На первый взгляд сказанное — крамола. Полученные знания — всегда знания, где бы мы их ни тестировали. А вот их технологическое воплощение может приводить к разным социально-экономическим, а значит, в конечном итоге и политическим последствиям.
В научной литературе теперь различают развитые страны, Китай и развивающиеся страны. Китай это выделение заслужил. Развивающиеся же страны (за редким исключением азиатских «тигров», ряд которых к тому же успел растерять клыки и боевой окрас) сбиваются с шага, стремясь повторить маршрут развитых стран и Китая. Итог: их отставание не сокращается, а увеличивается.
Суть в том, что, стремясь по образцу Японии, Китая, Южной Кореи импортировать индустриализацию, чтобы использовать ее результаты прежде всего для экспансии на внешние рынки, развивающиеся страны сталкиваются с тем, что сбой происходит в сердце механизма, призванного ускорить развитие, — в самой индустриализации. И дело, конечно, не в призывах Дональда Трампа к американским компаниям развивать прежде всего экономику США. Изменился уровень развития самой индустриализации. Она стала настолько высокоавтоматизированной, что, во-первых, снижается эффект дешевой местной рабочей силы, а во-вторых, повышаются требования к ней. В результате призыв Трампа может быть услышан, но не благодаря зычности голоса американского президента, а потому что объективно появляется больше резонов для приближения производства к рынкам сбыта продукции.
Можно ли перешагнуть стадию индустриализации и без нее прорваться в постиндустриализм развитых стран? Здесь важно не заплутать в «измах», которые бывают излишне политизированными, — пример Монголии, которая в свое время, как писали в политиздатовских учебниках, приступила к строительству социализма, напрочь минуя капитализм, не из той оперы. Для большинства бедных развивающихся стран путь в постиндустриальное общество закрыт. Они, конечно, могут развивать сектор услуг, но один лишь туризм билет в постиндустриализм не дает, а для развития таких современных и прорывных сфер, как IT или финансовые услуги, в условиях глобальной борьбы с офшорами у развивающихся стран не хватает «манков» для инвесторов и клиентов, а также соответствующих кадров. Шансы стать постиндустриальными без индустриализации есть прежде всего у богатых нефтедобывающих стран. Строго говоря, именно на это нацелена программа модернизации Саудовской Аравии.
Теперь обратимся к России. Новые вызовы индустриализации не обошли и нас. Впору выступить на подпевках у Федора Ивановича Шаляпина:
«Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь,
Изобрел за машиной машину.
А наш русский мужик, коль работать невмочь,
Так затянет родную дубину».
Главный из стоящих в полный рост вызовов — в том, что все быстрее меняется, обновляется, оцифровывается все вокруг, включая индустриализацию, или, как говорит Владимир Путин, «реиндустриализацию». В качестве примера достаточно привести перспективы использования 3D-принтеров. Риск в том, что развитие ускоряется и увеличиваются шансы безнадежно отстать.
Тем не менее у нас постоянно можно услышать претензии: где новые магнитки, днепрогэсы, норильские никели, ничего подобного за годы постсоветской России не построено! Есть два возражения. Первое: повторять образцы сталинской индустриализации нет нужды (не говоря уже о страшной цене той индустриализации). И вообще идти вперед с головой, повернутой назад, — не самый эффективный способ движения. Второе: новой Магнитки у нас нет, зато есть Яндекс.
Нам не хватает не индустриальных гигантов, а современных специалистов — как на управленческом, так и на среднем и нижних производственных этажах. Если уж проводить параллели с советскими временами, то именно кадры, отвечающие потребностям реиндустриализации и цифровизации всей страны, — то самое звено, потянув за которое, можно вытянуть всю цепь нашей экономики.
А с кадрами беда. Начать стоит с того, что Россия снова ныряет в очередную демографическую яму. В пятилетку 2010–2015 годов пройден рубеж примерного равенства между трудоспособным и нетрудоспособным населением России, если за критерий принимать исключительно возраст. С каждым годом растет нагрузка на каждого занятого.
