У моей мамы большие неприятности. Осенью на нашем столе в большой комнате часто стояли цветы, потом они стали появляться все реже, потом какой-то букет засох, а теперь в эту вазу дедушка складывает разные квитанции. Говорит, чтобы не забыть вовремя заплатить. Бумажки некрасиво торчат во все стороны, но мне это нравится гораздо больше, чем те розы. И дед с бабушкой тоже так думают. Я знаю. Однажды дед сказал: «Ненавижу эти цветы. И его ненавижу», а бабушка прибавила: «Женатый человек, и чего увивается…».
Им кажется, что я не слышу. И когда они на кухне вдвоем разговаривают, и когда я уже сплю. А я на самом деле не сплю, а слушаю. Вернее, подслушиваю. Мне же нужно знать, что у нас происходит.
Мама приходит с работы очень поздно. Она по вечерам получает второе образование. Я все хочу ее спросить, почему это второе образование? Я знаю, что когда я родился, она уже училась в институте, а перед этим в школе. Значит, два образования уже есть. А это образование, из-за которого мы теперь совсем не видимся, значит, - третье? Мне совсем не нравится, что мама пошла учиться. Вечером она приходит, когда я уже сплю, а утром уходит на какие-то курсы от работы, когда я еще сплю. И если мне что-то нужно ей сказать, я пишу ей записки. Так получается очень часто. Ну, например, я прошу ее поднять меня пораньше, чтобы нам повидаться, пока она еще не ушла.
Пишу, что если я буду сопротивляться, она бы подергала меня за ногу. Для того чтобы было понятней, я обычно рисую еще картинки. Ну, например, когда меня надо разбудить пораньше, – рисую, как лежу и как мама должна меня разбудить.
Еще внизу под картинками я всегда рисую ей сердца. Мама обычно смеется и мои записки целует, а про сердца говорит, что они у меня похожи на попу. И тоже их целует. А меня прижимает к себе и говорит, что я ее счастье.
Я больше всего люблю вечера, когда мама не учится. Мы ложимся спать, я немножко жду, потом, на всякий случай, ее предупреждаю: «Мама, ты ужасно вредная, и я иду к тебе». И быстро перепрыгиваю к ней на диванчик. Наши диваны стоят через проход, у меня слева, а у мамы справа, и перепрыгнуть к ней мне очень легко.
Сначала мама выпихивает меня, и мы возимся, а потом она начинает слушать. Мне надо ей рассказать свои главные тайны. Их каждый день набирается так много, что мне трудно дотерпеть до выходных и хочется рассказать все сейчас.
Поскольку это тайны, я все рассказываю шепотом ей на ухо. Она хохочет и говорит, что у нее ухо от меня уже мокрое. Ну, как еще рассказывать, я не знаю. Ведь это же тайны.
Наш дед в такие моменты всегда заглядывает к нам. Он оставляет свет в коридоре, пристраивается на краешке маминого дивана и сидит с нами, хотя нам всем тесно. Но на соседний диван пересаживаться не хочет. Говорит, что ему и на нашем хорошо. Мы вместе говорим о разных вещах, дед гладит меня по голове и, как говорит бабушка, «тает». Он может так "таять" долго, пока бабушка не призывает нас к порядку. Она говорит, что завтра всем рано вставать и что деда от нас «оттащить невозможно».
Бабушка заходит к нам в комнату на минутку и начинает слушать, о чем мы говорим. Очень скоро фартук на ее животе начинает подпрыгивать – бабушка смеется, потом тоже подсаживается к нам, и мы начинаем шутить и смеяться все вместе. И так иногда хохочем, что мне даже в туалет приходится бегать, чтобы не описаться.
Ой! Ничего, что я так сказал? Когда мы вот так – все вместе на мамином диванчике, - мне кажется, что это наша лодка и мы в ней куда-то плывем.
Бабушка у нас самая главная. Это мама так говорит. А дед – самый добрый дед на свете. Мы с ним любим сидеть на кухне, разговаривать и есть черные сухари. Их бабушка специально для нас делает. Дед говорит, что это лучше всех пирожных. Бабушка режет бородинский хлеб на маленькие кусочки, солит их и отправляет в духовку. А потом мы пьем чай. Если чай сладкий, а сухари соленые, получается очень вкусно. Мама сахар в чай не кладет, говорит, что для фигуры плохо. А нам, как говорит наш дед, фигура не страшна, и мы пьем сладкий.
