Это случилось для всех настолько неожиданно, что артисты Театра сатиры, работники администрации узнавали это от журналистов, которые истерично звонили в театр: «Это правда? Подтвердите!!!».
— Да я только что вошла в дом. Мы разошлись два часа назад, все было спокойно, — говорит мне, опешив, помощница худрука Сатиры Сергея Газарова милейшая Анна. И замолкает, не веря в случившееся.
Но случилось. Беда. Настоящая. Не только для Театра сатиры, для всех — коллег Александра Анатольевича, для режиссеров. Что и говорить о публике, которая его обожала. Это тот редкий случай, когда даже заскорузлые антисемиты смотрели на него и слушали, а потом цитировали — его героев из фильмов, где у Ширвиндта в общем-то и не было судьбоносных ролей — ну, друг по баньке Павлик, бабник, пианист Шурик в привокзальном советском ресторанчике, брачный аферист — ну кто еще? Да, был красавчик тенор в комедии 50-х «Она вас любит».
Но театр его любил. И педагогика выбрала его рано-рано, когда он учился еще на четвертом курсе, а уже вел занятия по фехтованию. А потом начал делать со студентами отрывки. А студентки влюблялись в него, лишались чувств под его волооким взором. Он же перед ними демонстративно крутил обручальное кольцо на пальце — девчонки, мол, и не рассчитывайте на взаимность.
Одна жена — Тата, она же Наталья Николаевна. Архитектор, красавица, посвятившая ему жизнь. Знала ему цену. Увлекалась фотографией, когда никакой цифры и в помине не было — снимала его, до последнего снимала на подмосковной даче, где они жили последнее время. Ему нужен был свежий воздух — кардиостимулятор на сердце поменяли, а тот никак не хотел подружиться с хозяином. «Тело мне ремонтируют», — смеялся он по телефону.
«Наталья Николаевна, как там наш А.А.?» — спрашивала я ее по Ватсапу. «Ничего, слаб еще, но собирается играть», — отвечала она и присылала какую-нибудь его очередную фоточку или шуточку. С дачи они вместе отправились в госпиталь Вишневского, где до последнего держались за руки — такая у них была договоренность.
Ну да, папа Шура (так звали его все ученики) — король шутки, остряк сначала всесоюзного, доперестроечного масштаба, а потом уже на все времена. Остроумец от слова «ум» — так сканировать действительность, родимые пятна нашей ментальности, людей, власть мог только он. Скажет не в бровь, а в глаз, и получалось глубоко, но не обидно, и главное — не зло.
— Не люблю злых и жадных, — сказал он мне при первой встрече много лет назад, и я это запомнила на всю жизнь. И каждый раз, глядя на него в кабинете ли худрука, а потом президента театра, или за общим столом с выпивкой/закуской, который он вел как дирижер-виртуоз, я убеждалась в этом. Злобой людской он… Он ее не презирал, не ненавидел даже, он просто ею брезговал. Как брезгуют подлыми поступками, дрянной пищей, грязной одеждой… Аристократ слова и духа, вальяжный с виду господин, он на самом деле был настоящим. Просто человеком, который всем помогал. Снимал трубку, подписывал письмо…
Шутник высшей лиги, он умел совершать поступки. Он сам, без нажима сверху, без ожидания торопливого пинка от следующего поколения, принял решение оставить кресло худрука Сатиры, в котором просидел 21 год. И не сидел, а достойно держал на плаву свою Сатиру, которая дрейфовала по волнам сложного начала XXI века. Берег как мог — своим именем, связями, делом. Театр, в котором вырос и стал тем, кем стал. Где никогда не суетился насчет ролей, ждал, что найдут. И они находили — его граф Альмавива в «Фигаро», его Добчинский в «Ревизоре», да сколько их было некогда в ярком, блистательном ансамбле Сатиры.
Той самой Сатиры, куда нельзя было попасть — билетов ни за какие деньги не достать. Где служили великие артисты, и он был среди них. А потом он остался один. Как перст, и стал синонимом этого театра на Садово-Триумфальной. Ширвиндт — это Сатира. Сатира — это Ширвиндт. Уже не было его друзей — Андрея Миронова, потерявшего сознание на спектакле в Риге и подхваченного руками именно Ширвиндта. Нет Михаила Державина — верного партнера и спутника их великолепного эстрадного дуэта. Нет Ольги Аросевой, Спартака Мишулина, Жорика Менглета, Ромочки Ткачука… Боже, они уходили на его глазах, а он хоронил, говорил речи. Искренние, от сердца, ибо умел ценить талант и честные отношения. Что в театре большая редкость.
