Вопрос по ограничению добычи нефти широко обсуждается всеми заинтересованными странами, и Россия — активный участник этого процесса. Однако мы хоть и в числе лидеров среди экспортеров нефти, но порочная зависимость от этого экспорта выталкивает нас на обочину: порядка 45% доходной части федерального бюджета формируется за счет продажи нефти и газа. При сегодняшних ценах на нефть бюджет недополучает порядка 1 трлн рублей. Как следствие — рост дефицита бюджета почти в полтора раза — до 3,3 трлн рублей. Спасет ли ситуацию решение стран-экспортеров ограничить объемы добычи сырья? Вопрос спорный.
Вспомним о причинах резкого спада цен на нефть. Здесь все просто: переизбыток предложения в совокупности с падением спроса на сырье у конечных потребителей. Цены на уровне 110 долларов за баррель марки Brent в 2014 году позволяли демпинговать добывающим компаниям, которые не опасались ни за свою выручку, ни за глобальные последствия таких действий. Особенно это касалось Саудовской Аравии, где себестоимость барреля нефти на ряде скважин — всего 6 долларов. Понятно, что никто не хотел терять свою долю на рынке, и среди стран-экспортеров началась гонка добычи... В итоге теперь мы радуемся, когда цена на нефть доходит хотя бы до $37. Параллельно возникла тенденция к снижению объемов потребления. Здесь, конечно, сыграл роль спад экономического роста главного импортера сырья — Китая. В 2015 году экономика Китая демонстрировала рост на 6,9%, но это оказалось худшим показателем за последние 25 лет. Прогнозы говорят и о дальнейшем замедлении темпов роста китайской экономики. Еще один важный фактор — переход на новые энергосберегающие и экологически чистые технологии. Можно сколько угодно гордиться объемами добычи нефти, но так или иначе зависимость от «черного золота» подстегивает страны-импортеры двигать научный прогресс. Российская же новая индустриализация, кажется, закончилась, так и не начавшись, — вместе с недостроенным Сколково, который сегодня как вишенка на дорогом и красивом, но невкусном торте отечественных «инноваторов».
Итак, по сути, основные страны-экспортеры во главе с Саудовской Аравией, загнала в угол элементарная жадность. В развязанной торговой войне победителей не оказалось, хотя в случае успеха у кого-то из стран-экспортеров могло оказаться подавляющее превосходство на сырьевом рынке и возможность диктовать свои условия. Однако период низких цен затянулся, мы получили продолжительный кризис в России, Венесуэла оказалась фактически в состоянии дефолта, а Саудовская Аравия получила дефицит бюджета в 87 млрд долларов. Теоретически, ОПЕК могла бы все это предотвратить, ограничив объемы добычи… если бы не была сейчас исключительно формальной организацией. Увы, но сегодня ОПЕК практически ни на что не влияет, по факту ее ограничения никем не соблюдаются.
Теперь же опомнившиеся первыми Россия и Саудовская Аравия призвали остальных экспортеров нефти остановить гонку и заморозить объемы добычи нефти хотя бы на уровне января. Первым делом к предложению присоединился Катар, затем ограничения поддержали Эквадор, Алжир, Нигерия и Кувейт. Только Иран, недавно освободившийся от санкций, не желает останавливаться.
Спасет ли таким образом наша страна свой бюджет и весь сырьевой рынок? Едва ли. Решение, мягко говоря, запоздалое. Если сейчас объемы добычи будут зафиксированы, это вовсе не означает, что все тут же начнут скупать нефть по любой цене, лишь бы успеть купить. Дело в том, что перепроизводство нефти за последний год привело к затовариванию рынка, объемы запасов сырой нефти находятся на рекордных уровнях. Только в США коммерческие запасы составляют 518 млн баррелей (столько получится почти за 2 месяца непрерывной добычи в России). А ведь есть еще и стратегические запасы. Импорт в Китае в январе 2016 года сократился до 26,59 млн тонн (на 19,28% по отношению к декабрю 2015-го). В порту Роттердама и вовсе скопилось порядка 40 танкеров только из-за того, что нефтетрейдерам не удалось найти покупателей на всю нефть. И не забывайте про Иран, который готов пойти на любые уступки ради роста доли. Сейчас там добывают 3,2 млн баррелей в сутки, из них 1,75 млн идет на экспорт по заниженным ценам. Некоторые поставки проходят по 20–25 долларов за баррель, в среднем же иранская нефть на 10% дешевле рынка. А в течение года объем экспорта может быть удвоен за счет разработки месторождений крупнейшими нефтяными компаниями. Да и Америка с такими запасами в любой момент может начать экспортировать нефть танкерным методом — нужно лишь обеспечить условия для компенсации издержек покупателей, связанных с изменением логистических цепочек. Для этого необходимо всего лишь, чтобы стоимость между нефтью Brent и WTI стала на пару долларов больше, чем сейчас. Поэтому при реализации ограничений никто резко не бросится скупать нефть. Уровень спроса останется фактически на прежнем уровне. Так что в мировом масштабе можно говорить не о лекарстве для выздоровления больной нефтедобывающей отрасли, а скорее о поддерживающей терапии — лишь бы хуже не стало.
