— По кадровому составу правительство обновилось почти наполовину. К тому же некоторые из оставшихся — Силуанов, Голодец, Козак, Мутко — получили иные полномочия. Значит ли это, что у нас действительно новое правительство, или структурные и кадровые перемены можно оценить лишь как косметические?
Масленников: — Это, безусловно, новое правительство, потому что начался новый политический цикл. В то же время считаю, что для правительства не столько важны персоналии, сколько логика действий. В этом смысле кабинет во многом старый, потому что пока сохраняет преемственность той логики, которая была в 2015–2016 годах.
По-настоящему новым он станет, если освоит другую повестку. Курс уже задал президент, национальные цели есть. Как говорится: за работу, товарищи! А что получается — мы увидим после 1 октября, когда правительство представит все судьбоносные документы, план действий по ускорению экономического роста, параметры нового бюджета, определится с ситуацией вокруг соглашения ОПЕК+ по сокращению добычи нефти.
У правительства в этом составе есть запас прочности где-то в 1,5 года, за которые министры должны показать себя. Ключевые назначения — Антон Силуанов в качестве первого вице-премьера и Татьяна Голикова в качестве вице-премьера по социалке. При них можно ждать сохранения линии на консолидацию бюджета и повышения эффективности государственных расход.
Самые неэффективные траты у нас как раз в социалке, например, безадресная помощь и госзаказ. Голикова в своем прежнем качестве главы Счетной палаты высказала много инициатив по данному поводу, но будет действовать осторожно, потому что много недоделок осталось от прошлого правительства.
К примеру, по пенсионной реформе за 4 года так и не приняли постановление правительства, которое четко регламентировало бы порядок и методику исчисления пенсионного коэффициента. Это один маленький нерешенный вопрос, и в нем, как в капельке, отражается общая проблема правительства: слабая коммуникация друг с другом, бизнесом и обществом. Между тем структурная повестка требует других коммуникативных навыков и технологий.
Дай бог, чтобы в течение ближайших месяцев, пока они будут формировать свою повестку, эти коммуникации сложились.
Гринберг: — Особо ничего нового я не вижу ни в людях, ни в ментальности правительства. Зато есть противоречие: с одной стороны, установка на рывки и прорывы, а с другой стороны — ясная фискальная ориентация правительства, что видно по новым-старым назначениям.
Голикова и Силуанов — люди фискальной ориентации, для них практически все расходы неэффективные. Между тем если пофилософствовать, то здоровое общество всегда стоит перед выбором: как сочетать стабильность с изменениями, ведь когда стабильность затягивается — она переходит в застой.
У правительства ясного плана по поводу прорыва нет, есть только разные разговоры, как сделать этот прорыв. Президент Путин приказал, чтобы экономика увеличилась в полтора раза за его срок, это 5,5–6% роста ВВП в год, а бедный министр Орешкин не может и до 2% дотянуть, при том что экономика в развитых странах растет по 3,5–4% в год. Отсюда складывается впечатление, что правительству дана установка оставить все как есть, не рисковать.
Николаев: — Правительство можно было бы назвать новым, если бы появился другой премьер. А так правительство не новое, и это скорее плохо, чем хорошо. Ведь перед ним поставлены амбициозные задачи — снизить бедность, ускорить темпы роста экономики. А решать их поставлены в основном те, кто и допустил низкие темпы и высокий уровень бедности.
Когда правительство не новое, мы теряем важную вещь: ожидание новизны, которая, как показывает жизнь, сама по себе стимулирует общество. Когда была только объявлена политика перестройки во второй половине 80-х, не было еще издано законов и предпринято никаких действий, статистики уже фиксировали рост экономики на 4%. Вот что значит фактор новизны, позитивных ожиданий и исторического оптимизма, если хотите.
Сейчас такого фактора нет, и мы уже упустили шанс ускорить темпы развития страны. Но решения по составу и структуре правительства уже приняты, теперь мы можем только ожидать плана действий, чтобы судить о перспективах и результативности нового правительства, которое новым назвать нельзя.
- Что же, давайте поговорим о планах и перспективах. Под какую задачу сформирован этот кабинет: под грядущий прорыв в экономике и социальной сфере или для власти важнее обеспечить стабильность, не допустить нового кризиса?
Ждать ли нам рискованных реформ, стабильного плавания или все, как мы уже привыкли, будет зависеть не от действий правительства, а от цены нефти?
Масленников: — Судьба прорыва не очевидна. Первые результаты мы сможем ощутить не раньше конца 2019 года.