Больше всего я люблю быть дома. Раньше я даже не знал, что это так здорово.
Раньше мы жили с папой. И они с мамой часто ругались. На меня мама тоже кричала, потому что я на продленке плохо делал уроки, и мне становилось очень страшно. Она тогда была похожа на злую, лохматую собаку, и мне казалось, что она даже может укусить меня. Это была не моя мама. Она кричала на меня, потом плакала и просила у меня прощения, потом опять кричала и опять просила прощения. И я понимал, что это все-таки была она, только уже некрасивая. По ночам мама часто не спала, а ходила по кухне и выливала в туалет водку из бутылок. Утром папа кричал на маму, зачем она вылила его водку. И мне было жалко ее. Я же знаю, как страшно, когда на тебя кричат. Однажды я сказал им, что взрослые такие не бывают, потому что они все время ругаются. Мама встала на коленки и обняла меня, а папа был пьяный.
Я стараюсь не вспоминать то время. Тогда мама была другая. Мне кажется, что она даже не любила меня.
Однажды вечером она ушла в театр. А перед этим спорила о чем-то с бабушкой по телефону и опять кричала, что не может лишить ребенка отца и французской школы. А жизни у нее все равно нет. И что она тоже человек. И поэтому пойдет сейчас с тетей Светой в театр. И что я уже большой и могу дома один посидеть. Бабушка в таких случаях говорит, что лучше совсем без отца, чем с таким отцом, и что пропади она пропадом, эта французская школа. Мама ушла в театр. Я сидел один, и мне было ужасно скучно и холодно. И я боялся, что придет папа. Потом опять позвонила бабушка, спрашивала, что я делаю и что я ел на ужин. Я сказал, что мама оставила мне сырники, и на всякий случай наврал, что я рисую. Потом я услышал, как бабушка сказала кому-то, что весь этот кошмар она моей маме никогда не простит.
Но это было давно. Я не люблю думать об этом. Когда мы переехали к деду с бабушкой, я даже сначала ничего не понял. Просто однажды в субботу мама сказала, что мы поедем к ним в гости. Я обрадовался, она собрала сумку, взяла мой портфель, и мы уехали. А здесь уже мама мне объяснила, что теперь мы будем жить все вместе. Я сразу спросил, а как же мой медведь, он же остался на старой квартире. Если бы я знал, я бы взял его с собой. И книжки, и мои альбомы. Мама пообещала, что все мне привезет. И действительно, медведь скоро тоже переехал к нам и теперь сидит на моей подушке. Я стал ходить в новую школу, а мама начала учиться в своей академии. Она говорит, что ей нужно очень много работать, чтобы купить квартиру и что мы у дедушки с бабушкой на голове сидим. Зачем нам квартира, я совершенно не понимаю. У нас здесь есть своя комната, там и наши диваны, и мой стол, и шкаф умещаются.
Мама очень изменилась. Она опять стала красивая, как раньше. Тогда я был еще маленький и часто спрашивал ее, почему она такая.
А мама брала меня на руки, целовала, потом залезала носом мне под шею и глубоко вдыхала. Там у меня, оказывается, необыкновенно пахнет. Не знаю, я старался понюхать, но ничего не почувствовал.
Теперь мама добрая, она больше не кричит, и я ее совсем не боюсь. Наоборот, мне хочется ее защищать.
Однажды мы с ней поехали на Азовское море лечить мое горло. Мы никак не могли найти, у кого остановиться. Нам везде говорили, что комнат нет, все занято. Мама шла такая расстроенная. А я ее утешал и говорил, что мы обязательно что-нибудь найдем. И чтобы ей было веселее, даже обнимал ее за талию, хотя мне было очень высоко и неудобно. И все получилось, как я сказал. Одна старушка, Ефросинья Михайловна, у нее потом еще котята родились, нас приютила. Она нам предложила большую комнату, но предупредила, что там с нами два других человека будут жить. Мы согласились. На следующий день с нами стали жить еще две тети – одна молодая, другая старая. И мы так все подружились! По вечерам мама нам всем читала мою книжку. Мы спросили разрешения, и эти тети тоже стали перед сном слушать, как мама читает, и даже потом обсуждать эти истории. Вот так здорово мы жили.
