— Марина Вадимовна, ваш отец поступил в Литературный институт им. Горького в переломном военном 1943 году. Удивительно, что писательский вуз вообще работал в такое сложное для страны время.
— Папа стал добровольцем в первые дни войны, их взвод не успели оформить, а он уже получил контузию. Их бросили на рытье траншей, враг атаковал, потом отец полтора года пролежал практически парализованный. Из-за того, что все это не было оформлено должным образом в неразберихе первых дней ВОВ, он не считался участником войны.
Поступил в Литинститут, учился в поэтическом семинаре, главным его учителем, насколько я понимаю, был Илья Львович Сельвинский (яркий представитель русского авангарда, теоретик стиха. — И.В.). Еще среди педагогов был Осип Брик. Больше ничего толком не знаю, кроме того, что в какой-то момент в институт начали приходить молодые писатели с фронтовой биографией.
Понимая, что ему тоже нужен крутой жизненный опыт, Вадим Коростылев оставил учебу и завербовался на Север, возглавил Карскую экспедицию (по западной части Северного морского пути), по итогам которой опубликовал две книжки стихотворений: «За Полярным кругом» и «Север и юг». И приехал в Москву на Всесоюзное совещание молодых писателей уже как делегат Крайнего Севера.
— Региональные и всесоюзные совещания молодых писателей, учитывая, сколько будущих классиков через них прошли, были эффективным «социальным лифтом» советской эпохи.
— Да, безусловно. И то, что он был представитель Крайнего Севера, а не мальчик с Гоголевского бульвара, было существенно. Хотя не скажу, что ему это дало конкретно, но, видимо, куда-то протолкнуло. Дальше его жизнь была связана с профессиональной драматургией, а не с поэзией.
— В разных источниках Вадима Николаевича называют продолжателем в детлите традиций Чуковского и Евгения Шварца.
— С именем Корнея Ивановича нужно быть аккуратным, потому что между ними был небольшой конфликт, который потом забыли. Отец скорее на Шварца ориентировался. И на Хармса, если говорить о детской литературе. А что касается интереса к истории и взрослых пьес, то для него образцом был Юрий Николаевич Тынянов. Его фраза «Есть документы парадные, и они врут, как люди» была для отца ориентиром.
— Из-за чего случилась ссора с «дедушкой Корнеем»?
— Фильм «Айболит-66» начинался с пьесы «О чем рассказали волшебники», которую в ТЮЗе в 1957 году поставил Ролан Быков (это был его режиссерский дебют). В спектакле по айболитовским мотивам Быков играл Бармалея, а Лилия Князева — обезьянку Чичи. А в самом начале на сцену выходил Айболит и пел песенку:
В английской сказке я Дулитл, а в русской — Айболит.
Ведь вы не скажете «болитл», а скажете «болит».
Теперь вам будет ясно вот, зачем был нужен перевод.
Потом Чуковскому пришлось признать, что его «Айболит» был вольным переводом сказок Хью Лофтинга.
— В 1967 году, когда «Айболит-66» вышел на широкий экран, сколько вам было лет?
— Я училась в пятом классе.
— Экранизация пьесы — целиком заслуга Ролана Антоновича?
— Быкову она очень нравилась, когда он пробился в кино, то стал соавтором сценария вместе с отцом. Но был написан в списке авторов вторым, хотя по алфавиту был первым, то есть мы понимаем, что он не главный человек в этом сценарии. Как бы там ни было, он очень многое привнес в картину и все это пробивал, везде подавал так, что его проект получалось снять.
— Хорошо рекламировал свои задумки?
— Скорее, продвигал. Ролан Быков был гением: и артистом, и личностью.
Когда этот маленький человек показывал тебе белый лист бумаги и говорил, что это черный лист, через минуту уже ты был готов убить каждого, кто в этом усомнится.
— Получается, художественный фильм возник не на пустом месте, а опирался на прочную литературную основу?
— Если вы о произведениях Чуковского, то у папы основные линии, обработка сюжета, взаимоотношения персонажей были совершенно иными.
