- Был ли развал СССР неизбежным?
- Ответ надо искать глубоко в истории. Я разделяю мысль бывшего премьера Великобритании Маргарет Тэтчер, которая говорила, что социализм советского, жесткого планово-административного типа – это искусственная и надуманная система. Она работала до поры до времени, пока держалось на страхе и рабском труде.
Но уже где-то к середине 60-х годов стало понятно, что система захлебывается. Тогда была предпринята первая попытка ее трансформировать – путем, так называемых, косыгинских реформ - повышения самостоятельности предприятий, введения элементов хозрасчета. Но вскоре советское руководство испугалось событий Пражской весны 68-го, и преобразования были свернуты.
В принципе, крах грозил Советскому Союзу уже в середине 70-х, но тут открыли Самотлорское месторождение, и его дешевая нефть в сочетании с резко скакнувшими после второй арабо-израильской войны ценами на «черное золото» позволила продержаться еще какой-то период. Тогда страна и ее экономика плотно сели на нефтяную иглу.
В трудах Егора Гайдара, который много работал с архивами, цитируется одна из телеграмм премьера Косыгина министру нефтяной промышленности: «Изыщи еще немного нефти, очень хлебушка хочется». Мы критически зависели от импорта зерна, на пике доходившего до 45 млн тонн в год. Союз был не в состоянии сам себя прокормить.
Следующую попытку оттащить страну от пропасти предпринял Горбачев, с экономической точки зрения, в отличие от демократизации, неудачную. И к концу 80-х годов советская экономика фактически находилась в состоянии коллапса – в плане и потребительского рынка, и бюджета, и финансов в целом.
Параллельно Михаил Сергеевич дал больше самостоятельности региональным и республиканским элитам, которые стали тянуть одеяло на себя. Лозунг «Хватит кормить Москву!» обрел бешеную популярность на местах. Каждая республика надеялась, что из тяжелейшего социально-экономического кризиса она в одиночку выйдет проще и с меньшими потерями.
К тому моменту, когда эти два фактора – экономическая разруха и центробежные тенденции – сошлись, СССР был обречен. Хотя, если бы Горбачев начал более радикальные реформы раньше, а с другой стороны, не опоздал бы с попыткой прийти к новому союзному договору (который был сорван путчем августа 1991-го), СССР мог бы уцелеть, но в более гибкой форме - типа конфедерации. При этом он в любом случае потерял бы прибалтийские республики, твердо настроенные на обретение суверенитета. Августовский путч 1991 забил последний гвоздь в гроб Советского Союза.
- В числе первопричин, подорвавших финансовую стабильность СССР, часто называют колоссальные траты на войну в Афганистане и на противоборство с рейгановской военно-космической программой СОИ. Какую роль эти факторы сыграли в действительности?
- Я считаю их отягчающими, но не основными. Планово-административная система советского типа была нежизнеспособна в принципе. Ну, сделали бы власти меньше ошибок, не транжирили бы так деньги на оборону, на вооружения, коллапс наступил бы чуть позже. Но наступил бы непременно. Конечно, эти запредельные для такой экономической модели военные расходы ложились на экономику тяжким бременем.
Но были более значимые факторы, к которым я бы отнес события мая 1986 года. После того, как американцы внушили саудовским шейхам, что следующим после Афганистана объектом нападения со стороны СССР станут они, министр нефти Саудовской Аравии объявил, что Эр-Рияд перестает сдерживать нефтедобычу, и, соответственно, экспорт. Это привело к катастрофическому для нас обвалу цен. Когда я в начале 90-х работал в правительстве, цена доходила до $8 за баррель. Значительная часть советских, а потом и российских месторождений становилась убыточной, при реальном (а не госплановском) расчете издержек.
- При Горбачеве осуществлялись попытки совместить заведомо несовместимые вещи - элементы плановой экономики с рынком и госкапитализмом. В частности, в 1987 году были расширены права предприятий, усилена их мотивация и финансовая самостоятельность. Неужели руководство страны не осознавало, что эти усилия обречены на крах при действующей архаичной модели экономики и государства?
- В начале правления Горбачева у нас еще был шанс пойти по пути плавных китайских реформ Дэн Сяопина, в 1990-1991 годах – уже нет. При всем уважении к Михаилу Сергеевичу, его экономическое окружение, состоявшее преимущественно из ортодоксов типа Рыжкова и Павлова, оказалось абсолютно не готово к серьезным преобразованиям рыночного типа. Поэтому программа перехода к рынку «500 дней» и повисла в воздухе: проект Шаталина-Явлинского отдали на доработку правительственным экономистам, которые его полностью выхолостили.