Утром мы купались в море, а после ужина я возвращался на берег спасать медуз. Днем эти медузы плавали в воде, и все знали, что они, хотя и огромные, но совсем некусачие, а наоборот, совершенно беспомощные. Зачем их каждый раз вытаскивали на берег, я не понимаю. Они лежали на горячем песке и умирали. Поэтому перед сном мы возвращались туда, и я оттаскивал медуз обратно в море.
Они были часто израненные и такие несчастные, что я, хоть и сдерживался, все равно плакал, а мама закрывала глаза рукой и все спрашивала Бога на небе, как же я буду жить. Потому что у меня нет никакого защитного слоя.
Но это было давно - летом.
А сейчас зима, у нас с мамой каникулы.
На нашей кухне каждый день очень вкусно пахнет, и в большой эмалированной миске под полотенцем лежат пирожки с капустой. А в стеклянной салатнице – плюшки с вареньем. И по вечерам мы все вместе пьем чай. А недавно у нас был Новый год. Это был необыкновенный праздник, наверное, самый счастливый день в моей жизни.
В тот самый последний день мы с мамой с утра поехали в цирк. Там мы смотрели на жонглеров, клоунов и тигров. Мне больше всего клоуны понравились.
А потом мы пошли на рынок. Это был Центральный рынок, самый большой в Москве. Перед этим я дал маме честное слово, что не проговорюсь и нашу тайну не выдам. Она мне рассказала, что написала какую-то статью и что ей заплатили много денег – сорок рублей. И у мамы план – сделать деду и бабушке сюрприз. Она спросила меня, как я - не против? Ну, зачем она такие вопросы задавала? Сюрприз был такой: купить на рынке разных вкусных вещей и еще разные подарки к Новому году. Вокруг было много народу, и все были веселые – и продавцы, и покупатели.
Мы купили виноград, хурму, груши, какие-то еще фрукты и овощи.
Я никогда не видел в магазинах такую красивую еду. Мама иногда приносит с работы что-нибудь вкусное – говорит что это «Заказ». Но это бывает не часто.
А потом у старушки на выходе купили для деда – толстые шерстяные носки, а для бабушки – пушистые варежки с красивыми снежинками и помпончиками.
Дома мы потихоньку в ванной все фрукты помыли, сложили на большой поднос, накрыли чем-то, потом я отвлекал бабушку в большой комнате, а мама прятала поднос под моим письменным столом. А вечером наступил Новый год. И мы с мамой торжественно внесли наш поднос в большую комнату, где уже стоял стол с разной вкуснятиной.
Как сказала бабушка, они потеряли дар речи от радости. Дед сразу натянул носки на ноги, а бабушка все прикладывала варежки к щекам. Мы кормили деда с бабушкой фруктами и помидорами, и это было так здорово, что мне самому совсем не хотелось все это есть. Правда, потом меня уговорили, и я тоже съел две большие груши.
Я теперь мечтаю о том, что на следующий Новый год мама опять напишет какую-нибудь статью, и мы опять устроим дома сюрприз. А у меня в тот вечер появился друг. Его мама с бабушкой по ночам для меня делали. Они взяли мои старые ползунки, набили их чем-то мягким, потом пришили ручки и головешку. Глаза сделали из черных пуговиц. Бороду и усы - из моей старой шубы. У него жилетка из дедушкиного пальто и красная косынка из маминого пионерского галстука. У него даже есть маленькие сапожки. Это настоящий Морской волк, и мы решили, что теперь он будет охранять от бурь нашу семейную лодку.
А маму я всегда поздравляю сам. И каждый раз пишу ей о том, как люблю ее. И рисую сердца, пусть они и похожи на попу. Это неважно. Мама ведь все понимает.
Я хочу, чтобы в нашей вазе не было больше цветов. Никогда. Пусть лучше там лежат дедушкины квитанции.