Для «погружения» в материал несколько цифр, все значения округлены до тысяч. В «моровом» 1771 г. доходы екатерининской казны составили 26 826 000 руб. Помимо подушных сборов, винных, соляных, таможенных и прочих платежей, а также прихода с завоеванных провинций учтены поступления от потаенных раскольников двойного оклада — 33 тыс. руб., оренбургских тептерей (башкирской этносословной группы) и бобылей — 27 тыс. руб. и даже ингерманландских обывателей — около 11 тыс. руб.
Есть в императорских ведомостях сведения о доходах от малороссийских драгунских полков, со всяких людей (96 тыс. руб.), а также с числящихся за разными людьми подсоседков, с подданных Черкасс и подсоседков Донских станиц и слободских полков (386 тыс. руб.).
Кстати говоря, баланс тогда подбивали не до копеечки, а до ее доли. Безо всяких компьютеров и калькуляторов.
Что касается обыкновенных и чрезвычайных расходов (26 637 000 руб.), то самой крупной статьей были (и оставались в дальнейшем) «расходы по военно-сухопутному ведомству» — 9 033 000 руб., или 34% расходов бюджета, вместе с расходами на флот и адмиралтейство — 1 904 000 руб., — поглотившими в тот год 42% всех трат казны.
Вышеприведенное «погружение» — интересная финансовая беллетристика, но не более. Автору респект, ознакомил с бюджетной росписью за 1771 г. Но к чему это, коль говорим о чуме? А к тому, что в расходах бюджета, и почему-то в обыкновенных, а не чрезвычайных, есть статья «меры для предохранения от моровой язвы», траты по которой заявлены лишь однажды, в том самом 1771 г., в размере ровно 19 000 руб., притом что по другим статьям, напомню, цифры с долями копеек.
В то же время, согласно исследованию непосредственного участника тех событий, врача и экономиста Афанасия Шафонского, «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 год», на избавление от чумы только в Москве было израсходовано (снова ровно) 400 000 руб., или 1,5% всех расходов казны в 1771 г. (в переводе на бюджетные расходы 2020 г. — 293 млрд руб.). Причем не за год, а за несколько осенних месяцев.
В итоге про общий объем расходов в 400 тысяч знают все, кто занимается «чумной историей» конца XVIII в. Про 19 тысяч, отраженных в бюджете, — почитай, никто.
Чтобы было с чем сравнивать: в тот период совокупные расходы казны на колонизацию завоеванных территорий несколько лет подряд составляли ровно 200 000 руб. То есть за несколько «чумных» месяцев было растрачено (украдено, присвоено) две годовых бюджетных росписи на обустройство присоединенных земель и их жителей.
Разница более чем в 21 раз может говорить о том, что либо ученые плохо считали (что вряд ли), либо те, кто тратил деньги на противочумные мероприятия 1771 г., надеялись, что очень скоро запредельные траты (растраты) спишутся и забудутся, ведь победителей не судят.
Кто-то возразит, что эпидемия, массовая гибель людей и экстренные бюджетные траты наверняка привели к тому, что в дальнейшем доходы казны снизились. Это верно, но лишь отчасти. В 1771 г. доходы казны выросли на 4,2%. Впрочем, в 1772 г. поступления все-таки упали (на 1,8%); но случилось это не за счет снижения подушных податей, а вследствие уменьшения таможенных платежей и доходов от завоеванных территорий.
Не найдет подтверждения и предположение, что 400 000 руб. были «распиханы» по другим социально ориентированным статьям бюджета. В 1771 г. на статью «медикаменты» уже несколько лет как не выделялось ни копейки (последние траты были зафиксированы в 1767 году), а расходы на «богоугодные заведения» хоть и возросли с 1,5 тысячи в 1771 г. до 24 тыс. руб. в 1772-м, но уже с 1773 г. исчезли вовсе.
Откуда же взялись деньги? По совпадению, в 1769 г. Екатерина II ввела в обращение бумажные ассигнации, то есть запустила печатный станок. Соблазн им воспользоваться был велик всегда. Екатерининские царедворцы начали использовать эмиссию в хвост и в гриву: если в год запуска бумажных денег общая сумма всех ассигнаций составила 2,6 млн руб., то в 1771 г. — уже 10,7 млн руб., а в 1774-м — все 20 млн руб.
Подумаешь, 400 растраченных тысяч, когда напечатали 10 свеженьких миллионов.
