Дореволюционная экономика
Допетровская эпоха — это все-таки некое полемическое преувеличение. Однако действительно «попахивает» экономикой XIX — начала XX веков. Исследования социологов из Высшей школы экономики показывают, что примерно половина российского населения, живущего вне пределов крупных городов и нефтегазовых разработок, выпала из современной рыночной экономики и живет фактически за счет натурального хозяйства.
Оно, в свою очередь, стоит на трех китах: огородах, а также сборе грибов и ягод, отходничестве (давно вроде бы забытое слово!) и гаражах, в которых не столько автомобили хранят, сколько что-то мастерят для себя и соседей.
Связь с остальной экономикой, конечно же, не утеряна полностью, но слабеет год от года и поддерживается в основном через бюджетников.
Впрочем, для того чтобы разобраться, в каком веке мы живем, для начала напомним, какой была российская экономика до революций 1917 года.
В 1913 году Российская империя занимала 5-е место в мире по объему ВВП. Неплохо, тем более что темпы роста только увеличивались. И этот положительный тренд был прерван только Первой мировой войной.
Но, с другой стороны, по объему ВВП мы в 10 раз уступали американцам, в 8 раз — немцам, в 4 раза — британцам и, наконец, французам — в 2 раза. А по ВВП на душу населения Россия в 1913 году уступала большей части европейских государств.
Конечно, на тот момент в России уже была создана передовая промышленность — в области добычи полезных ископаемых, железнодорожного транспорта, металлургии, сельскохозяйственного машиностроения, в текстильной и химической отраслях, а также в военной области.
Правда, регионов, где располагались промышленные центры, было немного. Они находились далеко друг от друга и являлись своего рода анклавами. Это Москва, Санкт-Петербург, Рига, Урал и, наконец, Новороссия.
При этом их техническая вооруженность была неравнозначной: например, уральские предприятия пользовались водяными молотами, изобретенными еще в XVIII веке, а заводы юга России были оснащены по последнему слову техники.
Неоднородной была и социальная структура общества. Так, количество фабрично-заводских рабочих в 1903 году не превышало 3,5 млн человек (менее 3% от всего населения). Примерно в это же время Владимиру Ленину пришлось долго доказывать, что революция в России будет именно пролетарской, даже несмотря на такой малочисленный рабочий класс.
С другой стороны, общее количество рабочих в России тогда оценивалось в 10–11 млн. Кто же были «дополнительные» 7 млн? Это так называемые «отходники» — то есть сезонные наемные работники. Это и батраки, задействованные на сборе урожая, и строители, и грузчики. Другими словами, низкоквалифицированные трудяги, которым платили мало и редко.
Однако среди них возник уникальный российский феномен. Высококвалифицированные плотники и каменщики были на вес золота. Россия, как известно, страна православная. Своя церковь должна была быть в каждом селе. Поэтому ежегодно возводились и украшались сотни храмов. Как правило, эти «отходники» были обычными русскими крестьянами. Прокормить семью — а детей в крестьянских семьях было много — на своей земле было практически невозможно. Поэтому и подряжались на работу по всей стране.
Нужно отметить еще один чисто российский феномен. Большинство фабричных рабочих по паспорту продолжали оставаться крестьянами. Это объяснялось следующими причинами. Многие из них стали рабочими только в первом поколении. А самое главное, они не хотели терять связь со своими семьями и помогали не только денежными средствами, но и физическим трудом на полях и огородах. Не случайно городские работодатели сплошь и рядом давали своим работникам две недели обязательного отпуска: в июне — на сенокос и в августе — на уборку урожая.
Более того, в каждой из семей, как на заводе, так и в доме — в селе и деревне, работали по нескольку человек. То есть существовала взаимозаменяемость: отец собирает урожай, дети трудятся на заводе, или наоборот.
На Урале возникла вообще парадоксальная ситуация: буквально каждый совершеннолетний мужчина работал на заводе, но и был некоторое время занят на своем хозяйственном участке. Было абсолютно непонятно, где они больше зарабатывают — в городе или на селе. Очевидно, что социально-экономическая структура российского общества была весьма архаичной и существенно отличалась от западных аналогов. Она являлась многоукладной, где натуральное хозяйство играло более весомую роль, нежели промышленность.
К чему мы и возвращаемся в настоящее время.
«Провинциальная тень»
Именно такой вывод делают исследователи и эксперты из Высшей школы экономики. Это следует из их отчетов, опросов и персональных интервью, сделанных в течение последних пяти лет в регионах, где нет нефти и газа, и, естественно, в малых городах и селах.
