По ученику всегда видно его мастера. Во всяком случае, если не знать имя режиссера, то по первой же мизансцене этого спектакля можно безошибочно угадать — «В Москве» ставил ученик Петра Фоменко. Причем верный, преданный, последовательный. Свой спектакль Кирилл начинает ярко: «Однажды на Святках завтракали мы вчетвером, — три старых приятеля и некто Георгий Иванович, — в Большом Московском. По случаю праздника в Большом Московском было пусто и прохладно».
Так написано у Ивана Бунина в рассказе «Ида», который инсценирован первым. У Пирогова же на сцене в правом углу установлен стол, вокруг которого собрались три старых приятеля. Шампанское в серебряном ведерке во льду, громкие, как на показ, разговоры, смех, возлияния.
— Господа, — говорит один из них, — господа, я нынче почему-то угощаю и хочу пировать на славу. — Раскиньте же нам, услужающий, самобранную скатерть как можно щедрее. Вы мои королевские замашки знаете.
И дальше по театральному вкусно и с замашками протекающие возлияния вместе с компанией органично из ресторанного пространства перекочуют в вокзальное - только пару шагов в сторону по учебной сцене сделай. Перемена условных локаций на сцене, в зале, за его дверями, откуда доносятся голоса, перемена персонажей… И все, кажется, молодо, легко и обаятельно в этой бунинской Москве до тех пор пока... Пока не появится грустная нотка, пока не зазвучит тема любви, чью зыбкую природу в прозе так тонко передал лауреат Нобелевской премии, и которую на театральный язык попытались перевести в «Щуке».
Задача, прямо скажем, не из простых, но с ней успешно справились начинающие артисты. Во-первых, Пирогов хорошо поработал с ребятами, стараясь строить роли, даже небольшие, исходя из индивидуальностей учеников. Во-вторых, в помощь им и музыка — Крейслер, Сибелиус, Массне, Рахманинов, Шопен, Равель, Оффенбах, Алеша Димитриевич, Стронгилла Иртлач, и… анимация как элемент оформления. А анимация для дипломных спектаклей — вещь невозможная прежде всего по причине её недешевого производства. Но нашлись средства, и спектакль от анимационного оформления только выиграл. На стене дрожит Москва переулками, выпал, как сказано у автора, «молодой снег», такая же недосказанность, как и у классика. Такое оформление, безусловно, задаёт атмосферу спектаклю, игре.
В рассказе «Ида», написанном Буниным в 1925 году, герой (Виктор Трайбер) на вокзале встречает подругу своей жены Иду, которая внезапно исчезла из его поля зрения. Но эта мимолетная встреча неожиданно открыла герою её тайну. «Знали ли вы и знаете ли вы теперь, - сказала Ида (Варя Бочкова), - что я любила вас целых пять лет и люблю до сих пор?». Мимолетная встреча, мимолетное признание в вокзальной суете, где кроме пары еще молодой муж Иды, и товарищ главного героя, а также работающий человек на вокзале, которых представляют Андрей Попов, Сергей Васильев, Илья Павлов.
В постоянном движении на сцене или в зале среди зрителей студенты, которые через несколько месяцев станут дипломированными артистами, из слов, из фраз выстраивают истории, чувства, передавая их мимолетность, невозможность, утрату.
В написанном в 1944 году «Чистом понедельнике», с которого в Русской православной церкви начинается Великий пост, герои рассказа — просто Он (Илья Павлов) и Она (Соня Лукиных) — заняты мирским. Он ежедневно возит ее по ресторанам, в театры, на концерты, одаривая цветами, книгами, шоколадом. «Девушка принимала их небрежно и рассеянно, лежа на диване, но похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом». Красивую пару окружают другие персонажи - артисты МХАТа (того самого, первого) на капустнике, извозчик Федор, половые в трактире Егорова, дворник в исполнении Трайбера, Васильева, Попова.
А Она, которая «не противилась его ласкам, но в последний момент отстраняла, уходила в другую комнату и возвращалась уже одетой для вечерних прогулок» неожиданно ушла в монастырь на послушание, с желанием в дальнейшем решиться на постриг. Ох уж эти внезапности любви…
После спектакля говорим с Кириллом Пироговым.
— Кирилл, рассказы Бунина — не слишком ли сложный материал для современных студентов?
— Бунин, я думаю, сложен не только для студентов, но и вообще для современного человека, даже для профессиональных артистов. К тому же проза — не драматургия, и того, что является опорой в драматургии (развитие сюжета, характеры), здесь очень мало. Поэтому студентам действительно очень непросто, но они доверчиво кинулись в эту работу, как в омут с головой. И насколько их сердца откликались на это, настолько они почувствовали бунинское слово. Это прекрасный материал, чтобы учиться очень зыбким театральным задачам, которые нелегко сформулировать. А они должны быть сформулированы своим языком, рождены и продолжены на сцене, во взаимодействии между собой.
— Ведь сегодня люди так, как у Бунина, вовсе не говорят и, кажется, не чувствуют.
— Надо сказать, что как ни странно, этот текст отзывается в них и они готовы к тому, чтобы искать. Нет гарантии, что получится, но, как говорил Петр Наумович, в театре, как и в любви, гарантий нет. Но, тем не менее, они мучаются, ошибаются, падают, встают и пробуют дальше. Мне кажется, что Бунин им идет, в чем-то созвучен, несмотря на то, что они молоды, а Иван Алексеевич писал рассказы уже в почтенном возрасте. Надеюсь, эта работа поможет им, что она на вырост. Ведь там очень сложные технические задачи, с которыми не всякий артист справится. И я рад, что они пробуют это играть.
— Главный принцип педагога при работе со студентами.
— Наверное, он растет из моей работы с Фоменко: это внимательное отношение к их индивидуальностям — такое очень зыбкое занятие. Потому что научить нельзя — можно научиться. И если человек, который работает с ребятами увлечен, то и они, соответственно, заражаются этим. И тут еще всегда с юными артистами, еще студентами, через автора идет разговор о театре, которому мы пытаемся служить и служим. Недавно читал замечательную книжку Бориса Захавы «Вахтангов и его студия», он написал ее через несколько лет после смерти учителя. И вот там принцип Вахтангова, точнее, три позиции для того, чтобы создать спектакль: первая — автор, вторая — современность, и третья — коллектив, то есть, ансамбль. Вот этим занимаюсь с ними в надежде, что они будут любить театр и заниматься им до «полной гибели всерьез», как говорил Петр Наумович.