1. Квебек-Сити. «Еx Machina». Прямо через дорогу — река Святого Лаврентия — главная артерия Канады, начинающаяся в Великих озерах, а растворяющаяся в Атлантическом океане. Масштаб этой канадской истории добавляет замок Фронтенак, что с высокой горы нависает над театром Робера Лепажа. Не Эльсинор, конечно, но что-то великое и ужасное в нем есть. Может, по ночам тут бродит призрак папы Гамлета?
Первый день репетиций. Сам Гамлет сидит, свесив ноги с основания куба, — такая легкомысленная посадочка у королевской особы. А ведь еще минуту назад сидел, забившись в угол и уткнувшись головой в колени, как обиженный ребенок. Ждет, пока ассистентка режиссера, блондинка Катрин, даст отмашку. А я осматриваюсь в довольно просторном и опять же кубическом помещении с темными стенами. Как раз у одной из них, чуть на возвышении, завис трехгранный куб. Под ним кто-то копошится с фонариками. За кубом — занавес из черного бархата, и к нему, и через него, дальше от куба, тянутся многочисленные тросы, провода — прямо как форганг в цирке. За форгангом слышны приглушенные голоса.
Позади меня три ряда столов — 15 техников сосредоточенно уставились в свои компы и ноутбуки. Не театр, а конструкторское бюро. Так оно и есть: здесь не играют спектакли, а конструируют их. Здесь конструировали знаменитые лепажевские «Обратную сторону Луны», «Липсинг», «Андерсена»… Теперь вот — «Гамлет». Сам Робер (рубашка в мелкую серо-коричневую клеточку, рукава закатаны) в профиль похож на серьезную птицу. Рядом переводчик Гурген и драматург Театра наций Роман Должанский. Все говорят тихо. Камерность атмосферы нарушает громкий женский голос:
— Еугений, ты готов? — это ассистентка Лепажа — Катрин. Похоже, ей одной и позволено здесь повышать голос.
— Готов, — глуховато отвечает Евгений.
— Go!
И поехала эта кубическая история — в прямом смысле слова.
Два месяца как умер! Меньше даже.
Такой король! Так любивший мать мою,
Что ветрам неба он бы не дал тронуть
Ее лица…
По стенам куба, наливающимся красным цветом, как кровью, бегут титры: «Гамлет/Коллаж. Режиссер Робер Лепаж. Художник Карл Филлион. Музыка…», и т.д.
Луч жестко режет в стенах двери. Одна из них с грохотом распахивается. Я думаю: «Попасть под нее, как под поезд, — башку снесет». А Гамлет, т.е. Миронов, стоит — и хоть бы что. Не забыть у него спросить про технику безопасности.
2. Надо сказать, что эта история началась не вчера. Несколько лет назад Робер Лепаж, взорвавший мир своими технологичными и одновременно бесконечно человечными спектаклями, приехал в Москву получать премию Станиславского (нет такого иностранца, который бы не испытывал священного трепета перед этим именем). И на этой премии он увидел Евгения Миронова, который произвел на режиссера странное впечатление — совсем не артиста и тем более не звезды. А в 2006-м Миронов стал худруком Театра наций. В этот же год в Салониках Лепаж снова получал какую-то премию. Роман Должанский, много сделавший для реализации проекта, рассказывает:
— Утром на автобусе мы едем в аэропорт. Передо мной садится Лепаж, и я понимаю, что это — знак судьбы. «Вы помните артиста Миронова?» — спрашиваю его. «Помню». — «Он теперь директор театра. Вы не хотели бы с ним поработать?» И мы начали договариваться.
— Насколько сложно это оказалось? Ведь за ним в очередь стоят драматические, оперные театры, цирк Дю Солей, где он уже сделал несколько программ…
— Да, за ним — очередь, но, как все большие люди, как только ты устанавливаешь с ним непосредственный контакт, он откликается на интересные предложения. Он реалистичен, эмоционально наполнен. «Гамлет» — его предложение. И он же предложил, чтобы один артист играл все роли.
