Само начало спектакля (показан в рамках фестиваля «Черешневый лес»), честно говоря, заставляет ахнуть и удивиться по-настоящему большой форме, которую не часто теперь увидишь на театре. Из глубины вперед выплывает видеоцифра — 1899 год. На сцене — Вена, несущаяся по кругу — и не столько сама столица Австро-Венгерской империи, и не канун Рождества в одном большом семействе, а сама радость, предчувствие и предощущение чего-то нового в надежде, разумеется, на лучшее. И как будто слышен запах хвои, мандаринов, которых нет. Сценический круг вращает старую еврейскую фамилию Мерц — жены-мужья, братья-сестры, невестки-зятья, дети-внуки — человек 25, не меньше. И, конечно, бабушка — куда без еврейской бабушки?
Рождественская суматоха, суетливая, но такая желанная, составлена из диалогов представителей разных поколений семейства. Барышни с первыми любовными признаниями, дамы с домашними хлопотами, мужчины с деловым или научным разговором. Дети с беготней меж взрослыми. А бабушка Эмилия поминает исход евреев из Египта. Библейская тема аккуратным, но уверенным стежком прошивает рождественскую историю, как бы между прочим, но ее не затмит даже ожидание главного праздника.
Это третья постановка пьесы Стоппарда на сцене РАМТа: здесь идут его многочасовая трилогия «Берег утопии», малоформатная «Проблема», и вот теперь совсем новая пьеса классика — «Леопольдштадт». Леопольдштадт — один из центральных районов австрийской столицы, названный в честь императора Священной Римской империи Леопольда I. В конце XIX века и начале XX он был густонаселенным еврейским кварталом, который в народе прозвали «Остров мацы». Трудно сказать, чего больше в таком прозвище — иронии, зависти или неуважения к нации.
Этот Леопольдштадт для одного семейства как символа еврейского народа сценографически придумал Станислав Бенедиктов, но воплотить не успел — ушел из жизни в конце прошлого года. Его замысел воплотили Виктор Архипов и Лилия Баишева. И такое сценографическое решение — половина успеха постановки. Декорация, достаточно лаконичная и функциональная, без новых технологий создает образ стремительно летящей жизни, времени, событий. На все сто задействован сценический круг с помещенными на нем вполне себе бытовыми предметами — мебель позапрошлого века, реквизит на столе. В глубине по центру сцены полая конструкция из металлических прутьев и, кажется, сетки, напоминающая просторную кабину лифта, сквозь которую проходят/пробегают/проносятся члены большого семейства от мала до велика.
«Кабина» становится дверьми, переходом, венскими улицами, зданиями, о которых говорят герои, — Штефансплац, Пратерштрассе, Венская опера, само собой, — именно там даровитая пианистка Ханна встретит Фрица и потеряет от него голову. И расскажет об этом свояченице, сексапильной Грете, жене фабриканта Германа Мерца, которая окажется в постели этого самого Фрица. Простая «кабина» может стать и кондитерской «Демель», которая была поставщиком императорского двора. И газовой камерой. Но пока все по-венски красиво, по кругу и в ритме вальса.
У Стоппарда в пьесе непрерывный жонгляж историческими именами, событиями, о которых в семье говорят и спорят и которые так или иначе отражаются на судьбе каждого из Мерцев. Зальцбургский фестиваль, куда пригласят выступить даровитую Ханну, влюбленную в циника. Всемирная выставка в Париже 1900 года, Эвианская конференция, на которую молится не одна еврейская семья. Основоположник психоанализа Зигмунд Фрейд, Теодор Герцель, на которого то и дело ссылается Герман, потому как тот «носился с фантазией, что евреи снимутся со своих мест и поедут из Европы и Америки жить среди овечьих стад в утопии». Бабушка Эмилия объясняет детям про религиозный праздник Седер, звучат слова Песах, бар-мицва, брит мила (договор между Богом и сынами Израиля), гой, мишлинги (полукровки) и даже неприличное ругательство — шмок.
Недобрым словом помянут и бургомистр Вены — «красавчик» Карл Люгер, который (вот ведь какой молодец!) не повышал налоги, запустил в Вене трамвай, строил школы и больницы для бедняков, но при этом был антисемитом. А ближе к финалу всплывет имя Отто Адольфа Эйхмана, известного как «архитектор Холокоста», которому вменяют в вину гибель более шести миллионов евреев. И все это за два часа плотного действа без антракта, которое не отпускает тебя ни на минуту — живые, такие симпатичные эти Мерцы.
Четыре поколения одной семьи, три исторических периода, через которые они проходят. От радостного Рождества 1899-го, минуя 1924-й, 1934-й, до страшного 1938-го, когда Австрия вошла в состав Германии — аншлюс. Когда никого не спасла Эвианская конференция, работу которой освещал журналист и жених Нелли. Тогда представители 32 стран сообща должны были решить, как спасти 600 тысяч евреев, оказавшихся в заложниках у нацистского режима после присоединения Австрии к Германии. Никого не спасли и в итоге пришли к выводу, что «делать ничего не надо; так что это успех», объяснил журналист.
А семейная сага, летящая сквозь время, — интересная и подробная в своих обретениях и потерях. Но в этом трагическом полете по мирозданию никто из персонажей у Бородина не потерян. Эпичность драматургического материала, получившего эпичное воплощение, на самом деле — полотно, где в большом не потеряно маленькое, личное, каждого можно подробным образом рассмотреть — Ханна, Людвиг, Роза, Пауль, Арон, Лео, Эрнст, Салли, Отто и так далее... Каждый запоминается образом, судьбой. Даже когда все застынут в «кабине», отправленные кто в изгнании, кто по лагерям, а кто добровольно на тот свет.
Небольшие и даже маленькие роли сыграны как большие, массовые сцены, которые являются самыми сложными, с общим дыханием. А такое воплотить под силу только очень сильной труппе, что и подтвердилось — на сегодняшний день в РАМТе она одна из самых сильных. Образ времени, внутреннего напряжения мира точно прописан и поддержан музыкой — ее написал одаренный актер Александр Девятьяров, и это не первая его работа для РАМТа.
Финал спектакля абсолютно биографичен. Стоппард в довольно позднем возрасте узнал о своих еврейских корнях по отцу. В раннем детстве его отец погиб, мать вышла замуж, и он всегда считал себя англичанином. В его «Леопольдштадте» в 1955 году, когда Австрии была возвращена независимость, в Вене встречаются «осколки» семейства Мерц. Их трое, остальные погибли в Дахау, в Аушвице. Один из трех — юный англичанин, приехавший в Вену по своим делам, — узнает о своих корнях. Что делать? Забыть прошлое как страшный сон, чтобы остаться человеком?
«Леопольдштадт» Алексея Бородина сегодня как наглядный урок мгновенного крушения благополучия одной конкретной семьи, исчезновение ее по воле других людей, присвоивших себе право распоряжаться чужими судьбами. И неважно, как звучит фамилия, каких она корней — вырвут и не чихнут.