МК АвтоВзгляд Охотники.ру WomanHit.ru

Сергей Трофимов рассказал про свой главный страх: «Боюсь потерять жену»

Знаменитый автор и исполнитель рассказал про свою жизненную философию: «Ад — это не котлы, это то место, где нет Бога»

Автор и исполнитель Сергей Трофимов неохотно откровенничает с журналистами, но ради читателей «МК» решился на честные и даже сенсационные признания. Как пробиться на сцене человеку, работающему одновременно в жанрах «шансон» и «рок». Насколько сложной оказалась борьба за зрителя. И смог бы заслуженный артист России повторить свой путь сегодня, во времена самопиара и интернет-технологий.

Рассказал артист и о личном. Насколько сложно популярному человеку создать и, главное, сохранить семью. О чем мечтают его дети и сталкивается ли Сергей Трофимов, как отец, с неразрешимыми проблемами. Есть ли в его семье место ревности и авторитарности.

Звездный гость «МК», в юности участник церковного хора, поведал, насколько прочно связаны церковные таинства с верой в Бога и что помогает артисту сохранить талант и веру в себя.

И, наконец, поведал, как скоро снова выйдет к публике и где любит выступать больше всего.

Фото предоставлено пресс-службой Трофимова Сергея

«Главное перед Вечностью сказать: «Кто я?»»

— Наша звезда Сергей Трофимов…

— Ой, только не звезда. Просто артист.

— Наш любимый артист Сергей Трофимов. Сергей, лето ваше время?

— Да, прямо совсем мое.

— Располагает к творчеству?

— И к творчеству, и что-то я в последнее время прямо увлекся всякими садовыми делами.

— Вы – огородник? Что у вас выросло?

— Огородник и садовод. Что выросло – не знаю. Из моих последних новаций (не знаю, что из этого выйдет) — я вместе со своей помощницей на свою яблоню, она растет здесь, в Москве, привил несколько черенков. У меня одна яблоня плодоносила: и ранние плоды, и средние плоды, и осенние были. Вот посмотрим за результатом.

— Просто творческая яблоня.

— Да. Еще абрикос привили сортом, который в принципе должен большие плоды приносить, потому что это кубанская красавица. Но у нас, на нашей широте, такое не растет. А черенки привили к такому абрикосу, который адаптирован к нашему климату. Не знаю, что получится.

— Вы находите отдохновение в такой работе?

— Очень большое.

— Ваша семья разделяет ваше увлечение садоводством?

— Нет.

— Почему?

— Потому что папа заставляет какие-то непонятные вещи делать: опрыскивать, что-то обрезать. Дети со скепсисом смотрят на всё это дело.

— В интернете бы посидеть, а тут…

— Да-да-да.

— Вообще ваши дети много времени проводят в Интернете?

— У меня сейчас дочь – у нее мечта сбылась – идет первый раз в жизни со школой в поход.

— Далеко?

— На Валдай, да еще и на лодках будут плыть.

— Вы легко отпускаете детей в такие спортивные путешествия?

— Конечно.

— Не переживаете?

— Переживать надо на улицах Москвы, а в лесу переживать не за что.

— Вы балуете своих детей или вы строгий отец?

— Зачем быть строгим? Миром правит любовь.

— У вас не возникают из-за этого проблем? Дети не слушаются…

Если ты в семье разговариваешь с детьми, они общаются с тобой, у вас есть общие темы и ты подстраиваешься под их темы, ты интересуешься на самом деле тем, чем интересуются они, то у вас будут нормальные отношения.

— А вас самого мама баловала?

— Не столько мама, сколько бабушки. Мама была всё время на работе, я с бабушками был.

Вы были любимым ребенком?

— Ну да.

— Музыкой занимаетесь с детства?

Да, так сложилось. 

— Вы сами хотели или это было желание мамы?

— Меня заставили.

— Мама?

— Нет, взрослые дяди и тети, которые меня в детском саду отобрали.

— То есть вы уже с детского сада подавали надежды?

— Я ничего не подавал, это они меня взяли в заложники.

— Вам не хотелось?