По словам опрошенных, экономику провинциальной России держат пять производственных областей, далеких от нефти и газа. Это не только натуральное хозяйство — огород, корова или куриные яйца. Есть и другие варианты, подтверждающие предыдущее утверждение. Например, в краснодарском городе Лабинске, население которого составляет примерно 60 тыс. человек, около трети населения занято на производстве мехов и шкур.
Примеров можно назвать сотни. Жители села прекратили ориентироваться на город, они сами обеспечивают себя как могут. Повторимся — это пять китов.
Первый — все то же натуральное хозяйство.
Второй — «дачная» экономика. Близко к натуральному хозяйству, но полностью не способно прокормить производителя. Кстати, в России самое большое в мире количество дач, по данным ВШЭ, — более 60 млн.
Третий — это так называемая «распределенная мануфактура». Это типичный образчик средневекового ручного производства. Его организатор в буквальном смысле ездит по деревням и распределяет точечные заказы по мизерной плате: стрижку овец и коз, производство пряжи, а после изготовление конечных изделий, например, пуховых платков. Особенно, по данным ВШЭ, это развито в Астраханской и Волгоградской областях.
Четвертый кит — «гаражная экономика». Это понятно большинству рядовых потребителей «старой закалки»: «я тебе чиню машину, а ты мне — мешок картошки».
Наконец, пятый кит — «отходничество», когда миллионы людей, как и было в дореволюционные времена, покидают родину, чтобы хоть немного заработать на стороне. Понятно, что никаких налогов в отечественный бюджет они не приносят.
Все пять этих «кирпичей» входят в единую формулу: квартира — дача — огород — гараж — левая работа. Вот настоящая «теневая» экономика, в которой работает пятая часть экономически активного населения страны. Она напоминает столетнюю давность, но и имеет собственные довольно оригинальные современные черты.
«Отходники» современной России
В монографии «Отходники», изданной авторским коллективом ВШЭ, говорится следующее: «отходник, отхожие промыслы, отход» — понятия, устаревшие еще в начале XX века, — вновь стали актуальными. По завершении советской истории, когда такой принцип не мог существовать, явление отходничества приобрело реальные формы трудовой миграции. Это массовый феномен. Из 50 млн российских семей не менее трети живут за счет отходничества.
Не секрет, какие места они занимают: охрана, водители, продавцы, горничные, кухарки (которые давно по Владимиру Ильичу не управляют государством), няни. Как видно, хорошие каменщики и плотники — дефицит, поэтому восстановлением храмов «отходники» занимаются мало.
Конечно, «отходники» сейчас тесно связаны с мелким местным предпринимательством. Но, как правило, никаких налогов они не платят. Это и есть настоящая экономическая тень. Кроме того, как утверждают специалисты ВШЭ, именно с ними и связан так называемый «распределенный способ жизни». Это характерно для российской истории. Житель России всегда, начиная со средневековой истории, убегал от государства куда подальше: на Дон, в низовье Волги, за Урал, в Сибирь. Там и сам себя кормил, и государству ничего не платил, но и от него ничего не требовал.
Государство шло за ним по пятам, облагая налогами и сборами. Эта война шла с переменным успехом. От советской власти укрыться было практически невозможно — существовал закон о тунеядстве. Теперь государство опять потеряло память: оно ничего не знает о средствах заработка примерно пятой части населения.
Гараж — наше все
Сколько в России гаражей — не знает никто. В мегаполисах их число оценить вполне возможно, а в малых городах этот вопрос никого не интересует. Вот именно там и творится собственная экономика. Причем даже в Москве, где, кажется, учтен каждый обеденный стол.
Один из исследователей ВШЭ рассказал корреспонденту «МК», что в одном из крупнейших столичных гаражных кооперативов, площадь которого превышает 10 га, давно налажено производство высокотехнологичных запасных частей к широкой линейке современных иномарок. Качество гораздо выше оригиналов и, естественно, дешевле. Никаких регистраций, проверок никто не осуществляет и налогов никто не платит. Впрочем, это классический пример «тени».
В большинстве малых городов России существует иная модель поведения: мужчины уходят в гараж, чем они там занимаются, не ведают даже их супруги, но определенный доход в дом они приносят. Как в свое время русские охотники шли в лес или на реку за мехом и другой добычей.
Таким образом, за последние 25 лет в России после крушения советского строя возникли две параллельные экономические и социальные реальности: сырьевая экономика, на базе которой живут большие города, и маленькие провинциальные города и села, которые добывают средства на жизнь, не завися от государства, впрочем, и не требуя ничего взамен. Правда, время от времени последние начинают плакаться в жилетку федеральным чиновникам, выпрашивая определенные поблажки. Ровно так, как и происходило в начале XX века.