В августе внезапно ушла из жизни Вера Васильева, которую он всегда называл Верочкой и снисходительно-нежно опекал, хотя был моложе ее. Когда хоронили Веру Кузьминичну, с ним что-то произошло на сцене. Впервые я видела растерянного папу Шуру у микрофона. Он как будто что-то потерял и искал. Внутренняя паника, не свойственная этому человеку, на какое-то мгновение овладела им. Но он справился. Предчувствовал ли он что-то? Заглянул ли он в ту бездну, куда отправлялась его партнерша Верочка? Почувствовал ли, что сам оказался на краю? Как знать… И имеет ли это теперь хоть какое-то значение, если он уже шагнул туда, за своими.
«Наши все на Ваганьковском», — его любимая шутка. Все думали, что, наверное, он упокоится там, рядом с ними, со своими — с Андрюшкой (Мироновым), Гришкой (Гориным), Мишкой (Державиным). Но судя по последним сообщениям, прах его после кремации будет покоиться на Новодевичьем, где тоже есть свои — Маркуша (Захаров), Лёлик (Табаков), Волчиха (Волчек) лежат.
Пока был жив Ширвиндт, он был оберегом Театра сатиры. Кто теперь станет хранить этот театр? Его театр.
Александр ОЛЕШКО: «Всех проводниц называл Пульхериями»
Последний спектакль в Театре сатиры, где играл Александр Ширвиндт, назывался «Где мы?..». Тогда, в 2018-м, артист вышел на сцену после 16-летнего перерыва и наконец сыграл главную роль — одинокого старого артиста, всеми забытого клоуна, оказавшегося в сумасшедшем доме. Рядом с ним — два таких же, что называется, с приветом — телеведущий Олег, у которого крыша поехала от славы в «ящике», — его играл Александр Олешко, и простой мужик Слава в исполнении Федора Добронравова.
Как ни странно, этот спектакль родился не в театре, не за столом режиссера, а в легендарном поезде «Красная стрела», что в полночь отправляется из Москвы в Питер и из Питера в Москву. Почему этот легендарный экспресс знают все артисты: исторически сложилось, что именно им после спектаклей столичные артисты отправлялись сниматься на «Ленфильм», а ленинградские их коллеги — в Москву на «Мосфильм». В поездах происходили встречи и посиделки до утра, за что предрассветное утро артисты именовали не иначе как «утро стрелецкой казни».
Так вот, в марте 2018 года из Питера в Москву возвращались Александр Ширвиндт и его ученик Александр Олешко. Они возвращались триумфаторами, так как оба получили премию «Фигаро», правда, в разных номинациях: Ширвиндт объявлен «легендой театра», а его ученик Саша Олешко — «лучшим артистом». К тому же чуть раньше получивший звание заслуженного артиста России. Это ли не повод отметить?
— Александр Анатольевич тут же сказал, что надо накрыть стол, — вспоминает ту поездку Александр Олешко. — Он позвал проводниц, всех их называл Пульхериями — они только были счастливы. Попросил найти сыр, овощи. Это было так весело, трогательно, шумно. Счастливая поездка, что и говорить. Пошли в тамбур, он закурил сигару. «Ну а как ты вообще? О чем мечтаешь?» — спросил он. Я ответил: «Мечтаю сыграть с вами. Давайте сделаем спектакль на двоих» — «Я не против. Нужна пьеса». Я сказал, что пьесы такой нет, что ее нужно написать. А он: «Вот и напиши».
Вернувшись в Москву, я придумал фабулу и помчался к режиссеру, педагогу Щуки Родиону Овчинникову — озвучил ему идею. Овчинников работал полтора года над пьесой. Мы созванивались каждую неделю. Встречались, читали. Пьеса называлась «Великий забытый». Еще полтора года потребовалось, чтобы Ширвиндт одобрил окончательный вариант. Три месяца репетиций. Пьеса серьезно изменилась, а где-то за месяц до премьеры Александр Анатольевич сказал, что пьесу нужно назвать по-другому. И придумал название — «Где мы?..». Сыграли, и все поняли — случилось. Спектакль «Где мы?..» стал событием в театральной Москве и визитной карточкой Театра сатиры. Это был новый невероятный виток популярности — для театра. Ширвиндт не играл премьер 16 лет и, надо сказать честно, уже и не собирался. Но в 84 года вновь порадовал зрителей совершенно смешной, тонкой и трогательной ролью. Он всё и всех контролировал на сцене. Каждый раз добавлял что-то новое, точное, интересное.
