Между собой поклонницы называют его просто “кумир”. Это слово они используют как синоним “Валерия Леонтьева”.
— А вы мне сегодня снились, — продолжаю разговор, — меня спросили, хочу ли я еще с вами пообщаться, а я отчего-то заскромничала: “Да уж хватит, вдруг вам поднадоело…” И вы тут же с детской такой искренностью воскликнули: “Да! Уже достаточно!” Я потом весь день смеялась над вашей подкупающей откровенностью. “О! Мне сегодня Ира Аллегрова тоже говорила, что я ей снился, — вспоминает он и смеется, — сказала: “Я к тебе в постель все лезла, лезла…” Спрашиваю: “Ну и как? Залезла?” А она: “Залезла! Да только проснулась! Опять не повезло…” “Эх, — говорю, — не знал, что ты такой сон смотришь, а то бы тоже в твою постель залез…” “На ваших фанатских сайтах есть целые разделы про такие сны, — веселюсь я, — как вы только ко всем успеваете за одну-то ночь?” “Так бессонница у меня!” — пожимает он плечами.
— Знакомая поклонница выезжала за границу на ПМЖ, — рассказываю бессменному герою девичьих грез, — вывозила из России видеокассеты с вашими записями. В общей сложности сто пятьдесят штук. Другого багажа у нее не было. Американский таможенник спрашивает: “Это что?” Она (обреченно): “Записи Валерия Леонтьева…” Он: “Что, все?” Она (смиренно): “Все!” Таможенник не поверил. Достал одну кассету — посмотрел, перемотал на начало, в конец, потом вторую, третью… Увлекся, просмотрел еще две. Глянул на нее в упор: “Что? И все — только он?” “Только он!” “Проходите, — сказал со вздохом. И добавил вполголоса: — Эти русские — действительно крейзи!”
— А у меня нет своих же записей, — вздыхает он. — Стали к юбилею искать, думали, может, сохранилось то, что записывалось когда-то, но так и не увидело свет, но все давно смыто. Зато поклонники меня балуют, один парень подарил вот сейчас, на мой сегодняшний день рождения, золотую коллекцию DVD — все сольные концерты, что показывали по ТВ за последние 25 лет, собрал и все документальные фильмы.
Кажется, что он на сцене уже целую вечность. И целую вечность первый, первый, первый. Первый сделал в СССР не просто концерт, а настоящее шоу со спецэффектами, игрой света, первый поставил себе балет, первый в Стране Советов стал стейдж-дайвером, то есть начал прыгать со сцены в зал, рассчитывая, что его подхватит толпа. И она действительно подхватывала и никогда не роняла. Первый показал стране, как должен двигаться поп-артист на сцене, первый продемонстрировал стильность в поведении и в одежде. До сих пор он первый, а может быть, и единственный, интеллектуал во всем шоу-бизнесе. Меня неизменно развлекает, когда его коллеги весело рассказывают: дескать, все вместе летели в самолете — анекдоты, алкоголь, а Леонтьев сидит в уголке и читает книгу. Обратно летели — анекдоты, алкоголь, а Леонтьев опять сидит в уголке и читает книгу. “Только уже другую книгу”, — со вздохом замечает в этих случаях Валера. А в словах коллег звучит легкая ирония: дескать, сам черт-те что, как из чужого теста — ни на тусовках его не встретишь, ни у нужных людей, да еще и сбоку бантик! Зачем поп-артисту такой высокий интеллект? И кажется им: уйди завтра Леонтьев со сцены — они тут же легко и естественно займут его место в сердцах зрителей. И не приходит им в голову, что из певца легенду делает именно то, что за душой, и именно это надо вкладывать в исполнение. А посему на его месте может поселиться только пустота.
“На концерте превратился в суперэкстрасенса, бил звуковыми ударами, обрушил балкон на партер и вообще был крут! А когда окончательно развалил концертный зал, рассыпался стайкой летучих мышей!” Из сонника поклонниц.
А еще он первый среди коллег — в плане энергетического обмена с залом. Он настолько высокоэнергетичный артист, что на его концертах просто сшибает волной, идущей со сцены.
— Валерий Яковлевич, вы вампир или экстрасенс? Я с вами намедни поговорила, и у меня прошла головная боль. Может, назвать программу не “Люблю, скучаю, жду”, а “Люблю, скучаю, жду, лечу”?
