банков, не попавших под санкции. Думаю, на Западе не будут блокировать платежи через эти счета: им это не выгодно перед лицом своих инвесторов — держателей облигаций российского долга. Едва ли недружественные страны захотят брать на себя даже не юридическую, а именно политическую ответственность за то, чтобы наказывать собственных граждан. А вообще, основные неприятности, которые последовали после дефолта в 1998 году, сегодня уже проявились. Валютный курс обвалился, некоторые банки оказались на грани банкротства. В 1998-м большинство частных банков охотно пошли на это банкротство. Как позже выразился один частный банкир, вкладчикам «достались от дохлого осла уши». Сегодня проблемы с выплатой внешних долгов не несут в себе угрозы подобных последствий на внутреннем рынке.
— В марте–апреле в России резко усилился спрос на экзотические валюты: оборот по операциям с турецкой лирой на бирже увеличился в 20 раз, с юанем — в 182 раза, а с тенге — в 20 тысяч раз. С чем это связано?
— Каждый случай надо рассматривать в отдельности. Думаю, основная масса людей, покупающих эти валюты, пытаются не сохранить свои сбережения, а выиграть тактически. То есть использовать спекулятивные моменты в надежде на то, что колебания будут происходить в выгодную для них сторону. Допустим, сегодня рубль укрепился, а в дальнейшем они прогнозируют его снижение к доллару и к этим валютам тоже. Соответственно, продать их можно будет за большее количество рублей. Но это рискованная и сложная для неискушенных игра. Скажем, юань не обладает свободной внутренней и внешней конвертацией. Конвертация производится только по разрешениям для граждан Китая, нерезиденты остаются не у дел. Если объемы и интенсивность российско-китайской торговли будут нарастать, то спрос на юань будет расти. Соответственно, закупать его стоит. Но сегодня ни в чем нельзя быть уверенным в полной мере. Объем внешнеторговых операций с казахстанским тенге может расшириться, а может и упасть.
— Любой кризис порождает множество материальных рисков. Как сегодня действовать, чтобы сохранить свои сбережения? К примеру, если мы возьмем человека среднего достатка, обладающего свободной суммой в 100–200 тысяч рублей (для бедных и богатых вопрос не актуален), как поступить с этими деньгами?
— Все будет определять готовность принятия риска. Если вы хотите сохранить свои деньги, лучшим вариантом будет депозит в солидном банке. Но в этом случае процентная ставка по вкладу не покроет полностью инфляцию, а значит, потерь не избежать. Если же вы готовы пойти на умеренный риск, лучше вложиться в более-менее понятные инструменты. Например, в акции компаний из реального сектора экономики, производителей продуктов питания или электроэнергии. Словом, всего, что пользуется спросом и идет на удовлетворение каждодневных нужд населения. Сюда я бы добавил акции наших IT-компаний. Это достаточно консервативный выбор. Есть и чисто спекулятивные варианты, касающиеся, например, всех операций с криптовалютами. Или если рассчитывать на ослабление российской валюты к доллару, то можно внутри банка обменять рубли на доллары и положить их на депозит. Когда-нибудь вы сможете либо доллары забрать со счета, либо попытаться их продать уже по более высокому курсу.
— Нынешняя ситуация беспрецедентна для российской экономики и финансовой системы. Какие угрозы для нее вы считаете наиболее серьезными?
— Больше всего меня беспокоит то, что гибнут люди. Тема вроде бы находится за гранью экономического обсуждения, но если спецоперация затянется, то все негативные тенденции, касающиеся экономики, будут только усугубляться. С одной стороны, мы живем под санкциями (что само по себе крайне тяжело), с другой — продолжаем нести значительные расходы на ведение боевых действий. Нам надо срочно налаживать импортозамещение, решать немыслимо сложные производственные, финансовые, логистические задачи. Но как это возможно, если в приоритете — геополитика? Надо отдавать себе отчет: один из самых дефицитных ресурсов у России — это время, его становится все меньше.