При этом принимались разрозненные меры, носившие, скорее, деструктивный характер. Так, Закон о социалистическом предприятии 1987 года фактически снял контроль над расходами, в том числе над заработной платой, но одновременно ввел такую управленческую экзотику как выборы директоров.
Чтобы задобрить трудовой коллектив, директор раздавал деньги в меру собственной креативности. Это нанесло сокрушительный удар по финансовой стабильности, так как доходы стали неуправляемо расти, а адекватного предложения товаров не было. Но поскольку цены контролировались административно, возникла скрытая инфляция. Она выражалась в форме нарастающего дефицита товаров, к началу 90-х уже тотального. Образовался, по терминологии экономистов, гигантский инфляционный навес – в виде сбережений граждан, которые не могли быть реализованы.
Об этом, кстати, тогдашний председатель Госбанка СССР Геращенко писал и Горбачеву, и в правительство – что объем сбережений быстро нарастает, и что они носят вынужденный характер. Другое дело, что потом само государство направило эти деньги на финансирование дефицита бюджета. Когда говорят, что Гайдар уничтожил сбережения, это – от непонимания ситуации. В реальности эти средства были израсходованы последним советским правительством Павлова, а обязательства перед населением, естественно, остались.
- Можно вспомнить и знаменитый Закон «О кооперации в СССР», который был принят в мае 1988-го и разрешил кооперативам заниматься любыми не запрещенными законом видами деятельности, включая торговлю. Какова его роль в тогдашней советской экономике?
- Опять-таки, благое вроде бы начинание, но с весьма плачевными последствиями. С одной стороны, действительно, появились какие-то кооперативные ресторанчики, а в центре Москвы - даже первые кооперативные туалеты. Но основной итог был крайне негативным.
Кооперативы создавались при крупных предприятиях, причем в качестве учредителя выступал обычно сам директор, либо его жена, любовница, кто-то из друзей, родственников, соседей... Пользуясь налоговыми льготами и правом практически неограниченно обналичивать деньги, они действовали по следующей схеме: формально продукция реализовывалась через кооператив, а деньги шли в пользу конкретных лиц (это затронуло даже оборонные предприятия). Это нанесло смертельный удар по сбалансированности финансовой системы Союза и привело к полному краху и бюджета, и финансов страны в целом.
- Параллельно с внутренними деструктивными тенденциями полным ходом шел и процесс крушения соцлагеря. Причем Москва поддерживала своих бывших политических сателлитов до последнего. Туда тоже ведь уходили огромные деньги, не так ли?
- Прямых финансовых дотаций c нашей стороны не было, не считая поставок оружия, но помощь осуществлялась через дисбаланс цен. Ни для кого не было секретом, что Москва является для стран соцлагеря донором – мы им продавали нефть, газ, лес, цветные металлы и другие виды сырья по льготным, бросовым ценам, а их продукцию – станки, трамваи, локомотивы, продукты, лекарства, одежду и обувь – покупали по завышенным расценкам.
В итоге сложилась очень интересная ситуация. После того, как партнеры по СЭВ расстались с нами и своим коммунистическим прошлым, оказалось, что СССР, который прекратил расплачиваться за поставки, должен этим странам миллиардные суммы в условных рублях. В конечном итоге все эти долги перешли России, согласившейся пересчитать их в долларах. Получилось около $15 млрд, и их пришлось выплатить сполна.
- В социалистической экономике механизм формирования цен на товары и услуги отсутствовал как таковой. По сути, их придумывало специальное правительственное учреждение – Госплан. Насколько этот внерыночный момент тормозил развитие страны в конце 80-х?
- То, каким образом складывались цены, даже оптовые, могло бы стать прекрасным сюжетом для советского юмористического журнала «Крокодил». Абсолютно искусственные, завышенные на продукцию легкой промышленности и для ряда других потребительских товаров, они не имели никакого отношения ни к издержкам, ни к спросу и предложению. При этом были заниженные внутренние цены на сырье.
Вообще, вся советская экономическая модель исходила из того, что деньги вторичны, что они нужны лишь для выплаты зарплат бюджетникам, работникам на предприятиях. Никакой реальной конкуренции на рынке труда не было. До принятия вышеупомянутого закона 1987 года, предприятия очень жестко контролировались и лимитировались вне всякой связи с производительностью и ценой труда. И поэтому, если предприятию формально не хватало денег расплатиться за продукцию, которую оно потребляло, государство давало ему фактически беспроцентный кредит. Все инвестиции были бесплатными и централизованными.
