Никогда не понимал, что такое октябрь 93-го года. Ненавидящие люди на улицах Москвы, автоматные очереди, танки, черные пробоины Белого дома… Это было уже совсем не мое время. Перестройка кончилась, забудьте.
В августе 91-го все казалось ясным: там они, гэкачеписты, здесь мы. И Ельцин с нами. Все прозрачно, как дважды два. Мы победили тогда. Погибло три человека.
Но когда через два года из потаенной студии на Ямском поле Егор Гайдар и Лия Ахеджакова звали на улицу защитить их от беснующейся толпы, я не пошел: «Другое время, ребята, чай, не 91-й. Теперь вы власть, у вас армия, милиция… Кого вы зовете, зачем? К тому же еще и жена на сносях была.
Двадцать лет прошло, а мы до сих пор ничего не знаем. Сколько погибло — сотни? Тысячи? Кто были эти снайперы, стрелявшие точно в голову? Кто виноват, наконец, что все так произошло?
Нет ответа. Постреляли, поубивали… 4 октября дым рассеялся, и началась мирная жизнь. Наша жизнь, такая, как она есть.
Тележурналист НТВ Владимир Чернышев снял документальную драму о тех событиях 93-го. «Я хотел разобраться», — так он замечает. Разобрался ли?
Вопросы остались, мало что вылилось на свет. События замерли на точке невозврата. Да и невозможно теперь все узнать за давностью-то. Кого уж нет, а кто есть, живет привольно, неплохо, в общем-то, сыто, но рот держит на замке. Страшно? Стыдно?
Чернышев ничего нам не объяснил, но вернул ощущение времени. Вернее так: соединил разбитые кусочки бытия. Тогда ведь думалось, что август 91-го — это наша романтическая революция любви, такая чистая и безвинная, а октябрь 93-го — нацистский переворот, не меньше, и нет никакой связи между этими событиями.
Но после фильма понимаешь: одно плавно перетекло в другое. 93-й лишь продолжение 91-го. Мы сами выбрали эту дорожку, сами сошли с ума, сами стреляли друг в друга.
У истории нет сослагательного наклонения — банальность. Наверное, по-другому в России и быть не могло — не будет никакого святого города Китежа. Никогда. Вечно нам мучиться.
Картина Владимира Чернышева «Белый дом, черный дым» — настроение, ощущение, удар по психике. Слепок чувств двадцатилетней давности бьет по нервам, а попадает в сердце. Все воспроизведено по часам, минутам. Больно смотреть.
И жалко. Нас жалко — неустроенных, бездумных, без руля и ветрил. Потерявших ориентир, компас. Нас легко превращают в биомассу, в звериную толпу, и мы поддаемся, как самый мягкий на свете пластилин. Гуттаперчевый народ.
Но кроме жалости есть еще и презрение. Ко всем этим ельциным, коржаковым, руцким, хасбулатовым. Им-то люди — мусор. Ради власти они жертвуют ими, как пешками, даже не подсчитывая урон.
Главное достоинство фильма — вот это послевкусие. Истинные, точные, вернувшиеся чувства. Потому что и боль настоящая, и презрение. И ненависть к этим вурдалакам из Кремля и Белого дома.
Умом Россию действительно не стоит понимать, все равно ничего не объяснится. Веришь не веришь, любишь-ненавидишь — это то самое, вот это по-нашему.
«Белый дом, черный дым» — просто красивые слова на контрасте. Ничего не объясняющие. Это надо просто посмотреть, чтобы хотя бы обжечься до боли, до крика… Только кричи не кричи, никто не услышит и не поможет. Только сами.