Еще несколько лет назад Дуато утверждал, что испанские сюжеты его не интересуют: слишком много в них клише, которые пришлось бы преодолевать, – веера, мантильи, цветы в волосах, коррида и танцы на улицах по любому поводу. Но уже в прошлом году он уступил напору худрука Владимира Кехмана и создал в Михайловском свою версию «Дон Кихота» – «Идальго из Ла-Манчи», а в этом пришёл и к «Кармен». И первая в его жизни опера ломает все стереотипы о том, какой должна быть сценическая Испания.
Его Севилья не похожа на ту, что русская публика видела до сих пор, так же, как и его Кармен – на других оперных цыганок. Дуато не только убрал все яркие цвета, но и стер заштампованную, нарочитую сексуальность: цыганка появляется босая, в простом белом платье и обольщает помимо своей воли поворотом головы, мановением руки, голосом. Она поет свою знаменитую хабанеру не соблазняя мужчин, а предупреждая женщин: «У любви как у пташки крылья, её нельзя никак поймать!» Свобода сквозит в ее движениях и жестах – хореограф, практически отказавшись от танцев в опере, уделил особое внимание пластике артистов.
Солистка Мариинского театра Ирина Шишкова, исполнившая партию Кармен на премьерном спектакле, не случайная гостья на сцене Михайловского. Ещё Елена Образцова, сама великая Кармен, утвердила её на эту роль, но тогда премьера отменилась. Теперь, пятнадцать лет спустя, Ирина получила возможность создать этот яркий образ. Ее Кармен проста и естественна, а объемный, потрясающе красивый голос Шишковой, кажется, не знает преград.
Под стать ей оказался тенор Михайловского театра Сергей Кузьмин, продемонстрировавший всё богатство своего тембра. Его ария с цветком с нежнейшим пианиссимо в финале стала одним из самых запоминающихся моментов спектакля. Тем более ярким и пугающим выглядело превращение Хозе из робкого любовника в неистового ревнивца. Но Дуато, как всегда, точен в деталях, и внимательный зритель заметит первые «красные флаги» уже в первых любовных сценах: в порыве ярости Хозе вонзает нож в арбуз так, что Кармен содрогается. Кармен ещё верна и по-настоящему влюблена, по-детски настойчиво требует предпочесть её воинскому долгу, но Хозе уже балансирует на грани безумия. Убийство в финале оперы нередко оправдывают силой чувств, но Начо Дуато не видит в этом любви – только стремление обладать – и напоминает, что проблема мужского насилия над женщинами с XIX века никуда не делась.
Если Хозе меняется до неузнаваемости, проходя свой страшный путь, то Эскамильо выглядит оплотом стабильности. Тореадор, ежедневно смотрящий смерти в глаза, должен быть спокоен и уверен в себе, считает Начо Дуато. Молодой баритон Семен Антаков просто излучает эту уверенность, и становится ясно, как просто любой женщине променять безумие ревности на незыблемость любви.
Однако как бы ни была свободна Кармен в своем выборе, вслед за Бизе Начо Дуато привносит в реалистическую, очень жизненную историю элемент мистики: судьба Кармен предрешена. За ней всюду следует Смерть (артист балета Марат Шемиунов, кажется, явился в эту постановку из «Седьмой печати» Ингмара Бергмана) и, буквально подталкивая Кармен к Хозе, предопределяет трагическую развязку.
Эту атмосферу, реальную и одновременно сюрреалистическую, умело поддерживают постоянные соавторы Начо Дуато: художник-постановщик Джаффар Чалаби и художница по костюмам Ангелина Атлагич. Чалаби, архитектор по образованию, – настоящий мастер игры с пространством. Освободив сцену от кулис, максимально приблизив действие к зрителям, он легко превращает интерьер в экстерьер, таверну – в арену для корриды, а здания Севильи – в потусторонние пейзажи Джорджо де Кирико.
Впрочем, что бы ни происходило на сцене, зрители по-прежнему идут в театр за знаменитой музыкой Бизе, и в исполнении оркестра Михайловского театра под управлением Александра Соловьева она, как и полтора столетия назад, ошеломляет своим напором и красотой.