Минфин против инвесторов
— Даже при относительно высоких ценах на нефть некоторое время назад (при уровне $80 за баррель) уже можно было понять, что отрасль попадает под угрозу. Потому что средняя по России себестоимость добычи одной «бочки» нефти — примерно $35–37. Такую нефть на грани рентабельности продавать можно даже и по нынешним ценам при условии, что она идет с промыслов, где все капиталовложения уже сделаны, и нужно вкладываться только в операционные издержки, обходясь без затрат на строительство новых нефтепроводов и другой инфраструктуры. Но необходимо учитывать, что в России 70% остающейся нефти относится к категории трудно извлекаемых запасов. Для того чтобы добыть их — необходимо затратить большие деньги на использование новых технологий, методов горизонтального бурения, гидроразрыва или стимуляции пласта. И эти расходы с учетом капиталовложений, по оценкам добывающих компаний, повысят себестоимость иногда и до $80 за баррель, и — до $150, если речь идет о добыче на арктическом континентальном шельфе. Причем эти капиталы нужно инвестировать в добычу по 10, даже по 15 лет. Для проектов на континентальном шельфе — 20–22 года. Только после этого себестоимость станет ниже, добыча окажется рентабельной — и проект начнет приносить прибыль. А до тех пор в него нужно только вкладывать, вкладывать и вкладывать. Но, несмотря на это, Министерство природных ресурсов официально признало разработку трудно извлекаемых запасов коммерчески выгодными.
— То есть оно не дало инвесторам в эту добычу никаких преференций?
— Трудно извлекаемые запасы нефти могут претендовать на налоговые льготы, но их предоставляется недостаточно. На мой взгляд, разработчики новых месторождений могут претендовать на налоговые каникулы до достижения определенного уровня окупаемости. Могло бы помочь такое радикальное решение, как перевод налога по обороту в налог на прибыль. Налог на оборот сегодня взимается сразу же, как пошла нефть, независимо от того, окупился проект или еще нет. А налог на прибыль можно будет брать, когда она фактически появилась. Но этого в России не делается. Мешает ввести такую систему категорический протест Минфина, поскольку любая реформа, тем более такая, будет означать выпадение больших сумм из бюджета на довольно долгое время. Соответственно, добывающая отрасль фактически отказалась от разработки 70% нефти.
А дешевой в добыче и легко извлекаемой нефти становится все меньше.
— Что будет, когда она иссякнет?
— Не знаю. Но даже легко извлекаемую нефть мы всю добывать не собираемся. Мы дорабатываем те проекты, на которых капиталовложения давно сделаны. Даже в новые месторождения относительно легкой нефти нужно вкладываться до тех пор, пока они не выйдут на уровень рентабельности. Прекрасно понимая, что период низких цен не кончится завтра или через два года, а, по некоторым прогнозам, продлится лет десять, российские компании перестали делать долгосрочные вложения.
Уничтожение месторождений
— Но нефтяники же продолжают хвастаться тем, что делают инвестиции...
— Эти инвестиции идут в бурение дополнительных скважин на месторождениях, где нефть уже и без того идет относительно легко, для стимулирования тех пластов, которые и так дают хорошую отдачу. Это, кстати, вредно для самих месторождений. Форсируя извлечение нефти вместо соблюдения положенного по норме различными дешевыми способами, они действительно повышают добычу. Нефть идет еще быстрее. Но и давление в пласте падает раньше, чем рассчитано по схеме оптимальной разработки. То есть платой за то, что мы качаем больше сегодня, станет то, что значительную часть запасов месторождения мы просто не достанем завтра. Больше нефти останется в земле, и ее из «убитого» месторождения уже невозможно будет поднять. Это сейчас происходит по всей Западной Сибири. За счет того, что в пласты не всегда рационально закачивают воду, их обводненность достигает 98%. И это уже не позволит применить новые технологии, которые бы позволили достать нефть, которая лежит не на самом верху. Такие темпы роста добычи чреваты крутым падением.
— Когда начнется сокращение добычи?
— Когда два года назад министерства энергетики и природных ресурсов делали прогнозы, то они рассчитывали, что в течение ближайших 20 лет добыча сохранится на уже достигнутом уровне — 525 млн тонн в год. Это если мы введем дополнительные льготы для разработки трудно извлекаемых запасов. Иначе она упадет. И что же мы видим следующие два года? Льгот нет, а увеличение объема налицо. В прошлом году добыча превысила 534 млн тонн. Увы, о причинах этого «чуда» я сказал выше: варварское форсирование добычи с целью взять как можно больше прямо сейчас и не думая о том, к чему это приведет в будущем.