А из пьесы в фильм перешел театральный ход с волшебниками, рассказывающими эту сказку. Такой ход нравился Быкову, и отец стремился сделать именно театрализованное кино.
— Давайте вспомним о хитах «Айболита-66». Песни «Ты лети, моя акула» и «Нормальные герои всегда идут в обход» были в пьесе или писались специально под фильм?
— Под фильм. Пьеса была «поющей», но что-то вошло, что-то не вошло. «Мы больные обезьяны» вошло, но многое было дописано. Тем более что был другой композитор — Борис Чайковский.
— Песни Бармалея и других героев сразу ушли в народ? Ваши школьные друзья, скажем, напевали их?
— Я такого не помню. Да и песни пошли в народ взрослый, а не детский. У отца же в произведениях, как и у Шварца, каждый возраст «снимает свое». Фильм был интересен детям и взрослым, но тем и другим интересен по разным причинам.
Когда я пересмотрела «Айболита» через 20 лет после выхода, уже во взрослом состоянии, возникло ощущение, что я его никогда не видела.
— А насколько сильным было ваше детское впечатление?
— Достаточно сильным. Мне нравились Айболит и Бармалей, его я уже не боялась, как при просмотре спектакля. Я уходила из зала каждый раз, когда злодей догонял Айболита, вставала и говорила: «Мама, я сейчас не могу, мне надо домой». И тут же быстро шла по проходу, кто-то хватал меня за юбку и сажал обратно. Зажмурив глаза, смотрела дальше. А к фильму я была сознательная барышня, страшно не было, и я могла оценить все достоинства картины.
— В первый раз смотрели в кино?
— Конечно. А где еще можно было его увидеть?
— По телевизору.
— Понимаете, фильм критики достаточно больно «били», как раз за театрализованность. Так что популярным он стал значительно позже, по телевизору его довольно долго не показывали.
— А «Вовка в Тридевятом царстве» сразу «зашел» советским гражданам или понадобилось время на принятие зрителем?
— «Вовка» как раз сразу пошел в народ. Потому что там много вещей понятных и полезных для детской аудитории, когда просто, незатейливо, с юмором идет речь об основополагающих жизненных вещах.
— Мультфильм о приключениях маленького лентяя подарил нам столько крылатых фраз: «И так сойдет», «Ничего вы не понимаете в царской жизни», «Хочешь — пирожное, хочешь — мороженое», «Вы что, и конфеты за меня есть будете?»… Не может быть, чтобы все они придумались так сразу. Был ли у вашего отца блокнот, куда он записывал удачные фразы, а потом использовал в работе?
— Нет. У него как у остроумного человека удачных фразочек было с избытком. Тогда у писателей появилась такая игра: если кто удачно шутил, а рядом оказывался юморист, он произносил: «Покупаю». Отец шутки «продавал» со страшной силой. Выдавливать афоризмы из себя ему не приходилось, хватало дарования, чтобы делать это легко.
— Давайте из 1965-го вернемся на девять лет назад — к шедевру 1956 года «Карнавальная ночь». Есть ли возможность четко разделить, слова каких песен комедийного мюзикла написал Владимир Лифшиц, а каких — Вадим Коростылев?
— Отец считал, что он в этом фильме только одну песню написал — «Хорошее настроение». Какие-то строки, кажется, он сочинил для «Танечки», но «Пять минут», «Песенка о влюбленном пареньке» — это все Лифшиц.
— Как создавалось «Хорошее настроение»?
— Существует целая история. Когда все песни уже были написаны, Эльдар Александрович Рязанов понял, что нужна еще одна, где были бы слова про хорошее настроение. Он обратился к Лифшицу, но тот вдруг отказался: какой-то примитив, ну что за хорошее настроение?
И Рязанов пошел к своему приятелю, моему отцу, зная, что тот пишет какие-то песенки и стихи:
— Вадим, ты можешь написать такое?
— Да, вообще не вопрос.
И они вместе отправились к руководителю «Мосфильма», тому самому «великому и ужасному» Ивану Пырьеву.