В общей сложности на переговоры и подготовку проекта ушло почти пять лет. По «дороге» случались и драматические моменты: однажды «Гамлет» зашатался и чуть не отменился из-за занятости Лепажа, но… Ребенок, которому суждено родиться, выживет и под бомбежкой.
3. Второй день репетиций. Входит Лепаж, в руках бутылка колы:
— Хорошо, что ассистентка не видит. Она не дает мне пить эту гадость, а предлагает другую…
И показывает пластиковую бутылку на столе, набитую резаными огурцами, лимоном и льдом. Лепаж морщится. Я тоже: кола точно лучше.
Да, техническая оснащенность «Гамлета» впечатляет. Кубик с электронной начинкой. Все время откуда-то появляются и неизвестно куда исчезают предметы, мебель зависают на высоте и не падают… Люки бесшумно открываются, закрываются. А сам куб — эта невероятная и простая с виду конструкция — медленно вращается, как модель 3D…
А в это время за черным бархатом разыгрывается другой, свой «Гамлет». Только скоростной и бесшумный. На огромной скорости и без лишних слов костюмер Валентина должна помочь Миронову переодеться в Лаэрта, из него — в Офелию (меньше минуты), а ту — в королеву. Юле, реквизитору, надо успеть наклеить/отклеить ему усы, бороду, подать корону. Кто-то крепит на нем лонжу, кто-то подтягивает канат. Сейчас про эту команду, чьи движения рассчитаны с секундомером, можно снять отдельный фильм — «Как делался Гамлет». Пять камер, два проектора, 27 перестановок. Переодевание, подключение происходит в полнейшей темноте.
— А это непросто, — говорит Юра Гнутов, зав. художественно-постановочной частью. — Ведь в темноте человек должен отстегнуть стенку, причем лежа в такой позиции, чтобы Женя не зацепил дверь, которая в этот момент открывается.
— Хочешь название для статьи? — спрашивает меня Лепаж, отпивая из бутылки колу. Не успеваю я ответить: «Да-да, еще как хочу...» — как его отвлекают к заветному кубику.
— Робер, как родилась идея такого необычного сценического пространства? — спрошу его позже, во время четырехчасового перерыва, когда техники навалятся на куб со всех сторон и проверят провода, датчики, приборы…
— В XVI–XVII веках итальянцы разработали макет театра (высота, глубина, авансцена и т.д.), и с тех пор ничего не менялось. У меня нет претензий создать новый тип сцены, но я подумал: «Можно ли создать новое пространство, которое плюс ко всему современно? Можно ли использовать технические средства, которые нам предоставляет XXI век, — гравитация, отсутствие ее, видео как новый тип искусства?» Оттуда и родилась идея такого куба.
Мне всегда не нравились в театре одноплановость, однослойность. Меня всегда мучил вопрос, как сделать так, чтобы можно было смотреть на театр как на ювелирное изделие. Потому что театр для меня — драгоценный камень, на который нужно смотреть со всех сторон, чтобы любоваться его огранкой. Грубо говоря, такой 3D-рисунок. Идею этого куба я хотел бы развить в нескольких спектаклях.
— Tout le monde! Silence! («Тишина!») — командует ассистентка. Шум воды, стол из предыдущей сцены сам по себе складывается и мягко, как в масле, уплывает в трюм. И я уже как будто на корабле, где качка, скрип старых мачт… От этой качки меня слегка подташнивает. Каково же Гамлету? Он лежит на лавке, лицом к стене. Причем непонятно, откуда и в какой момент эта лавка взялась.
Горацио, когда это прочтешь…
В моей душе...
Стащил у них письмо...
