Норма — прелюбопытная тема и в политике, и в экономике. В экономике она сейчас активно дискутируется. Развитие — это смена норм. Что в этом процессе движется само, где требуется политическое вмешательство?
Норма — это большинство. Большинство — это не хорошо и не плохо, это не мандат на истину, это арифметический, вероятностный, статистический и социальный феномен. В последнем случае это привычка общества.
Что такое норма в экономике? Экономика — это одна из форм жизни общества. Если же отталкиваться от мнения большинства наших соотечественников, то нынешняя экономическая система изначально ненормальна, если она рыночная. Ведь в этом качестве она должна иметь опорой частную собственность и соответствующие ценности, которые принято считать либеральными. Но само слово «либерал» для большинства жителей России сродни ругательству. А частный предприниматель, двигатель и герой либеральной экономики, если судить по статистике правоохранительных органов, — это патологический преступник.
Что же тогда норма? В реальности свыше 60% российской экономики контролируется государством, так что ее рыночность весьма условна, либеральность — тем более.
Наша норма — это госэкономика. Но помимо коррупции она постоянно порождает миражи, которые претендуют на роль маяков, ведущих, увы, не вперед, а назад.
Но норма — это не приговор, вредную привычку надо исправлять.
Для России с традиционным педалированием ее «исторических особенностей» это сложная задача. Как ни странно, сегодня она становится еще сложнее из-за внешних факторов.
В январе 2012 года Алексей Улюкаев на Гайдаровском форуме заявил, что весь мир, а вместе с ним и Россию окружает... нет, не новая реальность, это было бы слишком банально, а «новая нормальность». Смена норм определяет новое качество экономики. Улюкаев назвал три отличительные характеристики «новой нормальности»: низкие темпы экономического роста, высокая турбулентность на всех важнейших рынках и снижение эффективности традиционных инструментов государственного регулирования экономики.
Кто автор термина «новая нормальность», доподлинно неизвестно. The Economist называет Мохамеда Эль-Эриана, одного из руководителей компании PIMCO (Public Investment Management Company). Зато совершенно очевидно, что этот термин родился в мировой кризис 2008–2009 годов.
В России первой об американской New Normal в конце 2010 года писала Ксения Юдаева, тогда директор Центра макроэкономических исследований Сбербанка России, но позднее высказывание Улюкаева получило больший резонанс.
Насколько обоснованна смена «нормальностей»? Замедление темпов мировой экономики налицо. Тупики в деятельности мировых регуляторов также. Вопрос в том, можно ли, как и когда из этого тупика выбраться? Если это «новая нормальность», то в ближайшее время — никак.
Есть старый анекдот: «Не трать силы, старик, иди на дно!». «Новая нормальность», даже если этот термин отражает существующее положение дел, не должен становиться обоснованием пассивности тех, кто профессионально занимается экономической политикой, а такое искушение возникает (что вы хотите, такова «новая нормальность»). Путь рывку должна проложить экономическая наука. А она и в мире, и в России пока не может сойти с накатанных рельсов. Одни предлагают двигаться по ним дальше, не обращая внимания на то, что они уже завели в тупик, другие — двигаться по тем же рельсам, но назад.
Именно «новая нормальность» позволяет сравнить мировой кризис 2008–2009 годов с Великой депрессией 1929–1932 годов. Возникшая тогда «новая нормальность» была куда страшнее, она стала одной из предпосылок Второй мировой войны, которая и взорвала ту жутковатую «нормальность». Если же оставаться на поле экономики, выход был найден во взлете кейнсианства и его воплощении и развитии в Новом курсе Рузвельта. Из окружающей нас сегодня «новой нормальности» выход, увы, пока не просматривается.
В недавнем интервью первый зампред Банка России Ксения Юдаева сказала: «Я не концентрировалась бы на слове «кризис». Нашу ситуацию лучше всего описывает термин «новая реальность», то есть это не временные трудности, а новые координаты, в которых нашей экономике предстоит развиваться».
Юдаева уверена, что и после формального выхода из кризиса «новые координаты, в которых нашей экономике предстоит развиваться» принципиально не изменятся. Это и есть не просто новая реальность, а «новая нормальность».
Итак, о высоких темпах экономического роста остается только мечтать. Экономика России вынужденно перестраивается, причем делает это самостоятельно, независимо от правительства. Есть отрасли и сектора, где компании фиксируют значительную прибыль. Это в первую очередь следствие свободного плавания рубля, который сделал прибыльным практически все, что можно продать на экспорт, а при обесценивании рубля продать можно и то, что раньше покупать отказывались. Конкурентоспособность выросла. Пока не за счет качества предложения, а банально за счет цены, но важно на внешнем рынке закрепиться, тогда конкуренция подтолкнет и к новому качеству.
Принципиально важно, чтобы прибыли превращались в инвестиции, и лучше в России, чем за ее пределами, чего пока, как показывает Росстат, не происходит. А это значит, что помимо решительных прорывных политических действий в улучшении делового климата (укрепление независимости суда, результативная борьба с коррупцией, в которой не должно быть неприкасаемых фигур и этажей во властной иерархии, ограничение действий правоохранительных органов в экономике) нужно, чтобы Минфин не покушался на курсовую составляющую прибылей компаний-экспортеров, во всяком случае, действующих в несырьевом секторе.
Но есть и такое неизбежное следствие из «новой нормальности» для России: нам снова придется привыкать к жизни в условиях дефицита бюджета. Ничего страшного в этом нет, дефицитен бюджет практически любого государства — это старая нормальность, проблема в величине дефицита и в способе его покрытия.
Россия приближается к большому электоральному циклу. А это значит, что социальные расходы если и будут снижаться, то очень и очень осторожно. Против снижения военных расходов выдвигается масса «непробиваемых» в современных условиях аргументов, но даже они будут снижаться, другого варианта просто не остается, потому что социальные и военные расходы — это костяк расходной части бюджета.
Именно проблема бюджетного дефицита даст в полной мере почувствовать негатив от финансовых антироссийских санкций. Планы Минфина привлечь $3 млрд за счет размещения за рубежом евробондов провалились. Санкции могут негативно повлиять и на планы привлечения в бюджет 1 трлн рублей за счет приватизации.
Остается трата резервов. А они конечны.
Альтернативы четко прорисовываются. Их три.
Первая — российская экономика в ближайшие два года переходит в рост, путь «новонормальный». Тогда будет расти и бюджет, и возможности решения задач в развитии прежде всего человеческого капитала. Но для этого экономике нужны политические реформы, о которых речь уже шла.
Вторая альтернатива — экономика, не успев подняться, будет задавлена новыми налогами. Это постоянная угроза, переходящая в реальность, что бы нам ни говорили сверху.
Третья альтернатива — привычка тратить резервы перерастет в эмиссионное финансирование дефицита бюджета с новым подъемом инфляции и разбалансировкой государственных финансов. Это курс на очень старую реальность, в которую зовет академик Сергей Глазьев.
Альтернативы, таким образом, политические. Именно политика изменит или не изменит представление общества о норме, в том числе экономической.
Для выбора третьего варианта сложившуюся норму менять не придется. А вот для роста ускорение пересмотра нормы совершенно необходимо.