— Привороты, отвороты, заговоры на удачу, — продолжает он, — да, можно было бы. Это я могу.
— Все звезды мирового уровня обычно делают концерт из старых хитов — и проще, и надежнее, аншлаг в кармане. А вы опять как инопланетянин. Чуть ли не на каждом концерте новые песни.
— Ты знаешь, как это тяжело — вложить в песню заново то, что ты ей уже когда-то отдал? — спрашивает он в ответ. — Это все равно что разбудить в душе старую любовь.
Когда поклонники Леонтьева берутся рассуждать о его творчестве, они оценивают его исключительно в сравнении с мировыми звездами. Их бесконечно мучает вопрос, родись Леонтьев не в тоталитарном СССР — в стране с особым менталитетом и чуждым остальному миру языком, а там, где налажена машина шоу-бизнеса, смог бы он завоевать Азию, Америку и Европу наравне с Фредди Меркури, Игги Попом или Майклом Джексоном? А если бы в 1987 году Михаил Горбачев не испугался бы послать советского артиста на “Евровидение”? И Валерий Леонтьев, которого предлагал министр просвещения СССР Георгий Веселов, отправился бы на этот песенный конкурс и выиграл бы его? Был бы он сегодня звездой уровня Мадонны? И поклонники дотошно сравнивают, как у “нашего” и у “ихних” поставлено шоу, да как сделан заход в концерте, да как разыгран финал, а главное — какая в ответ идет реакция зала на эмоциональный выброс артиста. И находят, что у Леонтьева все не хуже, разве что не хватает ему “медийности”.
— Валерий Яковлевич, почему вы вне машины шоу-бизнеса? Где грамотное продвижение вашего музыкального продукта на отечественный, а лучше на мировой рынок?
— Это ты про пиар? Расхвалили, женился, привел домой, она косметику смыла, парик сняла, зубы достала, он глянул на нее и повесился? Нет, это не мое. Мне нужно то, что у меня есть и за что я борюсь, — настоящая, неподкупная любовь зрителей. Когда любят за то, что имеет место быть на самом деле, а не за пропаганду, в тебе не разочаруются.
— Разве вам не хочется мировой славы?
— Клянусь тебе, мои амбиции никогда не простирались так далеко! Никогда даже не думал об этом! Но тем не менее судьба протащила по всему земному шару. В США аншлаги постоянные, в Германии, в Израиле, в Канаде. В Индии был, в Австралии был. Вот опять летом гастрольный тур по Австралии поджидает. А потом намечены гастроли по Испании, по Португалии. Не говоря уже про постсоветское пространство. Куда больше-то?
“Всю ночь гуляли по берегу моря. Валера наливал в бокалы шампанское. Когда проснулась и поняла, что это был просто сон, долго плакала...” Из сонника поклонниц.
— О! Шампанское! Я так люблю! В жару! После концерта! Лепота! Угощать тоже люблю. Женщины сразу становятся более сговорчивыми.
— Да вы вроде белое сухое предпочитаете, как я успела заметить…
— Белое сухое я предпочитаю красному. А шампанское вечером, на югах, когда спадает жара, — говорит он и разливает по бокалам вино, чтобы “проще разговаривалось”.
— Так я никогда не закусываю, ты же знаешь.
— Знаю. Голодаете потому что все время. Уже поперек себя уже!
— Я ем утром геркулесовую кашу на воде, очень полезно.
— Вижу, как полезно! Разве можно так себя истязать? График у вас безумный — по тридцать концертов в месяц, в разных городах, при этом вы еще и не едите.
— Только тот, кто никогда не следил за собой, думает, что внешность делается с помощью пластических операций. Пойди сделай себе мышцы пресса с помощью пластики! А не хочешь каждый день по два часа с железом в руках? Внешний вид мало зависит от пластической хирургии, да и просто от финансовой составляющей. Хочешь хорошую внешность — следи за собой: голодай, качайся, бегай. Хотя, конечно, у меня еще и генетика хорошая — спасибо маме Кате и папе Яше. Может быть, при другой наследственности к 40 бы разнесло, кто знает...