Ближайшие перспективы становятся все тревожнее. Директор центра трудовых исследований Высшей школы экономики Владимир Гимпельсон считает, что общая занятость через 15 лет может сократиться на 8%, или на 6 млн человек. Если в предыдущие 15 лет численность занятых росла, и вовлекалось все больше молодых людей, то в следующий такой же промежуток времени все будет ровно наоборот. Число работников до 40 лет к 2030 году может сократиться на 25%. «Виноват» демографический провал 90-х. Если в 1990 году на свет появилось 1,9 млн детей, то в 1993 году — всего 1,3 млн. В 1997 году показатель опустился до 1,2 млн и держался на таком уровне до 2001 года. После всплеска рождаемости в «тучные» нулевые она снова вот уже целую пятилетку падает.
Правда, средняя продолжительность жизни растет. Это очень важный момент. К тому же возрастная структура населения уже такова, что в России возобновилась депопуляция. По данным Росстата, с января по декабрь 2017 года родилось 1689,9 тыс. человек (-203,4 тыс. в сравнении с аналогичным периодом 2016-го), а умерло 1824,3 тыс. человек. (-63,6 тыс.). И этот процесс продолжается в 2018 году.
Что отсюда следует? На поверхности лежит задача проведения демографической политики, и уж, во всяком случае, явно неуместны разговоры о возможной отмене материнского капитала. Если же вернуться к проблемам индустриализации в развивающихся странах и примерить их на «реиндустриализацию» в России, то есть хорошая и плохая новость.
Хорошая — в том, что в искусственной поддержке занятости Россия, в отличие от других развивающихся стран с растущим избытком работоспособного населения, не нуждается. Такого тормоза для «реиндустриализации» по самым современным образцам у нас нет. Социальные проблемы моногородов никто, конечно, не отменял, но в целом ситуация в России более благоприятная.
Плохая новость в том, что едва ли не с детства слышимый отовсюду рефрен — «Россия располагает высокообразованной и квалифицированной рабочей силой» — в значительной мере устарел. Конкурентоспособность нашего образования остается высокой в довольно узком и, увы, сужающемся круге специальностей. К тому же эмиграция из России прежде всего квалифицированных кадров активно продолжается.
Какие выводы? Во-первых, ключевая задача — развитие человеческого капитала. И прежде всего повышение качества образования. Именно здесь главный приоритет маневра госрасходами, который обсуждается в верхах в рамках выработки стратегии на ближайший политический цикл. Само образование нуждается в постоянной модернизации. Речь, конечно, не о перманентных реформах, а о формировании устойчивой триады: наука — образование — получение практических навыков, которую должен пестовать каждый вуз и университет. И о создании условий для получения сразу нескольких специальностей.
Во-вторых, трудовые мигранты России необходимы. И задача государства — отслеживать выполнение обязательного условия ввоза рабочей силы теми или иными компаниями, состоящее в создании для них нормальной среды обитания, что снимет ряд сегодняшних проблем. Но во всем нужна мера. Наплыв дешевой рабочей силы не должен тормозить автоматизацию и роботизацию современных производств.
В-третьих, необходима адресная поддержка занятости пожилого населения. Простым увеличением пенсионного возраста проблема не решается. Нельзя допустить, чтобы в результате появился новый слой предпенсионных безработных.
Есть и четвертый вывод. Современный высококвалифицированный специалист ориентирован прежде всего на самореализацию. А это значит, что лучшая среда для него — свобода предпринимательства, благоприятный деловой климат, с которым в нашей стране по-прежнему далеко не все ладно. Впадать в эйфорию из-за продвижения России вверх в рейтинге Doing Business — значит заниматься самообманом. Этот прогресс скорее свидетельствует о растущем мастерстве работы с показателями, на основе которых он считается. Проблемы, препятствующие развитию частного предпринимательства в России, остаются весьма и весьма острыми.