«Сергей Параджанов. Вечный полет» — это не только юбилейное или мемориальное событие. Ощущение такое, что организаторы ставили целью разрушить стереотипы о Советском Союзе.
Первый — старательно транслируемый после 1991 года в отделившихся от России республиках — стереотип о невозможности в СССР никакой национальной культуры: якобы была только русская или синкретичная (смешанная) «советская». Но кто станет утверждать, что фильмы Параджанова — это не ярчайшее выражение национальных культур молдавского, украинского, грузинского, армянского народов?
Созданная в Советской Украине кинопродукция в большинстве случаев создавалась или дублировалась на двух языках — украинском и русском: так было с шедевром студии им. Довженко «За двумя зайцами», с мультфильмом «Как Петя Пяточкин слоников считал».
Так и в фильме Параджанова «Тени забытых предков» по повести Коцюбинского звучит украинская речь, а точнее — карпатский диалект с колоритными словечками типа «файный», а поверх сделан русский дубляж, не довлеющий над изначальной звуковой дорожкой.
Язык — пожалуйста, национальные костюмы в кадре — пожалуйста, да в целом желание экранизировать любовную историю гуцульских «Ромео и Джульетты» быстро получило одобрение, пусть и не без партийного скрипа.
А между тем в сегодняшней Украине в связи с «днем вышиванки» уверяют, что ношение национальной сорочки было запрещено, делая вид, что не существует многочисленных фотографий Хрущева в украинской рубахе, что нет фильмов «Григорий Сковорода», «Запорожец за Дунаем», «Королева бензоколонки», многочисленных киновоплощений классики Гоголя, написанной на малороссийском материале.
Но есть и второй стереотип — что, наоборот, при Союзе «расцветали все цветы», что творцу, пусть даже всенародно или всемирно известному, не нужно было стараться уловить, куда дует ветер, осознавать ежечасно, что то, что считалось приемлемым во времена оттепели, стало невозможным после ввода контингента войск в Чехословакию.
Да, интернационализм понимался как близость к трудовому народу — и не важно, к какому именно, пролетарий — понятие наднациональное.
Но критику власти не прощали никому, а в этом плане Параджанов не был безгрешен. Да и с «национальным уклоном» лучше было не перебарщивать.
Уже в первом зале параджановской выставки очень хорошо показаны выпавшие на его судьбу взлеты и падения. Вот совсем юный Сергей Иосифович работает в Молдавии над дипломным проектом — сказкой «Андриеш» 1952 года.
Дальше — картинка почти идиллическая. Набирающему силу мастеру позволяют снять «Тени…». Центральный музей кино и другие институции помогли ГМИРЛИ проиллюстрировать этот период подробнейшим образом. Представлены плакаты-постеры к фильму, буклеты, эскизы костюмов и гуцульские праздничная сорочка, запаска, тканевый пояс, верхняя одежда из домотканого сукна.
Но здесь четко нужно разделить предметы, выставленные для визуализации (спасибо Историческому музею), и подлинный реквизит.
В одной из витрин мы видим действительно используемый на съемочной площадке старинный карпатский топор — так называемую валашку, традиционное орудие защиты народа от польских шляхтичей и прочих обидчиков — вспомним здесь карпатского «Робин Гуда» Олексу Довбуша.
Но стенды с милыми глечиками и прочей расписной глиняной посудой сменяются стеклянным ящиком, внутри которого — моток ржавой колючей проволоки, алюминиевая тарелка и истертая ложка.
Это — иллюстрация к неожиданному суду над Параджановым, поводом для которого послужил анонимный донос. Режиссера покарали по статье Уголовного кодекса УССР «О мужеложстве»: «Половое сношение мужчины с мужчиной наказывается лишением свободы на срок до пяти лет», — гласил УК тех лет.
Кстати, на выставке звучат слова режиссера, суть которых в том, что суд ни в чем, кроме порока, не смог его уличить. Гомосексуальности Параджанов не отрицал и называл пороком, что является таковым с точки зрения учения православной церкви и Армянской апостольской церкви (Верховный духовный совет национальной церкви Армении регулярно выступает против распутства ЛГБТ*. — И.В.)