А вообще, всерьез говорить о производительности труда применительно к советской экономике – занятие лукавое, если не бессмысленное. Безусловно, это был архаизм, жестко стопоривший развитие страны.
- После Великой Отечественной войны страна так и не отошла от мобилизационной модели, продолжала штамповать танки, создала ядерное оружие, запустила человека в космос. При этом население ютилось в коммуналках и ездило на автобусах в Москву за колбасой. То есть, на одном полюсе - баллистические ракеты, на другом – абсолютное потребительское убожество. Насколько этот разрыв был губителен для экономики?
- На космическую и ядерную программы, на оборонную сферу работала вся экономика. Потребление населения всегда было вторично. Первый завод по производству туалетной бумаги открылся в СССР в конце 60-х годов, до этого людям приходилось пользоваться в отхожем месте газетой «Правда». Цветное телевидение как технологическая идея было изобретено в Советском Союзе, а цветные телевизоры вошли в обиход на 20-30 лет позже, чем на Западе.
Таких примеров не перечесть. Можно вспомнить, что паспорта у колхозных крестьян появились лишь через полтора десятка лет после окончания войны. До этого было фактически узаконенное рабство. До 1966 года в СССР действовал обязательный минимум трудодней в год для каждого колхозника, когда деньги за работу вообще не выплачивались. В результате сельское хозяйство совершенно захирело, хотя царская Россия являлась одним из крупнейших в мире производителей сельхозпродукции и крупным экспортером зерна.
- Регионы, республиканские центры, тогдашние союзные республики, Российская Федерация, Москва – все эти субъекты СССР снабжались совершенно по-разному в финансовом, материальном плане. Как эта неравномерность, эта диспропорция отразилась на судьбе страны в конечном итоге?
- В Советском Союзе Россия выполняла довольно странную роль - одновременно метрополии и колонии. В Москве были сосредоточены все органы союзного управления, сама экономика РФ управлялась из федерального центра, и вместе с тем она являлась донором для большинства республик, в том числе за счет искусственной системы цен. Этой теме была посвящена моя последняя, перед приходом в правительство, научная работа.
Мы провели расчет на основе межотраслевых моделей, как выглядела бы ситуация с точки зрения межреспубликанских потоков, если бы СССР перешел на мировые, рыночные, сбалансированные цены. Так вот, оказалось, что положительное сальдо имеют только Россия и Азербайджан, у которых собственные залежи и добыча нефти. При этом все республики считали, что именно они кормят федеральный центр, Москву.
- Кабинет Егора Гайдара, в котором вы работали, фактически стал правопреемником последнего советского правительства. Какое «наследство» от советской экономики вы получили?
- Замечу, что мне довелось потрудиться в Института экономики и прогнозирования научно-технического прогресса АН СССР под руководством академика Александра Ивановича Анчишкина, который занимался не абстрактными теориями, а насущными проблемами. Но поскольку многое было тогда строго засекречено, мы не знали о каких-то принципиальных вещах.
Масштаб бедствия стал для нас ясен уже после прихода в правительство, где я возглавил валютно-экономическую комиссию. Выяснилось, например, что золотой запас Советского Союза похудел в пять раз, был распродан премьерами Рыжковым и Павловым в конце 80-х – начале 90-х. Страна фактически жила на политически мотивированные кредиты, которые Запад давал Горбачеву, но их не хватало.
В какие-то дни в валютном резерве именно правительства (не берем в расчет ЦБ с его золотовалютными резервами) оставалось $20-30 млн при внешнем долге $120 млрд. Почти все птицекомплексы, свиноводческие комплексы, снабжавшие население городов мясом, держались тогда на импортном зерне. В какой-то момент зерна в хранилищах оставалось на два-три дня, поскольку кредиты после августовского путча были перекрыты, и поток зерна из-за границы иссяк. В конце 1991 года дефицит бюджета составлял 33-35% ВВП (сейчас мы рассуждаем: 3-4% — это много или мало) и покрывался на 90% денежной эмиссией, печатанием денег, что дополнительно разгоняло потенциальную инфляцию. Госказна была пуста. Таковы дополнительные свидетельства о реальной эффективности советской экономики, о «величии» которой до сих пор любят рассуждать дилетанты.