— Ваши коллеги вон не утруждают себя. И страна ничего, благосклонно терпит их излишние телеса. А вам чуть ли не ставят в упрек блестящие внешние данные…
— Когда ты приносишь в общество что-то радикально новое, это всегда сначала вызывает отторжение. Когда-то в стране вообще не было культа тела, и меня упрекали за те процедуры, которые в других странах приравниваются к чистке зубов. Конечно, я слежу за лицом, а не только за прессом и прочими мышцами, ведь лицо особенно хорошо видно по ТВ.
— А не слишком ли велик для здоровья ущерб от фитнеса, от голодовок? Как вы себя вообще чувствуете?
— Ты знаешь, — говорит он задумчиво, — у меня сейчас такое странное время, как в молодости: аншлаги, в зале присесть негде, проданы приставные места и даже места на полу. Столько молодых девчонок на концерте. И снова пошли ночные звонки (смеется).
“Сегодня приснился эротический сон, в главной роли Валерий Леонтьев. Лицам до 18 лет смотреть запрещено. Номинирован на премию “Оскар” за лучшую мужскую эротическую роль”. Из сонника поклонниц.
— Ночные звонки — это же здорово!
— Да где уж там здорово…
— Ну как, а романы с поклонницами?
— Это же злоупотребление служебным положением, — смеется он, — я не могу.
— Раньше-то злоупотребляли!
— Это когда?
— Могу рассказать, хотите? Эту историю мне поведали ваши всезнающие фанаты. Я попробую дословно воспроизвести.
Одна девушка очень его доставала насчет близких взаимоотношений. А поступила она хитро: уговорила декана факультета института, в котором Леонтьев когда-то учился, их познакомить. Представилась дочкой декана. И Валера долго не знал, что она — просто фанатка. И эта ее ложь, когда он про то проведал, его, видимо, особенно разозлила. Короче, доставала она его, доставала, прохода не давала, и однажды он сказал: “Да”. Но поставил условие, что после этой ночи он ее больше никогда не увидит на своих концертах. Она легкомысленно согласилась. И прошла эта самая ночь, и она действительно перестала ходить на его концерты. Но что там было, не рассказывала, а в ответ на все расспросы только рыдала белугой. И чем больше проходило времени, тем все сильнее и сильнее становилась ее зависимость, как будто то, что она его не видит вживую, не приглушало ее страсть, а, наоборот, распаляло. Он ей буквально солнце в небе застил. И, конечно, она не выдержала, и пришла на концерт. С шикарным букетом цветов. А Валера, когда спустился в зал, увидел ее, рассердился и повернулся спиной. У нее началась истерика, она рыдала на весь зал, и тогда другие фанаты, те, что были в курсе этой истории, начали кричать: “Пожалейте! Возьмите цветы!” Мы уже, правда, не помним, взял он цветы или нет…
— Вы взяли цветы?
— Не помню.
— А сегодня бы взяли?
— Ну, конечно бы, взял! Договор надо соблюдать, да и обманывать нехорошо, но за давностью лет такие мелкие прегрешения давно прощены и забыты.
“Приснилось, что женился! На какой-то молодой девчонке... Я была в гневе!!! Ходила и думала, что теперь я ему — не поклонница!” Из сонника поклонниц.
— Что еще интересного про меня слышно?
— Знакомая, что живет в Испании, рассказала мне про маму вашей дочки. Сказала, что та занимается издательской деятельностью и вы купили ей глянцевый журнал.
— С ума сойти!
— Да я сама не сразу поверила! Но она была очень убедительна…
— С другой стороны, конечно, — пожимает он плечами, надо же молодой женщине чем-то заниматься.
— А желтая пресса пишет: дескать, мама-то суррогатная…
— Ну, это они со зла! — усмехается он. — Уж в чем в чем, а в таких услугах точно не нуждаюсь.
— Расскажите про дочку...
— Нет, не комментирую.
— Почему?
— Информационного повода нет. Вот когда буду замуж отдавать… Лет через двадцать.
— Ревности поклонниц боитесь?
— Просто не нуждаюсь в таком пиаре.
— Те, кто бывал в последнее время на ваших концертах, говорят: “Публика в восторге, Леонтьев бесподобен: эмоции, голос, игра, энергетика! Такое ощущение, что Валера лет на 25—30 помолодел… Очень красив!” И гадают: с чего бы это, может, новая любовь вас вдохновляет?