Кругом опутан негодяйством…
4. Но еще больше техники поражает меня актер Миронов — один в одиннадцати лицах. Умом не понять, как на моих глазах происходят мгновенные перевоплощения. Вот сцена за столом, где беседуют принц и король-душегуб. «Ну что же, Гамлет, где Полоний?» — спрашивает король и в конце реплики крутит стол. Гамлет: «За ужином» — поворот стола. Полоний: «За ужином? Где?» — еще поворот. Гамлет: «Не там , где он ест, а где его едят». И стол замирает. И в этот момент на меня смотрит уже король. Совсем другие глаза — колючие, пустые, совсем другой голос — сухой, с реверсом. Как он это делает? В какой момент и на какую кнопку внутри себя нажимает?..
У Лепажа жесткий ритм, он не дает Миронову передышки. В короткую единицу времени заставляет уйти в дверь Полонием, а вернуться — Офелией с легкомысленной песенкой. Самое интересное, что Офелией он становится уже по дороге к ширме. Есть у Миронова в спектакле дублер Володя, и он в некоторых сценах создает эффект зеркального отражения. В коротком перерыве, когда технари сверяют свои компьютерные расчеты с работой реальной техники, спрашиваю Женю:
— Как ты приспособился к этому кубику?
— Я стал деталью его. Я впервые работаю с такой сложной технической конструкций, где думаешь: лишь бы не прибило тебя, лишь бы ничего не упало и не провалиться бы в люк. Для этого и надо стать его частью. Скажем, когда я — Офелия, то должен небрежно, легко так коснуться своей ручкой двери, чтобы она открылась. А на самом деле — дверь тонну весит. Мне надо вовремя убраться, чтобы голову не снесло.
— Трудно держать равновесие, когда земля из-под ног уходит?
— Привыкаешь ко всему. Сколько здесь градусов будет? (Он ладонями показывает угол в 45 и 30 градусов.) Вот только эти два положения, ровно никогда не бывает. А при этом надо изображать, что ты прямо стоишь. Причем одна нога моя должна опираться о стенку. А когда я тащу Полония, он все время сползает и тянет меня вниз. В какой-то момент я начал предъявлять претензии Роберу, что мы слишком много уделяем внимания технике, а не сути.
— А он что?
— Он сказал: «Не торопись». И через какое-то время я понял, что пока я в этом сложном пространстве не буду абсолютно технически свободен, зря с сутью затеваться. Он отпустил меня, и мне даже стало жалко: мне хотелось, чтобы он мне делал замечания, критиковал…
5. Робер Лепаж — гений из Квебека. Ему 55. Режиссер, актер, сценарист, автор всех сценографических идей своих спектаклей. Сын водителя грузовика. Тонкая, чувствительная душа. Чуткий. Неформальный. В нем нет высокомерия, но и амикошонства в свой адрес не допускает. Никогда не кричит на репетициях и считает, что в этом есть большая проблема. «Было бы легче, потому что артисты пользуются этим. Но, с другой стороны, я понимаю, что, когда человек кричит, он показывает свою некомпетентность».
Суеверен. Интересуется эзотерикой, жизненной энергией. Придает большое значение знакам, цикличности жизни и уверяет, что число 16 имеет серьезное значение в жизни человека: каждые 16 лет тот меняется.
— Я сам сейчас вступил в новый цикл. Когда мне было 48, я был во многом другим.
Еще в начале марта, когда команда из Театра наций приезжала в Квебек-Сити, Робер пригласил ее к себе домой. У этого самого высокооплачиваемого режиссера дом оказался небольшим, достаточно скромным, без роскоши. Стоит на окраине Квебека, недалеко от поселения местных индейцев. С ними, кстати, Лепаж два года назад сделал спектакль.
— Когда мы пришли к нему домой, он все показывал, — рассказывает мне переводчик Гурген Цатурян. — Потом сам готовил кленовый сироп. Он его разогревал и выливал на снег. Сироп застывал и превращался в конфетки разной формы. А потом он сел за пианино, а я пел — арию Жана Вальжана из мюзикла «Отверженные». Он обожает мюзиклы. Выяснилось, что Робер прежде ни на каких инструментах не играл. Но несколько лет назад сам научился играть на детской электрогитаре. А потом стал брать уроки фортепиано.