Нефть — инструмент в немалой степени спекулятивный и быстро реагирует на внешнюю обстановку. Собственно, сейчас можем наблюдать, как в результате принятых договоренностей изменилась цена — если раньше она колебалась в пределах 32,5–35 долларов за баррель, то сейчас кое-как болтается у 40 долларов. В годовом исчислении это подорожание принесет российскому бюджету порядка 400 млрд рублей — весьма немного относительно объемов дефицита бюджета. Да даже если цена барреля Brent поднимется до 50 долларов и продержится не ниже этого уровня весь год, то мы лишь придем к запланированному дефициту в 2,36 трлн рублей, но не вылечим экономику.
За демонстрацией добровольного ограничения добычи нефти и отказа от гонки за долю на рынке якобы ради всеобщего блага скрываются куда более серьезные проблемы в добывающей отрасли. Например, для России ограничение объемов добычи на уровне январских фактически означает не принудительное снижение объемов добычи, а, скорее, лукавое декларирование ограничения их роста. И рост этот итак практически не наблюдается. В январе в нашей стране нефти добыли всего лишь на 0,2% больше, чем в феврале. На крупных месторождениях в 2015 году и вовсе было сокращение объемов добычи нефти… важно понимать — естественное сокращение, а не добровольное. Например, добыча крупнейшей «дочки» Юганскнефтегаз сократилась на 3,3%. Происходит это во многом потому, что долгое время отечественные нефтяники пользовались услугами зарубежных компаний при разработке месторождений, сами же — только качали нефть. При введении антироссийских санкций большинству этих компаний запретили вести дела с российскими партнерами. И сразу давние проблемы напомнили о себе: отечественные технологии разработки месторождений сильно устарели, а заводы, производящие оборудование, давно обанкротились. Увы, но обеспечение прежних темпов собственными силами пока остается мечтой.
Получается, что решение об ограничении объемов добычи — лишь маскировка реальных проблем, которую, чтобы не допустить хотя бы дальнейшего обесценивания сырья, не прочь поддержать и Саудовская Аравия. Ведь с таким дефицитом бюджета и они смогут спокойно просуществовать недолго.
Формальные ограничения никак не повлияют ни на реальный баланс спроса и предложения, ни на покупательную способность россиян. И уж тем более это ограничение никак не повлияет на запасы нефти в недрах России. Мир перейдет на новые технологии и источники энергии гораздо раньше, чем у нас исчерпаются эти запасы.
А вот если искусственные ограничения станут реальными, то в совокупности с ростом налоговой нагрузки на нефтяников это может спровоцировать представителей отраслей на разгон цены на конечную продукцию (бензин, дизельное топливо, мазут, битум, керосин и т.д.) внутри России. Если допустить такой сценарий, несладко придется всем: повысятся транспортные расходы, тарифы ЖКХ, упадет спрос на нефтепродукты, а основная доходная отрасль России и вовсе может стать банкротом. Если этого покажется мало, добавьте сюда тот факт, что каждые 10% повышения цен на нефтепродукты дает 5–7% удорожания продуктов питания и от 3% до 9% — других товаров и услуг. В среднем — плюс 6% к общей инфляции, которую государство сегодня безуспешно пытается стабилизировать.
Модель сырьевой экономики уже изжила себя, и стоимость рубля относительно доллара и евро больше не будет прежней. Рост нефтяных цен может дать разве что краткосрочный спекулятивный подъем курса рубля. И цепляться за него как за последнюю соломинку, по меньшей мере, не дальновидно. Только структурные перемены во внутренней экономике позволят улучшить экономические показатели страны и благосостояние ее граждан. Сюда относится в первую очередь создание условий для развития высокотехнологичной промышленности и сектора малого и среднего бизнеса. А декларируемые ограничения объемов добычи — в данном случае сродни морфию для больного на четвертой стадии онкологии.
Никита ИСАЕВ, директор Института актуальной экономики