Главный риск — это разрыв в логике экономической политики, который мы видели в 2016–2017 годах, когда денежный авангард в лице Центрального банка оторвался далеко вперед, а правительственный обоз остался там, где был. Этот разрыв очень рискованный, потому что есть низкая инфляционная среда, плавающий рубль, а счастья-то нет, и темпы роста ВВП продолжают стремиться к 1,5%.
Налицо стагнация. Низкая инфляционная среда передает импульс бюджетной политике, поэтому так важен Силуанов и многие другие министры — выходцы из Минфина. Важна Голикова, которая понимает, что недоделано в социальных секторах.
Но нужно понять, чего правительство хочет. К примеру, власти до сих пор не определились, чего хотят добиться, повышая пенсионный возраст — сбалансирования бюджета Пенсионного фонда России или решения проблем на рынке труда.
Общий для бизнеса и населения риск — сохраняющаяся несколько кварталов неопределенность в отношении экономической политики. Не понятно, что правительство будет делать с налоговой системой, тарифной политикой, естественными монополиями. А бизнесу нужна определенность. Скажите раз и навсегда, будете ли вы трогать эти налоги, и тогда я решу, инвестировать или нет.
Гринберг: — Люди всегда находятся в ожидании чего-то хорошего. Но у нас три четверти населения не имеют никаких сбережений. Большинство россиян как-то выживает, но бедность ужасающая — даже среди работающих, не говоря уж о пенсионерах. Люди ждут улучшения реальной жизни, а не повышения каких-то абстрактных макроэкономических параметров.
Я не вижу никакой альтернативы для перевода экономики на устойчивые темпы развития, кроме как массированных госинвестиций. Надеюсь, что по этому пути и пойдет правительство.
У России есть три потенциала: природный, нефтяной (правда, он иногда бездарно тратится); интеллектуальный (правда, самые умные уже работают за границей); пространственный (правда, у нас есть территории, в которых проживает в среднем 7 человек на 1 квадратный километр). На освоение всех этих трех потенциалов и должны быть направлены масштабные госинвестиции.
Другой момент, который в чем-то, может, и противоречит первому, но также очень важен для роста экономики, — правительству необходимо все сделать для того, что дать людям заниматься предпринимательством. Здоровое общество, которое стремится к развитию, дает гражданам возможности реализовать себя в собственном деле. Тогда у людей и появляется то чувство исторического оптимизма, о котором упоминал коллега Николаев. У нас же пока налицо лишь подавленная инициатива.
Николаев: — Чтобы оценить перспективы и риски, нужно понять, где мы сейчас находимся. Темпы роста у нас ниже, чем в прошлом году — меньше 1,5%. У нас затухающее развитие, болтание около нуля, стагнация. Промпризводство в марте–апреле показало плюс 1% — это явно не те темпы роста, которые прописаны в указах президента. С траектории затухающего развития решать амбициозные задачи гораздо сложнее.
Кроме того, у нас нет ясности, что делать. У правительства нет программы, что вносит неопределенность. Забавный пример: сначала президент подписывает указ о том, что России нужно закрепиться в пятерке развивающихся стран, а через два месяца подписывает другой — о вхождении в эту пятерку.
Еще один нерешенный вопрос: как быть с западными санкциями? Если они продолжатся, то реформы будут не столь эффективны, и в условиях санкций-антисанкций решить амбициозные задачи не получится.
С учетом стартовой позиции, отсутствия непонимания, что делать и внешних рисков, я делаю вывод, что те задачи, которые поставлены президентом, хоть внешне и привлекательны, но для правительства нереализуемы.
— Вы упомянули о программе правительства, которой пока нет. Нам ждать ее появления, или, как и предыдущий кабинет Медведева, этот обойдется без всяких стратегий развития?
Масленников: — Все уже устали слушать, что без экономического роста мы обречены жить «в гетто» с темпами не больше 2% в год. Однако для того, чтобы выполнить сегодня все наши социальные обязательства, требуется как минимум 3% годового роста ВВП хотя бы для минимального ощущения социальной справедливости.
Но я возвращаюсь к тому, что нигде нет коммуникаций, начиная от проблемной сферы госинвестиций. Так вот: с точки зрения выстраивания коммуникаций некий документ-стратегия нужен. Но главное, для коммуникации нужно доверие — к государственным институтам и действиям властей. Поэтому для обычных людей должно быть четко сформулировано, что они получат от этого правительства. Как будет налог на имущество рассчитываться, когда будут вводить повышение пенсионного возраста, насколько прозрачным станет расчет пенсионного коэффициента и другие социально чувствительные вещи. Без доверия вопрос структурных реформ зависнет. На эти вопросы надо прежде всего ответить, и тогда, может быть, и возникнет ощущение, что правительство хоть и старое, но подходы у него новые.
