С одной стороны, это хорошо, потому что так и есть. В частности, это признание того, что какие бы «возвраты» в геополитике Россия ни предпринимала, отстаивая свой взгляд на мировую политику и свое место в ней, ограничитель успехов - не сила российского оружия, которая налицо, а слабость экономики. Об этом довольно давно, но уже не будучи министром финансов, говорил Алексей Кудрин: мощь России, в том числе и геополитическая, определяется не в окопах, а в экономике. Теперь, есть надежда, усилия президента будут сосредоточены не только на событиях в далекой Сирии, но и – прежде всего – на состоянии родной российской экономики.
С другой стороны, это никакое не открытие. Это, что называется, позиция «Капитана очевидность». Новость, и то условная, только в том, что если в прежних одноименных стратегиях экономику уверенно теснила политика, то предполагалось, что с экономическими проблемами справятся или нефтяной дождь когда-то заоблачных цен на нефть, или правительство. Но дождь (правда, не вчера) сменился засухой, правительство же само явно не справляется. В дело вступает президент.
Самое любопытное в том, что экономика уже была в центре президентской стратегии. Было это в самом начале первого президентского срока Путина. Даже слова звучали те же самые. 19 января 2016 года помощник главы Совбеза Сергей Вахруков заявил, что к числу главных угроз относятся низкая конкурентоспособность.
Именно конкурентоспособность – пароль самых первых лет Владимира Путина. Тогда ставилась задача: конкурентоспособным на мировом рынке у России должно быть все – и экономика, и государство, и образование, и медицина. В общем, «и лицо, и руки». Теперь практически официально признано, что задача-то не выполнена. ВВП худо-бедно удвоили, пусть не за 10, а за 15 лет, а вот с конкурентоспособностью – никак.
Почему именно конкурентоспособность на рубеже XXI века была главной задачей? Конечно, эта задача на все времена, но тогда она была актуализирована выходом России из сокрушительного кризиса августа 1998 года. Понятно стремление если уж отстраиваться по-новому, то так, чтобы не стыдно было людям в глаза посмотреть.
Однако получается, мы, по «гамбургскому счету», вернулись туда, откуда начиналась эра Путина. Достижения, конечно, есть. Но это, скорее, нефть постаралась, в остальном же наша конкурентоспособность практически не изменилась.
Почему задача не была решена? Тут даже гроссмейстер от пропаганды вряд ли сумеет перевести стрелки на Вашингтон и ЦРУ так, чтобы ему поверили. Ответ, между прочим, прозвучал на недавнем Гайдаровском форуме. Председатель думского комитета по бюджету Андрей Макаров признал (а раньше это делали и многие другие), что главной стратегией развития экономики у нас была «программа Грефа», подготовленная еще в 2000 году под первый срок президента Путина.
В ней, как вспомнил Макаров, главные условия успешного развития экономики были во внеэкономической части – это реформа правоохранительной системы и превращение суда в независимую власть, руководствующуюся исключительно законом. «Ну и где у нас независимый суд?» – спросил Макаров.
Никто не ответил.
Главные условия выполнения «программы Грефа» так и не были реализованы. Так может быть, сейчас наверстаем?
С позиций экономики альтернативы нет. Единственный просматриваемый драйвер роста – это растущая чистая прибыль российских компаний. Но эта прибыль еще должна превратиться в инвестиции. А для этого надо вернуться к выступлению Андрея Макарова и ответить на два заданных им на Гайдаровском форуме вопроса. Первый: «Как вернуть доверие?». Второй: «Как вернуть доверие, которого не было?».
Нужны реформы, и прежде всего судебная и правоохранительная. Провести их может только президент.
Проведет ли? В Стратегии национальной безопасности об этих реформах нет ни слова.
АНЕКДОТ ДНЯ
Шел 2016 год. За окном падали снег, нефть, рубль, лифты и балконы.