Лиха беда начало: через полтора десятка лет, в 1787 г., сумма всех ассигнаций в обращении составила ровно 100 млн руб., тогда же началось падение курса бумажного рубля к серебряному. В 1769 г. рубли меняли по курсу 1 к 1, в 1796 г., в году смерти императрицы, курс был уже 0,79 к 1, а в 1807 г. за 1 бумажный рубль давали всего половину серебряного. Восстановить денежное обращение удалось только через 40 лет.
С чумой боролись не бюджетными деньгами, а эмиссией.
Кто был такой ушлый, что смог всего за несколько месяцев «освоить» громадную сумму в 400 тысяч? Этим виртуозом стал екатерининский фаворит генерал-адъютант граф Григорий Орлов, присланный из Петербурга не столько бороться с чумой, сколько наводить порядок в брошенном на произвол судьбы взбунтовавшемся городе. Граф прибыл в Первопрестольную уже 26 сентября (бунт случился 15–17 сентября), но не один, на белом коне, а с четырьмя полками лейб-гвардии, списочным составом до 9 тыс. штыков.
С чумой пришли бороться, ага.
Граф начал с того, что нашел и повесил зачинщиков бунта, с почестями похоронил невинно убиенного архиепископа Амвросия, а также отловил, разорвал ноздри и выслал в Сибирь наиболее активных участников беспорядков. Что до рекламируемых ныне комиссий по борьбе с заразой, то они начали работать только в середине октября. Кстати, Орлов пробыл в городе чуть менее 2 месяцев и укатил восвояси, когда с эпидемией было еще ничего не ясно.
Теперь же граф почитаем как избавитель Москвы от чумы. В его честь даже воздвигнута арка в Гатчине.
Григорий Орлов был не только талантливым фаворитом и хорошим военачальником, но, как показали московские события, блестящим антикризисным менеджером. Деньги он осваивал мастерски.
Во-первых, был объявлен набор в чумные больницы и предохранительные дома. Медикам определили двойное жалованье и ежемесячные доплаты: докторам — 36 руб., штаб-лекарям — 30 руб., лекарям и подлекарям — 24 руб., ученикам — 4,80 руб. в неделю. Кроме того, во все больницы были набраны цирюльники за 10 руб., плюс по 50 коп. в день на содержание (вот уж кто нужен буквально каждый день!), и санитары с зарплатой в 5 руб. Вдобавок всех обеспечили одеждой и питанием.
Во-вторых, 26 октября императрица издала Указ «О доставлении средств к пропитанию простому народу, лишившемуся оного по случаю прилипчивой в Москве болезни», которым вводились общественные работы по расширению Камер-коллежского вала. Делалось это, дабы «доставить сим людям богозаслуженное пропитание и истребить праздность, всех зол виновницу». Плата за работу была незначительной, но все же: мужчинам — по 15 коп., женщинам — по 10 коп. в день, а тем, кто придет со своим инструментом, накидывали по 3 коп.
В-третьих, многие москвичи скрывали болезнь, поскольку все имущество и одежду заболевших сжигали. Объявившим о своей болезни и впоследствии выписанным из больниц полагались «подъемные»: по 10 руб. женатым и по 5 руб. холостым. Вознаграждение объявлялось и доносителям об оставленных после умерших вещах: власть опасалась второй волны чумы, что могла наступить с возвращением теплой погоды. Доносителям полагалось по 20 руб. за каждое обнаруженное зачумленное хозяйство.
Организация больниц, обсерваций, складов для хранения вещей также была полностью за счет государства. Детки, лишившиеся родителей, помещались в созданный на Таганке «коронным иждивением особый дом», откуда после карантина их переводили в Императорский воспитательный дом. За городской чертой оперативно появилось восемь новых кладбищ (девятое, на Воробьевых горах, было обустроено, но осталось резервным). Москва выше крыши обеспечивалась хлебом и продовольствием.
А еще были возведены заставы на подъездных дорогах, произведены, закуплены в несметных количествах и использованы по назначению окуривающие смеси нескольких видов, постоянно проводилась дезинфекция всех государственных присутствий.
С дивана снова возразят, что главное — не потраченные деньги, а здоровье людей. И я не найду, что ответить демагогам. Действительно, с апреля по декабрь 1771 г. в Москве умерло 56 672 человека, а Екатерина в 1775 г. назвала цифру в «более 100 000 человек», тогда как за весь следующий год в городе умерло всего 3592 человека.
Так боролись с эпидемиями в XVIII веке.