— Да я вроде всегда так работаю.
— Ну согласитесь, у вас в последнее время стало куда больше быстрых песен. А некоторые — так это просто “аццкий оджыг”!
— Это так кажется из-за эфиров, потому что на телевидение медленные песни не берут. Я хотел показать очень лирическую композицию “Мэри” и драматику — “Вы меня не знаете, господа!”, обе на музыку Володи Евзерова. Не взяли! Просят только “быстряк”, чтобы танцевать можно было.
— Но вы-то как раз славитесь своей эмоциональной, глубокой лирикой.
— Все должно быть в меру. На концерте людям тоже нравится одна медленная песня на пять быстрых. Иначе зрители устают слушать, вникать, сопереживать. Хотя вот еще одну новую песню — “Солнечная женщина”, которую мне принес какой-то совершенно незнакомый автор, а мне понравилось, и я записал, быстрой не назовешь.
— Поклонники предположили, что это героиня евзеровской песни “Рыжая девочка”, которая выросла и теперь бегает к вам “на денек”. А может быть, она даже испанка. Солнечная же!
— Ой, фантазерки! (Смеется.)
— Зато “Люди не птицы” звучит просто в сумасшедшем ритме.
— О! Да! Мне в такой кайф ее “работать”, такой заводной рокешник!
— И как вам только не тяжело петь в таком спринтерском темпе весь концерт, да еще когда они каждый день нон-стопом! Так ведь можно рухнуть с жердочки!
— А как еще? Стоять, не двигаться? Может, еще сесть? И уснуть? Разве можно работать на сцене не на износ, не до пота? Ты о чем вообще говоришь?
“По полю гуляет конь — каурый, красавец. И голос сверху говорит: “Этот чистокровный жеребец — Леонтьев, он в следующей жизни будет лучшим конем того времени. Будет на ипподроме в скачках участвовать”. Подошла я к этому коню каурому, погладила его по шее и сокрушенно сказала: “Бедный Валера... И в следующей жизни весь в мыле будешь...” Так расстроилась… Из сонника поклонниц.
— Как вам сны ваших поклонниц?
— Ну как… Помнишь анекдот, когда дочка приходит к Фрейду и говорит, что он ей во сне давал банан? “Знаешь, милая, бывают и просто сны…”
— А вам самому что снится?
— Да что же приснится, когда бессонница, — пожимает он плечами, — вот недавно сидел ночью, смотрел в окно, а там метель, ветер… И такая тоска в душе! Так я оделся потеплее и пошел пешком в ночной книжный магазин. А там пустота, ни души! Одни девчонки-продавщицы скучают. Вот у них шок был! Они на меня так смотрели, как будто в магазин явился динозавр!
— У блондинки спрашивают: какова вероятность встретить на улице динозавра? Она говорит: пятьдесят на пятьдесят, или встречу, или нет. Вероятность встретить в книжном магазине Леонтьева примерно такая же…
— Ну да. (Смеется.) Зато потом мы так хорошо пообщались. Они мне насоветовали целую подборку книг, я полную сумку набил. Так они мне еще 15-процентную скидку сделали.
— С ума сойти! Аккурат на шампанское! Пора самому уже писать.
— Так на это же время надо… Ты вот, кстати, как думаешь: если сделать очень-очень большой перерыв в работе, ну, скажем, на год, на два, можно будет потом к ней вернуться?
— Это вы про себя? — настораживаюсь я.
— Конечно, про себя, — усмехается он.
— Думаю, если вы сделаете такой перерыв, то не вернетесь. Кто же добровольно захочет обратно на эшафот?
— Вот и я так думаю, — кивает он, — а теперь уходи давай. Мне на сцену пора.
— От вас невозможно уйти, — парируя я, — от вас можно только умереть…
И провожаю его до сцены.
За плотной шторой кулис неистовствует зал, он вылетает к ревущим зрителям: вдохновленный, стильный, энергичный. “Это музыка Кубы, эти нежные губы… Я с тобой зажигал!” — уносится под своды зала. И отголоском из вечности: “Не с тобой! Разлука безбрежна. Не с тобой! Прощай, моя нежность. Не с тобой! Останься в надеждах. Не с тобой... Мы не с тобой...”