У нас был ритуал — перед спектаклем, за два часа до начала, мы собирались у него в кабинете. Байки, истории, анекдоты. Я всегда приносил какие-то маленькие подарочки для Натальи Николаевны, его жены, с которой он прожил всю жизнь. Когда после спектакля он приезжал домой, передавая ей мои приветы, неизменно сообщал ей: «Твой кормилец передал». У меня с ним было несколько очень личных разговоров. Это был Ширвиндт, которого мало кто знает. Наверное, это можно сравнить с разговором отца с сыном.
Его всегда встречали оглушительными аплодисментами. Я стоял рядом и был счастлив, что имею к этому прямое отношение. Я мечтал сыграть на этой сцене именно с ним. И вот мечта сбылась. Спектакль нужен был ему! Нужен был мне, всем участникам! И очень нужен был зрителям! Мы сыграли 91 раз, пережили пандемию, вернулись на сцену. Последний раз мы с ним играли летом. В последний раз… В последний раз…
Аркадий ИНИН: «Настоящий юмор — это загадка. А он у него был»
Шура для меня был бессмертный. Мы были вместе лет пятьдесят. Ну, как вместе? Он великий, а я где-то у его подножия. Однажды встретились и зацепились друг за друга, начали с капустников в Доме кино. Шура их гениально делал. Я был еще начинающим, хотя и не на много его моложе. А дальше долго-долго шли нашей братской жизнью. Он выступал у меня на всех юбилеях. Потрясающий артист и человек. Про таких людей говорят «неповторимый», «незаменимый». И это тот случай, когда так оно и есть. Не-за-ме-ним!
Такого юмора, эпикурейского взгляда на жизнь, спокойствия, улыбчивости, доброжелательности не встретишь. Он выходил на сцену, произносил простые слова, а зал катался от смеха. Всегда вспоминаю, как дарил ему свою очередную книжку, и он сказал: «Аркаша, ты только обязательно оставь автограф. Не дай бог, кто-то подумает, что я книжку купил». Такой замечательный был Шура человек. У меня просто слезы льются. Да я просто осиротел.
Слава его будто не коснулась. Никакого фанфаронства. Когда пытались на каком-нибудь юбилее его возвысить, произнести в его честь высокопарные слова, он тут же это дело пресекал. Никогда не позволял спеть гимн в свою честь, прочесть панегирик. Никогда!
Настоящий юмор — это загадка, а у него он был. Как-то Шуру поздравляли с выходом книги, а он сказал: «Да что книжка? Я достиг вершин народной любви не тогда, когда стал народным, не когда возглавил Театр сатиры. Недавно шел из Щукинского театрального института (он там был профессором. — А.И.) и зашел на Арбате в места общественного пользования. Я хоть профессор, но туда захожу. Меня встретила интеллигентная арбатская старушка. Я хотел положить на тарелку денежки, а она сказала: «Ну что вы, Александр Анатольевич! Не надо. Ваш визит для нас — такая честь!» И тут я понял, что достиг вершин народной любви». В этом весь Шура.
Пришлось отказаться от «Гаража», Панфилов и Герман не утвердили
В фильмографии Александра Ширвиндта 76 картин. Не так много с учетом того, что в актерской профессии он прожил долгую и счастливую жизнь. Режиссеры встречались выдающиеся, роли предлагали в основном небольшие. Можно сказать, что Ширвиндт стал королем эпизода, но все-таки королем.
Он своего рода мастер камео. Его появление в кадре воспринималось как явление самого Ширвиндта. Актер и персонаж становились нераздельны, и он это прекрасно понимал.
Был случай в Щукинском театральном училище, которое он сам окончил в 1956 году, а позднее многие годы там преподавал. Отмечали премьеру дипломного спектакля, поставленного Ширвиндтом, и один подвыпивший студент начал что-то несусветное говорить про творческий путь мастера, самонадеянно выставил ему средний балл за творческую судьбу и роли и со слезами просил прощения. Ширвиндт достойно все это выдержал, не дрогнул, а потом еще и успокаивал рыдающего ученика.