Но никто из современников, включая Павла Загребельного, не сомневался, что все произошедшее с Параджановым — политическая расправа.
«Параджанов на Украине пережил свое наивысшее художническое вознесение и свою Голгофу. Киев помог необычайному дару Параджанова воплотиться в фантастически прекрасные «Тени забытых предков», и тот же Киев стал местом омерзительного судилища над великим художником» — эту цитату из классика украинской советской литературы разместили на одной из стен.
В части выставки, названной «Режиссер в законе», выставлены подлинные письма Параджанова из тюрем Советской Украины и входившего в ее состав тогда Донбасса. Специалисты знают, что основной массив писем хранится в ереванском Доме-музее Сергея Параджанова, так что прочесть их — для москвича редкая удача.
Из Перевальской исправительно-трудовой колонии строгого режима в Ворошиловградской (Луганской) области Параджанов пишет сестре:
«Аня! Меня перевели в другой лагерь... Это Донбасс. Адрес (такой-то)… Тяжело очень…».
И далее следует список того, что Параджанов просит передать ему:
«Носки теплые. 2 п.
Консервы — 5 шт.
Бритвы-лезвия. 5 пачек.
Чай — высший сорт.
… книгу «Евангелия» — небольшую.
Серебряную вилку или ложку…
Денег рублей 50».
Это послание напоминает хрестоматийные письма Осипа Мандельштама из ГУЛАГа: «Посылать вещи, продукты и деньги не знаю, есть ли смысл. Попробуйте все-таки. Очень мерзну без вещей».
Удивительно, но в тюрьме Параджанов находил возможность делать фломастерные и карандашные рисунки. Для племянника Георгия он изготовил коллаж из колокольчика, кусков проволоки, фрагментов игральных карт, почтовых марок, конвертов и так далее — даже обложка папки «Дело» пошла в ход.
Кстати, главное свидетельство о времени, проведенном в заключении, это не пожелтевшие листки и не фото Параджанова, сделанное при аресте, а рисунок на бланке Киностудии им. Довженко, в шапке которого значится съемочная группа неосуществленного фильма «Интермеццо».
На первый взгляд это какая-то закорючка, сердечко с ножницами, но реальность куда более суровая: перед нами отпечаток пальца и колючая проволока вокруг.
В тюрьме Сергей Иосифович провел четыре года — зарубежные звезды вымолили его у советского правительства на год раньше положенного срока.
При обилии фотоснимков, которые вполне можно издавать отдельной книгой, самыми ценными показались следующие. Тот, где Лиля Брик, предпринимавшая все возможное, чтобы помочь другу в тюрьме и добиться его освобождения, запечатлена с Параджановым в доме на Кутузовском проспекте 3 марта 1978-го. 4 августа того года Лиля Юрьевна скончалась.
«Что хорошее мы могли бы сделать для вас?» — эти слова из писем Брик Параджанову следовало бы высечь на ее могильном камне.
Фото идут друг за другом и сливаются в оживающее повествование. Параджанов на съемках фильма «Легенда о Сурамской крепости», с друзьями и соседями на даче в Дзалиси, 1986 год. Параджанов принимает в Тбилиси актеров Московского театра на Таганке. Марчелло Мастроянни в гостях у Параджанова. И как черная точка в конце биографии — кадр Юрия Мечитова. Ереван. Параджанов в гробу.
Вдова Параджанова Светлана Ивановна Щербатюк в письмах рассказала о похоронах на восьми страницах, но чтобы читать это беспристрастно, нужно, чтобы с момента смерти великого человека прошло хотя бы сто лет.
Из экспонатов, наполненных скорбью, стоит назвать коллажи Георгия Параджанова (Гарик-джан — ласково назвал его дядя в переписке), ретроспективную серию, состоящую из картин «Всё, что осталось от дома в Тбилиси», «Ностальгия» и «Исчезает род».
Их зрители видят в самом конце в импровизированном кинозале с большим телевизором на стене. К этой минуте внимание, признаться честно, немного притупляется, и существует риск пропустить самое важное. Не знаю, почему организаторы выставки повесили в самом неприметном углу, но именно там находится фото родителей Сергея Иосифовича. Скорее всего — единственное.
(ЛГБТ* признано в России экстремистским движением и запрещено)