Рязанов ему говорит, что нашел вполне приличного молодого человека, нагло утверждающего, что он может очень быстро (а нужно было именно так) все написать.
Пырьев спросил:
— Что вам нужно, молодой человек, для этого?
— Стол, стул, бумага, перо, хороший крепкий чай с лимоном, приличные бутерброды, и я часа за три-четыре все напишу.
Тот совершенно обалдел от наглости и переспросил:
— И что, это будет хорошо?
Мой отец ответил:
— Это будет самая популярная песня, все ее будут петь.
— И я буду петь?
— Да, и вы.
— Этого не может быть, я никогда ничего не пою!
— Я здесь у вас видел бутылку коньяка, давайте на нее поспорим?
Пырьев развеселился, сказал: «Давайте». Рязанов «разбил» руки. Спор состоялся.
В этот же день текст, действительно завершенный за пару часов, отправили поездом в Ригу, где жил композитор Анатолий Лепин. Лепин за два-три дня написал музыку, прислал клавир (переложение для фортепиано оркестровых и симфонических произведений. — И.В.). Людмилу Гурченко пригласили на студию, она села к фортепиано, разобрала, спела — всем страшно понравилось.
Как гласит легенда, через какое-то время отец шел по коридору киностудии, а навстречу ему из-за угла показался Пырьев, напевающий: «И хорошее настроение не покинет больше вас». Таким образом у нас в доме оказалась роскошная бутылка невиданного французского коньяка.
— Как относилась к песне Гурченко, тепло ли они общались с Вадимом Николаевичем, не мешал ли ее статус советской суперзвезды?
— На тот момент она суперзвездой не была. Но в любом случае они общались хорошо, она о нем всегда с нежностью вспоминала.
С одной стороны, конечно, эта песня ей поперек горла была, хотя и сделала ее в какой-то степени знаменитой: но где бы она ни появлялась, ее просили петь именно «Хорошее настроение».
Остальные песни «Карнавальной ночи» были привязаны к Новому году, а эта песня общечеловеческая, поэтому зал всегда и везде подпевал Гурченко.
— В «Хорошем настроении» был огромный заряд позитива, простого человеческого счастья, за которое не нужно было благодарить Сталина, партию и Советскую страну. В заглавной песне есть пропаганда: слова о хорошем пути «паренька, без пяти минут мастера», а у вашего отца мы видим полную свободу и оду радости. Причем это в самом начале оттепели.
— Как всякий одаренный человек он хорошо чувствовал время. Да и сам был достаточно позитивным человеком.
— Юрий Ряшенцев хвастался, что за гонорар от песен к «Трем мушкетерам» купил первую машину.
— Он ее купил, видимо, не на сам гонорар, а на отчисления от исполнения. Автомобиль появился и у нас благодаря «Хорошему настроению». А еще на своей площади в «коммуналке», где отец родился и вырос, наша семья выстроила крошечную кухню и ванную, у нас был только общий вход, а дальше все свое.
— Где Вадим Коростылев предпочитал творить: в московской квартире? На загородной даче?
— И в Москве, и на даче на Николиной горе. Мы там домик сначала снимали, а потом купили. Он обожал Николину гору, собирался с друзьями, читал им новые пьесы. Его постоянным слушателем был, например, академик Воробьев, гематолог с мировым именем. Там же было научное сообщество в основном, кооператив работников науки и искусства, из искусства одни композиторы: Прокофьев, Хренников, потом Пахмутова там поселилась. Это была не писательская скворечня.
Папа вообще отдельно от всего существовал, мы прожили столько лет в коммунальной квартире, потому что он и мама не хотели категорически перебираться в писательские дома в районе метро «Аэропорт».
— С кем из современников-литераторов ваш отец поддерживал теплые отношения?
— С Сергеем Михалковым они были хорошо знакомы, вместе ездили во Францию, но уже потом, не в пятидесятые годы. Могу назвать еще нескольких: Галич, Леонид Данилович Агранович, папа Михаила и дедушка Алексея Аграновичей. И детский поэт Роман Сеф.