Поэт и драматург Вадим Жук вспомнил в эти дни давний разговор с Алексеем Германом. Речь зашла о Ширвиндте, о том, что артист он, может быть, и не самый выдающийся. На что могучий Герман, знавший толк в актерах, резко отреагировал и рассказал, как пробовал Ширвиндта на роль генерала в фильме «Хрусталев, машину!». Сыграл ее в итоге не он, и только потому, как объяснил Герман, что во второй части картины герой должен был превратиться из красавца в бомжа, а это в случае Ширвиндта оказалось невозможно. То есть природа восстала.
Сохранились фотопробы: Ширвиндт стоит в распахнутом пальто, шарфе и шляпе. В архиве Александра Анатольевича есть отказное письмо, где Алексей Герман пишет ему, как, смонтировав пробы, убедился в том, что Ширвиндт лучший артист, с которым ему когда-либо приходилось работать. Герман сообщает, что создается сценарий, где будет специально для него «значительная роль контрразведчика русской армии 1914 года». Это как сладкая пилюля, а дальше следует самое неприятное: «с Глинским же, Шура, ничего не вышло, потому что проба окончательно убедила меня, что никаким проводником вы быть не можете, при вашей ироничности и интеллигентности стать частью этого народа, раствориться в нем — не выйдет, хоть стригись, хоть не стригись».
Александр Анатольевич «имел счастье пробоваться у Панфилова». Говорил об этом без иронии. Речь шла о «Прошу слова». Сохранились фотопробы, где он стоит с Инной Чуриковой, в отличие от него сыгравшей главную роль.
С Эльдаром Рязановым они много лет дружили, вместе рыбачили, хотя рыбацкий темперамент был у них разный. Это единственный режиссер, у которого Александр Ширвиндт снялся в пяти картинах — «Старики-разбойники», «Забытая мелодия для флейты», «Вокзал для двоих», «Привет, дуралеи!», «Ирония судьбы, или С легким паром!». Павел, Павлик, друг Жени Лукашина, с которым они каждый год 31 декабря ходят в баню, стал, наверное, самой главной ролью Ширвиндта не только у Рязанова, но и в его кинобиографии. Ширвиндт это признавал. Именно «Ирония судьбы» принесла ему сумасшедшую популярность. Незнакомые люди подходили, обнимали как друга, интересовались, в какой именно бане проходили съемки. А никакой бани и не было. Был холодный коридор «Мосфильма», где ночью Рязанову удалось наконец-то собрать чрезвычайно занятых актеров вместе. Пили они настоящее пиво. Так что сначала сняли правдивую сцену, а затем ее пришлось переснять на трезвую голову по требованию режиссера. В фильм в итоге прошла первая, естественная, с настоящим пивом. Ширвиндт не раз об этом рассказывал.
В его архиве хранится рукописное письмо Эльдара Рязанова, где он объясняет, почему прибегает к эпистолярному жанру: «стыдно смотреть в глаза, предлагая ЭТО». ЭТО — эпизод. Речь шла о персонаже по имени Дима. «Если бы ты подарил нам 3–4 съемочных дня, это было бы для меня счастьем, а для картины украшением», — написал Рязанов. Пианист Шурик в ресторане в «Вокзале для двоих» стал маленьким актерским шедевром.
Помимо сыгранных пяти эпизодов у Рязанова Ширвиндт пробовался у него на две большие роли. Но что-то не сложилось. Обычное дело в кино. А от одной главной роли, написанной специально на него, Ширвиндту пришлось отказаться из-за выпуска спектакля «Ее превосходительство» в Театре сатиры. Председателя правления гаражного кооператива Сидорина в итоге сыграл в «Гараже» Валентин Гафт. Так складывалась или не складывалась фильмография артиста. Приходилось выбирать. Не всегда в свою пользу.