— Ну и как он играет?
— Знаешь, вполне прилично. У него огромнейшая коллекция нот и записей мюзиклов.
Сидя в его театре и наблюдая за трагедией Гамлета, которая как будто из сегодняшнего дня, вот уж никогда не подумала бы, что Робер поклонник самого радостного из всех видов искусств — мюзикла.
6. За трудности перевода, как и за весь процесс межязыкового общения, здесь отвечает Гурген Цатурян. По профессии — актер и оперный певец, блестяще владеющий французским и английским. Ухитряется одновременно переводить, следить за текстом, ассистировать и при этом везде успеть. Это он рассказывает мне, что на первые репетиции из Гарварда в «Экс-Махину» приезжали три специалиста по Шекспиру. Три дня сидели. Базу свою показывали — весь Шекспир в отрывках со всего света. Кстати, советский фильм «Гамлет» Козинцева со Смоктуновским в главной роли они считают великим.
— Так и сказали: «Великий фильм», — говорит мне Гурген. — Мы сидели, разбирали фразы, задавали вопросы. Например, у королевы есть фраза: «Гамлет, подойди ко мне. Ты тучен и одышлив». Значит ли это, что принц был толстый? Специалисты объяснили, что, согласно переводу, это означает: лицо лоснится от пота.
Для Жени Миронова это — второй Гамлет. Первый был тринадцать лет назад, когда он сыграл принца Датского в спектакле Петера Штайна.
— Твой Гамлет вырос?
— Когда я играл у Штайна, мне было 33 года. А теперь — 46.
— И тот Гамлет тебе не мешает сейчас?
— Гамлет всегда один, потому что он настолько связан с моим сердцем! Гамлета можно так придумать или иначе, но... Гамлет — это как совесть. Он рассуждает о таких вещах, с которыми ты как артист должен быть абсолютно согласен. Он как сердце, а сердце — одно. У меня и сейчас всплывет перевод из того спектакля, и я часто путаюсь.
Знаешь, я так тосковал по нему, что я его призвал. Ведь я в том спектакле играл всего три года, и мы его не доиграли: слишком дорогой проект оказался. Но я умирал без него. Позже Валерий Фокин собирался делать «Гамлета», мы вроде договорились, а потом неожиданно я узнал, что его репетирует другой артист. А тут Лепаж предложил мне соло, и я поначалу испугался, поскольку не представлял, как это может быть.
А вот как. Сверху льет видеоводопад. Накрывает Гамлета, а из-под него появляется не принц, а Офелия. Безумная стоит под душем и... не скажу, что я вижу и чему поражаюсь. Небо отражается в воде, вода — в небесах. А на небесах написано — проклятье. Или месть? А может, смерть? Или входит королева — вся в черном: черный парик, пальто черное, в тон — очки, сапоги, пряжка с королевским гербом. Только один цветок вколот в воротник пальто — бордовый, и эта единственная живая деталь на этой мумии. Голос приглушенный и бескровный.
И снова остановка, снова проверка техники — все выверяют до миллиметра, чтобы во время спектакля в Москве конструкция не дала сбой. Всю декорацию с начинкой делают здесь, в Квебек-Сити, и она вот-вот отправится в Москву в Театр наций.
К развязке краски и тона мрачнеют. Паучий рисунок ползет по стенам. И музыка дает понять — жди беды.
— Робер, так какой заголовок ты мне предлагаешь? — спрашиваю Лепажа. Он смеется:
— Рим не сразу строился…
Буквально через месяц Робер Лепаж приедет в Москву, чтобы вывести своего коллажного «Гамлета» на финишную прямую.
Квебек-Сити — Москва.