Теперь в правительстве готовится новый документ под названием «Генеральная схема развития нефтяной отрасли на период до 2035 года». В нем содержатся новые прогнозы на основании данных от самих нефтяных компаний. И получается, что в сумме в 2035 году добыча составит всего 297 миллионов тонн. Почти в два раза меньше. Вот такое совершенно драматическое падение нас ожидает.
Шантаж нефтяников
— И власть зарывает голову в песок, ничего не собирается предпринять?
— Власть говорит: это вы нас берете на испуг, это шантаж, вы хотите новых налоговых льгот — и поэтому вы угрожаете нам таким падением добычи. Власть не верит аргументам нефтяников. И, на мой взгляд, она отчасти права: элемент шантажа, конечно, есть. Нефтяные компании всегда и везде во всем мире так и поступают. Выбивают себе преференции, пугая страшными прогнозами. Но если посмотреть на геологическую и технологическую составляющую нашей добывающей отрасли, то мы увидим, что очень большая доля правды в их предположениях есть. Как бы все не оказалось еще хуже, чем они пугают.
Я думаю, что либо к концу текущего года, либо к первой половине 2017-го действующие месторождения будут опустошены или изуродованы уже настолько, что мы начнем наблюдать заметное падение добычи.
— Неужели у нас нет «неприкосновенных запасов нефти» — разведанных богатых и легких месторождений, которые не опустошаются, а оставлены на черный день?
— Я слышал легенды о них. Ничего такого мы не приберегли. В районе Астрахани есть гигантские запасы газа, но они не разрабатываются по техническим причинам из-за больших глубин и гигантского содержания серы, с которой пока никто не знает, что делать. В таких объемах ее невозможно продать, а если просто оставить «под открытым небом» — это будет большой ущерб для экологии.
Но это какой-никакой, а резерв. А резервных месторождений нефти у нас просто нет. Экспортеры редко их себе оставляют, стремясь продавать по максимуму все, что есть.
— Могут ли переговоры на площадках ОПЕК, о которых сейчас много говорят, привести к соглашению об искусственном снижении добычи для возвращения ее высокой цены?
— Нет. ОПЕК — больше не картель. Это теперь — клуб, в котором люди собираются для того, чтобы поделиться своими успехами в гольфе, а не чтобы договориться о том, как манипулировать ценами на нефть. Если кто-то из стран — экспортеров нефти вдруг решит ограничить свой экспорт — эту рыночную нишу немедленно займут другие страны, поскольку предложение по-прежнему превышает спрос. А если предложение превышает спрос, то нефть будет располагаться в среднем ценовом коридоре $45 за баррель, с возможными скачками на $20 вверх и вниз. Многие экономисты приводят очень убедительные аргументы в пользу того, что такая ценовая ниша сохранится на целое десятилетие.
— А что произойдет потом? Возможно ли возвращение дефицита углеводородов?
— За это десятилетие произойдет банкротство части нефтедобывающих компаний, будут закрыты некоторые добывающие проекты. Это уже происходит. Сняты с повестки дня глубоководные разработки в Мексиканском заливе, у берегов Бразилии, Западной и Восточной Африки... Туда инвестиции уже не пойдут, поскольку экономическая целесообразность не просматривается. А поскольку часть проектов будет запущена позже, чем планировалось, или не начнется вообще — мы можем столкнуться с сокращением предложения, и цена должна будет пойти вверх. Но в этот момент на сцену начнут возвращаться многочисленные мелкие и средние добывающие компании, после чего предложение постепенно начнет расти, а цена снова приготовится к падению.
Рубль и бензин
— То, что курс рубля становится все менее зависимым от цен за «бочку» нефти, хорошо для российской экономики в целом и ее нефтяной отрасли в частности?
— Я согласен с тем, что воздействие на рубль со стороны нефти ослабевает. Он слабеет благодаря структурным изъянам нашей экономики, а не только под давлением цен на углеводороды.
Для добывающих компаний это не всегда плохо, поскольку они меньше будут тратить на рабочую силу, электроэнергию и отечественное оборудование. Но нужно учитывать, что программа импортозамещения — не больше чем лозунг и через какое-то время им придется модернизировать свои месторождения и разрабатывать новые при помощи оборудования и технологий, которые продаются за твердую валюту. И где-то искать финансирование. В России сейчас с этим очень плохо. Значит, нужно идти за деньгами и оборудованием в другие страны. Но пока нас туда не очень-то пускают из-за санкций.
— Цена на нефть у нас падает, а бензин в России дорожает. Нефтяникам от этого перекоса есть какая-то польза?
— Самая минимальная. В мире есть два контрастных подхода к цене на топливо. Первый — американский. Там цена сырой нефти в цене бензина составляет 65–70%, и только остальная часть стоимости топлива для потребителей складывается из акцизов и налогов.