Может сложиться ощущение, что молодой Ширвиндт был слишком аристократичен и вальяжно красив, а позднее стал слишком занят, и роли — самые важные и главные — куда-то уходили. Хотя в его фильмографии немало известных и любимых народом картин, прекрасных режиссеров. Одна из ранних его работ — «Приходите завтра…» Евгения Ташкова. Помните Вадима, выдававшего себя за Станиславского? Позднее Ширвиндт снимался у Ташкова в популярном сериале «Майор «Вихрь». Были «Шестое июля» Карасика, «Ты и я» Шепитько, «Сюжет для небольшого рассказа» Юткевича, «Небесные ласточки» Квинихидзе, «Инкогнито из Петербурга» и «За спичками» (роль рассказчика) Гайдая, «Еще раз про любовь» Натансона, «12 стульев» Захарова, «Возвращение мушкетеров» Юнгвальд-Хилькевича, «Отпуск за свой счет» Титова, «Зимний вечер в Гаграх» Шахназарова, «Самая обаятельная и привлекательная» Бежанова, «Русский регтайм» Урсуляка…
Главные роли действительно наперечет. Первое, что вспоминается, это телефильм «Всего несколько слов в честь господина де Мольера» Анатолия Эфроса, где он сыграл Дон Жуана, а компанию ему составил Юрий Любимов — Мольер, «Трое в лодке, не считая собаки» Наума Бирмана по повести Джерома К. Джерома, где Ширвиндт и его друзья Андрей Миронов и Михаил Державин виртуозно сыграли троицу лондонских холостяков, плывущих в лодке по Темзе. Был и хитроумный мелкий аферист Леонидо Папагатто в картине «Миллион в брачной корзине» Всеволода Шиловского, снятой по пьесе «Моя профессия — синьор из общества»...
Казалось, что бенефисы Людмилы Гурченко или Ларисы Голубкиной, цирковая арена и эстрада, «Принцесса цирка» Светланы Дружининой, где он сыграл директора цирка Фирелли, — вот его стихия, и он действительно там неотразим. Но вспомним Германа и Панфилова, всё несостоявшееся в силу разных причин, и откроется совсем другой и неизвестный нам артист.
Юрий ВАСИЛЬЕВ: «Он говорил, что надо быть ближе к земле»
Ведущий актер Театра сатиры Юрий Васильев проработал с Александром Анатольевичем — страшно сказать — 48 лет.
Вот вчера нашел книгу его «Отрывки из обрывков», а там надпись: «Юрочке Васильеву, соавтору жизни, творчества и дружбы. Твой Ширвиндт». И сразу столько всплыло. Как я еще до театра впервые увидел его в училище. Там было два Мастера, к которым все студенты мечтали попасть, — Владимир Шлезингер и Александр Ширвиндт. Я учился у Владимира Георгиевича, но Александра Анатольевича наблюдал: он был очень красив мужской красотой — огромные глаза, стать, голос. Полноты тогда не было, а порода чувствовалась во всем. Воспоминания как вспышки. Летим из Риги в самолете после смерти Андрея Миронова. Шура хорошо держался. Правда, курил много. И вот в самолете, где в то время еще можно было выходить и курить, он вдруг встал и ко всем нам обратился: «Я вами доволен». А ведь он не был тогда худруком. Просто все после случившегося с Андрюшей собрались. Стеной стояли, держались друг за друга перед лицом смерти.
А к смерти он относился иронично. Это его знаменитое выражение — надо быть ближе к земле. Он любил повторять его на всех юбилеях, которые блестяще вел. Шутил, острил, но в какой-то момент возьмет да и ввернет: «Надо быть ближе к земле». Вроде как пока все хорошо, пока гуляй, но помни — ближе к земле.
Или, когда он уже стал худруком театра, как-то зашел к Ольге Аросевой. Она уже болела, слабела на глазах. «Оль, если б ты знала, как мне надоело это художественное руководство. Уйду я», — говорит он ей. «Подожди уходить, Шурик, ты должен меня похоронить». — «Ну ты с этим не тяни», — ответил он. Как же они хохотали.
Всегда молниеносная реакция на любую шутку. Все профессиональные остряки знали, что с Ширвиндтом шутить опасно. Хазанов, Винокур, Жванецкий, зная, что он в зале, старались не обращаться к нему со сцены. Потому что понимали — Шура так ответит, что хохмачи затыкались. Тут он был абсолютным королем. Перешутить его было нельзя.
А как он помогал — всем, абсолютно всем. Прибегали к нему, рассказывали о проблемах, плакали. Он вникал, снимал трубку: «Здравствуйте, это некто Ширвиндт». И все двери открывались. Ненавидел жадных. Деньги давал — сколько надо, столько и давал.