Гринберг: — А мне-то кажется, что как раз с документами у нас все очень хорошо, нет содержательной задачи. Поэтому между ведомствами конкуренция, они не понимают, к какой цели идут.
Структурные реформы — загадочная вещь. За последние 30 лет у нас средние темпы роста ВВП — 0,8%, это практически ничто. Зато правительство гордится, что Россия поднялись по индексу «Дуинг Бизнес» на сколько-то там позиций. Только я бы изменил это на «Доинг бизнес» — от слова «доить». Это именно то, что у нас власти делают с бизнесом.
Да, у нас есть средний класс, хоть и узкий. Но в начале правления Путина он составлял 10% населения, в 2013 году — 25%, сейчас несколько сократился в результате кризиса, может быть, процентов до 20. Остальные — выживают. И эту ситуацию, я считаю, невозможно изменить без принципиальных реформ в государственном управлении, без политической конкуренции. Вот чего лично я жду от власти, а не очередной написанной на бумаге стратегии.
Николаев: — Жить-то можно и без программы, но разве это жизнь?! Болтаться около нуля, да еще с санкциями... Спасибо, что экономика в России все-таки рыночная, несмотря на государственно-монополистический характер. А рыночная экономика отличается своей адаптивностью, она приспособилась к санкциям.
Что касается программы, с ней было бы проще. Ставятся стратегические цели, затем четко и поэтапно прописывается, что правительство собирается делать для достижения этих целей, потом идет конкретизация по показателям. А дальше уже составляется программа мероприятий, увязанная по целям, срокам, исполнителям, объемам финансирования. Это классика программно-целевого подхода.
Плохо то, что мы сами девальвировали эти программы тем, что нет ответственности за достижение прописанных целей. Программы нужны не ради бумажки, а для того, чтобы четко видеть цели и спрашивать за их невыполнение.
— Надолго ли хватит запаса прочности этого правительства? Какой срок жизни ему отмерен и будет ли он определяться успехами кабинета или политической логикой назначения будущего преемника президента?
Масленников: — Мой календарь для этого правительства выглядит так: год-полтора на проработку программы, следующие полтора-два года — на ее реализацию, а последние полтора-два года уйдут на логику преемничества, политические императивы, политическую целесообразность. Такой вот технократический прогноз.
Гринберг: — Я не согласен. Уверен, что у нас срок работы каждого члена правительства и всего правительства целиком будет зависеть от настроения одного человека (и вы его знаете!), которое не поддается никаким прогнозам.
Николаев: — Это явно не то правительство, которое должно выполнить революционную роль. Никакой революцией и не пахнет. Они просто проработают шесть лет, и это будет рассматриваться как один из этапов дальнейшего преемничества.
Правительство РФ: штрихи к портрету
— В правительстве 32 человека: премьер, первый вице-премьер, 9 вице-премьеров, 21 министр.
— Среди 32 — 4 женщины: Татьяна Голикова, Ольга Голодец, Ольга Васильева, Вероника Скворцова.
— По сравнению с предыдущим кабинетом Дмитрия Медведева: 14 новых членов, включая 5 вице-премьеров. Главный источник кадрового резерва — губернаторский корпус, делегировавший в правительство сразу 6 человек.
— Средний возраст членов нового кабмина на момент назначения составляет 51,25 года против 52,5 года в правительстве, которое завершило работу. Самый старший — 68-летний глава МИД Сергей Лавров, самый молодой — 35-летний министр экономического развития Максим Орешкин.
— Главе правительства Дмитрию Медведеву 52 года. Он самый «долгоиграющий» премьер в новейшей российской истории: стаж руководства кабинетом министров — 6 лет.
— Самый опытный министр — глава Минобороны Сергей Шойгу. Его министерский стаж — 24 года.
— Восемь членов правительства родились в Москве, четыре — в Ленинграде, остальные — из разных городов, в числе которых Малоярославец, Вышний Волочек, Нефтекамск, Липецк, Мурманск, Астрахань, Южно-Сахалинск, Бугульма, Мытищи и даже Франкфурт-на-Одере.
— По первому образованию — восемь экономистов, шесть юристов, специализации остальных: социолог, геофизик, железнодорожный инженер, фехтовальщик, журналист, механик судов, строитель и даже учитель пения, который потом стал историком.