Ричард Мелвилл Холл, более известный как Moby, стоит перед двадцатитысячной толпой и пытается скромничать: «Я понял, что лучший способ гастролировать — это взять акустическую гитару, съесть кусок веганской пиццы и сыграть песни Нила Янга с друзьями во дворе своего дома».
Средний возраст публики, до отказа заполнившей лондонскую арену О2, позволяет если и не быть фанатом, то по крайней мере хорошо знать, кто такой Нил Янг. И, возможно, соскучиться по самому Moby, который не выступал около десяти лет, а в последний раз заглядывал на Британские острова тринадцать лет назад.
Насладившись образом простого парня, неожиданно попавшего в центр внимания, Moby пускает немного звездной пыли. «Я вообще много кто, — говорит музыкант. — Веган, борец за права животных, топлю за Камалу Харрис и все такое. Но прежде всего я, блин, рэйвер!» И здесь начинается собственно рэйв. Лондонские иноагенты «ЗД» в депешах о шоу отмечают, что главным спецэффектом был шальной дух девяностых, а это вам не большой экран, просто так не арендуешь.
Еще одной особенностью небольшого англо-европейского тура, которого мало кто ждал, стала широко объявленная бескорыстность (по крайней мере для самого артиста) этого мероприятия. Абсолютно всю прибыль от концертов музыкант намерен перечислить разным европейским организациям по защите прав животных.
«Мой менеджер годами пытался отправить меня в тур, привлекая то деньгами, то всяким гламуром вокруг шоу, — отметил Moby в интервью для NME перед началом гастролей. — Но со временем он, видимо, понял, что единственный вариант, на который я не скажу «нет», — отдать все деньги организациям по защите прав животных. Это можно считать иронией, но единственный способ отправить меня в тур — убедить, что я не заработаю ни цента».
Впрочем, благотворительный характер действа не превратил свидание музыканта с публикой в скучный митинг. Между стартовой My Weakness и финальной Thousand предлагаются не только треки с альбома Play, но и другие важные для артиста сочинения. По факту Moby относится к тем музыкантам, которые записывают музыку в собственных спальнях и скорее готовы развлекать себя, чем стадионы. Но на сцене неуклюжий очкарик превращается в сгусток энергии. Он бегает, готов превратить в щепки самые разные инструменты, смело подходит к микрофону, хотя сам признает, что пение — явно не его чашка чая. И, конечно, выдает хиты.
Bodyrock по-прежнему звучит как землетрясение, Machete — отличный пример ураганного техно; Porcelain прошибает на ностальгические слезы; кавер на Ring of Fire — беспроигрышный экскурс в шестидесятые и реверанс Джонни Кэшу; Why Does My Heart Feel So Bad? дает повод посетовать на то, что ныне сонграйтинг похож на набор безликих звучков; приближенные к хип-хопу Honey и Natural Blues качают не по-детски.
Два с небольшим часа, наверное, идеальное время для того, чтобы такое эмоциональное свидание не доставило ничего, кроме удовольствия. Это могут подтвердить и те, кто еще помнит российские концерты Moby. Он играл в Москве и других городах несколько раз и даже выучил несколько фраз на русском. «Джордж Буш — идиот!» — кричал он в «Лужниках» летом 2005 года, прежде чем довести всех до истерики треком Lift Me Up — большим хитом тех беззаботных времен. «Это прямо как в анекдоте, — заметили остряки на трибунах. — У нас здесь настоящая демократия, потому что кто угодно может назвать Буша идиотом, и ему ничего не будет». В общем, смеялись когда-то.
Сам альбом Play, двадцатилетие которого стало поводом для тура, можно назвать фантастическим успехом в ситуации, когда у музыканта и его менеджеров были исключительно пораженческие настроения. Прошлый релиз Animal Rights провалился, самому Moby следовало бы разобраться не столько с карьерой, сколько с алкогольной зависимостью, и вообще музыкант тогда всерьез думал если и не завязать с музыкой, то перевести ее в разряд хобби.
С таким настроением он и работал у себя дома над новыми треками, пытаясь упаковать в электронное звучание блюз, фолк и госпел. Когда в мае 1999 года Play вышел в продажу, внимание к нему трудно было назвать повышенным. Критики делали вид, будто ничего не замечают, радиостанции выступали с ними заодно, и если Moby решил, что музыкальный бизнес не для него, то реакция на труды артиста это только подтверждала.
Но менеджер музыканта был немного другого мнения и предложил издателям своего рода аферу. В новых треках людям, которые были в них погружены довольно долгое время, виделся кинематографичный потенциал, потому права на песни решили предложить в первую очередь рекламщикам. Те заинтересовались, и спустя довольно короткое время отвергнутые всеми сочинения зазвучали в эфирах. Пусть в рекламных паузах, но все-таки зазвучали. Причем интерес к материалу Moby оказался настолько высоким, что весь альбом довольно быстро расхватали для использования в разных медиа.
Торговля правами принесла музыканту и его менеджменту около миллиона долларов, но, что куда ценнее, заставила программных директоров радиостанций вернуться к тому, что они когда-то отвергли. Сами треки не стали лучше, но они так настырно звучали в рекламе, что стали хитами, которые так и просились в ротации. В итоге переизданный под шумок альбом оказался всем нужен, и на данный момент он разошелся тиражом более двенадцати миллионов копий.
Наверное, все это является весьма наглядной историей о том, что в музыкальном бизнесе, если не пускают через главный ход, нужно искать служебный, а иногда лезть через окна. Play стал самым успешным альбомом Moby, открыл новый способ продвижения музыки и изрядно удешевил сделки по авторским правам: пристроить таким образом свои сочинения захотели абсолютно все, и покупатели сразу сбили цены.
Если же подняться над спекулятивной суетой, то трудно не отметить очевидное: спустя двадцать пять лет Play по-прежнему отлично звучит. И, как выясняется, помогает животным.