Одна из последних наших встреч — после премьеры спектакля «Иван Васильевич» я забежал к нему в кабинет. Он обнял меня, поздравил. А я смотрю на него и вижу — черты лица сильно обострились... Такое, я помню, у Менглета лицо незадолго до смерти было. Подумал: «Боже, как его сберечь?». А сейчас, как его не стало, все только и повторяют: «Он — лицо театра, лицо театра». Неправда, весь театр — это он.
А дальше — тишина…
В социальных сетях скорбный «флешмоб»: сотни людей публикуют фотографии или цитаты из Ширвиндта. Чаще всего — из его последней книги, философского и полного самоиронии сборника «Отрывки из обрывков». Но были и другие книги: «Опережая некролог», «Склероз, рассеянный по жизни»… Высказывания мудрого и самоироничного актера в эти часы «растаскивают на цитаты» — так можно было бы сказать без кавычек, но он не писал пространных мемуаров, выражаясь всегда емко и афористично. Его отрывки — максимум на абзац, нередко — это записанные спустя время краткие экспромты.
Надеюсь, правообладатели не забросают меня тапками, но я приведу несколько образцов. Так, Ширвиндт рассказывал, как пианист Юрий Богданов исполнял созданный Шопеном ноктюрн для одной руки. «Я не выдержал и вякнул, — вспоминает Александр Анатольевич от первого лица. — Вот Шопен — гений! Два столетия назад создал ноктюрн для паралимпийцев».
«Замахиваться на исповедальность — кокетство. Наше поколение жило с поджатым хвостом», — признавался он.
«Привыкаемость — человеческая суть. Статистика ощущается как строчки новостей, а не как конкретные гробы», — писал Ширвиндт в разгар пандемии, называя COVID-19 болезнью, спущенной на нас из космоса.
«Мы, люди в основном бегающие, не привыкли сидеть на месте. Говорили, на карантине начнем наконец читать, философствовать, займемся детьми. Но, если человек никогда в жизни не видал книги, с чего вдруг он бросится к Тютчеву?» — пронзительно замечал актер тогда же.
Как жанрово определить то, что делал Ширвиндт в писательстве?
Представьте, что вы в глубокой тайге, вокруг волки, ночь, звезды сияют в небе, телефон разряжен на 99%, так, что помощь уже не вызвать. И вот в эти последние 20 секунд общения с самыми дорогими людьми вы вкладываете действительно главные слова. Так работал Ширвиндт: каждый афоризм — как последний.
Уже тогда, в 2022 году, заметки Ширвиндта читатели называли принадлежащими к «золотой литературе» — похвала для прижизненной слишком щедрая, но сейчас воспринимается вполне нормально. Александр Анатольевич не боялся проговаривать темы жизни и смерти, наверное, из-за этого возникало ощущение, что мы все его неизбежно потеряем и пойдут те самые некрологи, которые он пытался преодолеть и отсрочить.
«Существовать — глупо, надо еще к чему-то стремиться», — эта цитата не из бумажного источника, а из видеоинтервью. За ресторанным столом, покрытым белой скатертью, сидят Александр Олешко и Александр Ширвиндт.
«Я хотел спросить: а что дальше (после существования)?» — вопрошает молодой коллега у мудрого наставника.
«А дальше — тишина…» — отвечает Ширвиндт, обыгрывая название пьесы, которая много лет шла на сцене Театра Моссовета.
«Могу тебе пожелать — как можно медленнее получай всё», — это ответная реплика Ширвиндта Олешко.
А далее такой диалог:
— А мне что вам пожелать?
— Чтобы мои ученики типа тебя (неспешно произносит Ширвиндт) все поголовно так же внимательно изучали мою биографию и доедали омлет Ширвиндта.
В Интернете, кстати, есть конкретный рецепт фирменного блюда от народного артиста РСФСР, но речь, конечно, не о еде, хотя обстановка с намеком на застолье.
Все мы в той или иной степени доедаем за великими блюдо их мастерства, греемся лучами их славы, опираемся на их опыт, умея быть последователями, но не первопроходцами.
В 2023 году нас оставили на Земле десятки артистов: Инна Чурикова, Юрий Соломин, Игорь Ясулович, Анатолий Елизаров, теперь пришел черед Ширвиндта. И всякий раз мы говорим: «русский театр осиротел», «наша культура понесла невосполнимую потерю» — но все это не отражает и доли глубины скорби, переживаемой нами.
Светлая вам память, Александр Анатольевич!