В России наоборот: цена сырой нефти — это всего 7%, а по некоторым сортам топлива даже 4%. А налоги, включая НДПИ, налог на прибыль, акцизы и т.д., дают всю остальную цену на автозаправке. Так что цену топлива у нас определяет государство, а нефтяные компании от этого мало что имеют.
— Почему мы экспортируем сырую нефть, а не продукты высокой переработки, которые стоили бы дороже?
— Мы экспортируем не только сырую нефть. Все «черное золото», добываемое в России, можно для простоты восприятия разделить на три относительно равные части. Треть сырой нефти экспортируется. Остальные две трети перерабатываются внутри России. Из них одна треть приготовленных продуктов потребляется внутри России, а оставшаяся опять идет на экспорт. Но беда в том, что дорогие нефтепродукты — бензин и дизтопливо — мы в основном оставляем себе для внутреннего рынка. А на экспорт отправляем мазут первой перегонки и низший сорт бензина, который является полуфабрикатом.
— Мы можем вообще не продавать на экспорт дешевое сырье, а предлагать только дорогой готовый продукт?
— В теории можем, поскольку потребности России в готовом топливе высокого качества полностью удовлетворены. Но чтобы бензин еврокачества еще и продавать — нужно вкладывать в новые мощности нефтепереработки. Это очень дорогое занятие, которое окупится неизвестно когда. Сейчас многие наши НПЗ имеют едва ли не отрицательную маржу и покрывают издержки только за счет консолидированного финансирования добычи экспорта и переработки. Поэтому Россия вместо развития мощностей по производству топлива и нефтехимии предпочитает все-таки продавать сырье.
Почему выживание России становится невыгодным
— То есть все, что может послужить развитию, — коммерчески не выгодно, и мы тихо ждем, когда «нефтянка», а вслед за ней экономика просто рухнут?
— Сейчас многие из программ модернизации сворачиваются, а новые не начинаются. Ну не будут же компании работать себе в убыток. За исключением очень некоторых, которые могут себе это позволить.
— И какой же в таком случае мы увидим Россию через 10 лет: страной, оставшейся без локомотива экономики?
— Это представить очень сложно. Мы совсем недавно в Осло с норвежскими коллегами пытались придумать, как будут наши нефтезависимые страны вести себя в ситуации, когда не предвидится высоких доходов от нефти и газа. Но норвежцы в принципе настроены более оптимистично, поскольку эта страна очень сильно интегрирована в мировую экономику. Норвегия предпочитает не бросаться лозунгами импортозамещения, самостоятельного развития и модернизации без зависимости от иностранцев, а работать вместе с иностранцами. Поэтому они развивают у себя потрясающие технологии. Могут обеспечить относительно рентабельную добычу нефти и газа на глубинах моря до трех километров. Мы себе представить этого не можем. Они занимаются энергосбережением и энергоэффективностью в переработке нефтегазового сырья. Там есть сектора, которые в контакте с другими развитыми странами имеют шанс строить нормальное будущее.
В России мы не смогли даже на бумаге найти конкурентоспособные отрасли в добывающей сфере, которые были бы полностью независимыми от иностранных инвестиций и технологий. Мы не нашли. Если вы найдете — обязательно расскажите мне, чтобы я знал: что мы можем сделать абсолютно самостоятельно, без любой зарубежной помощи. Никто в мире сейчас этого не может.
— Вы нарисовали печальную картину. А как в этой ситуации вы оценили бы работу правительства и его аппарата?
— Там есть нормальные специалисты, у них есть идеи, которые могли бы осуществиться. В частности, идея перехода от изъятия всех доходов с оборота к налоговой системе, основанной на прибыли, о которой я говорил, в правительстве витает. Но, к сожалению, все идеи, направленные в завтрашний день, наталкиваются на сопротивление по двум фронтам. Первый — это те, кто против любой реформы, если она временно снизит доходы и сборы. И второй фронт — это компании, которые управляются не менеджерами, заинтересованными в минимизации потерь и максимуме развития, а чиновниками, у которых очень простая схема работы. Разрешить жизнь только тем проектам, независимо от их эффективности, реализацию которых можно распределить между своими приятелями-подрядчиками. Эти приятели раздуют расходы до невозможности, поделятся откатами, но ничего толкового не создадут. Но для того, чтобы преодолеть эту «приятельскую схему», даже политической воли мало. Нужна перестройка всей системы управления страной. Поскольку без демократизации этой системы невозможно обеспечить ни контроля за расходами, ни развития честного предпринимательства. Без которого нефтегазовая отрасль задыхается наряду с другими отраслями.