— Ваш папа был знаменитостью или оставался в тени?
— Его никуда не приглашали как «нерекомендованного драматурга». Поясню, что значит эта формулировка Министерства культуры. Свои главные пьесы отец начал создавать к концу оттепели. Первую удачно прошедшую пьесу «Бригантина», поставленную в 73 театрах, запретил цензурный комитет.
Когда она читалась цензорами «про себя», казалась вроде бы ничего, но когда слова стали со сцены произносить, стало понятно, что она не очень советская.
И дальше все взрослые произведения проходили с трудом, МХАТу позволили ставить «Дон Кихот ведет бой», но запретили другим театрам. В Театре Вахтангова «Шаги командора» удалось выпустить, но меньше чем через год партийные органы спектакль велели снять.
— Вашего отца можно назвать «антисоветчиком», человеком, согласным с «генеральной линией», или он, как многие, балансировал посередине?
— Он не был прямо оппозиционером, хорошо понимал все за и против. Но в доме всегда был самиздат, и с пятого класса, когда мне стали давать читать Солженицына и «Доктора Живаго», я знала, что об этом нигде нельзя упоминать.
И папа продолжал дружить с Галичем (когда тот из благополучного драматурга перешел в разряд гонимых властью), заключал договора на какие-то его песни на свое имя и отдавал ему деньги, когда Александр Аркадьевич бедствовал. Но это, к слову, не один отец делал.
Плюс ко всему он женился на дочери врага народа и все про это понимал задолго до XX съезда.
— Кроме Рязанова кто-нибудь предлагал выступить в роли автора песен?
— Я сама относительно недавно узнала, что в фильме «Случай на шахте восемь» Владимира Басова звучит песня на слова Вадима Коростылева:
Раскудря-кудрявая девчонка, девчонка, девчонка,
Что обходишь ты меня сторонкой,
И не глядишь ты на меня?
Прелестная вещь, с композитором Михаилом Зивом они подружились с этой совместной работы. Были и другие песни в кино: к телевизионному фильму «Ученик лекаря» (1983 год), и ко всем своим фильмам отец писал песни, включая «Король-олень», «Честное волшебное» и «Тайну Снежной королевы».
— Были ли у вашего папы концерты, встречи с юными читателями/зрителями, звали ли его в «Голубой огонек»?
Концертов не было никогда. А все песни были «безымянными», мы это называли внутри семьи так: «слова народные». И это на самом деле высшая форма признания для писателя, когда сограждане думают, что его песни придумал сам народ.
Марина Коростылева прислала в редакцию фотографии небольшой пачки машинописных страниц. «Это Размышлизмы и несколько стихотворений отца, которые нигде не публиковались», - написала Марина Вадимовна. С ее согласия «Московский комсомолец» впервые публикует произведения, хранящиеся в писательском архиве.
Чистый лист бумаги – это окно в самого себя. Очень трудно его открыть!
На Руси каждый кузнец своего несчастья… И выковывает он его художественно!
Талант списывает у жизни, а гений - у Господа Бога.
Там, где кончается банальность – начинается мышление.
Искусство – это организованный бред!!!
Мы научились несовершенно думать, но зато чувствовать мы разучились совершенно!
На все мы злимся: на судьбу, на землю,
На гостя, если засиделся гость.
Ну, а сама земля - она не дремлет,
По капле собирает нашу злость.
И возвращает нам. И ты попробуй
Понять.
Что достаются нам сполна,
Как перевоплощенье нашей злобы –
Цунами, эпидемии, война.
***
Не обижайте взрослых,
Пожалуйста, не надо,
Не обижайте взрослых
Суровых и больших.
Когда у них обида,
Они томятся рядом,
Они не смеют плакать
И очень жалко их.
Они не могут с вами
На улице подраться,
Они уже большие,
Чтоб к маме убежать.
Когда у них обида,
Им некуда податься,
Пожалуйста, не надо
Взрослых обижать!