— Нет, у меня до сих пор «стокгольмский синдром».

— А если бы вас в детском саду не отобрали для музыки злые дяди и тети, вы бы кем стали?

— Космонавтом, конечно, кем же еще.

— Мечтали им стать?

— Да. Но я бы, наверное, не вернулся.

— Сейчас не очень развита космическая область, но музыка продолжает продвигаться вперед. Ваши дети выбирают вашу стезю? 

— Я не знаю, какую они стезю выберут.

— Но у них же уже есть какие-то пробы в плане творчества?

— Да. Сын, скорее всего, будет в области музыке чем-то заниматься. Во-первых, он очень хороший барабанщик, и во-вторых, он учится в колледже: по окончанию это будет сфера мюзик-продакш, то есть аранжировка, сведение, всё, что сейчас делается дома.

— У него уже есть, наверное, какой-то опыт?

— Конечно.

— Вы его к этому подталкивали или он сам выбрал?

— Сам, он с пяти лет на барабанах играет. Также он работает в нескольких коллективах барабанщиком. В мюзикле играет в театре у Ноны Гришаевой. Всё нормально.

— А дочка?

— Дочка — вокалистка. Тоже музыкант, свои песни пишет. Не знаю, может быть, будет дальше этим заниматься, может, нет.

— А вы были бы рады, если бы они пошли по вашим стопам, или говорите: «лучше будь хорошим врачом, это намного выгоднее по нашей жизни, чем пробиваться на сцене»? 

— Слушайте, я ж не Господь Бог, чтобы знать, что лучше. Человек должен найти себя, свое призвание. Он должен сказать себе: кто я? Не перед обществом, не перед государством и близкими людьми, и не думать о том, как на это посмотрят Семен Афанасьевич или Зинаида Петровна, а перед Вечностью: кто я? И честно себе сказать: «я плотник», «я музыкант»…

— То есть, вы дисциплинированно не вмешиваетесь в их жизнь?

— Это не мой вопрос. Это вопрос их и Создателя.

— Это очень смелое решение. Обычно родители всегда все лучше знают.

— Да, я знаю таких мам, у которых дети занимаются вообще всем: от китайского языка до художественного черчения. Бедные дети. Мне один папаша рассказывал, он переживал, потому что его ребенку 12 лет, он занимается всем, чем можно, изучает два языка, ходит в художественную студию, в театральный кружок, еще что-то такое и еще боксом занимался. И папа говорит: «Вот, пришлось из бокса забрать, потому что много пропускает». (смеется)

— Ваша супруга разделяет такие демократические методы воспитания?

— А что воспитывать-то? Любой человек воспитывается сам по большому счету. Глядя на то, как ты себя ведешь, любой ребенок будет подражать. Вообще подражательство это стиль, они, собственно, и ходить потому начинают, что мы ходим. У него еще полушария не скоординированы, а он начинает подражать. Во всем остальном то же самое: то, что в него вложено до пяти лет, важно — сказки, развитие ассоциативного мышления, логического мышления, моторики. Всё, что Монтессори говорила, в принципе правильно. А дальше – всё.

Сергей Трофимов в редакции "МК" Фото: Наталия Губернаторова

 «Не знаю, с каким животным себя ассоциирую —  с павианом каким-нибудь»

— У вас есть домашние животные?

— Много. У нас есть пёс Рико, он уже старенький, мы тут бились за его здоровье, и пока он с нами. Пёс Бобик, кошка Майя, кошка Муся, черепаха Черри, Вася — канарейка, рыбки.

— Это вы завели или дети?

— Они.

— Но вы не против?

— А куда деваться-то. Нет, ну потом прикипаешь.

— Они бездомные или породистые?

— Породистые, кроме Муси. Муся сама пришла. Вернее, как, это мы пришли в ее дом, где она была.

— Купили дом, а там Муся?

— Да, она туда приходила.

— И разрешила вам жить вместе с ней? Это комплимент вам. А если бы вы выбирали животное, какое бы выбрали? 

— У меня есть мечта о собаке одной, но, наверное, это просто мечта.

— Почему?

— Потому что с ней надо заниматься, а я всё время на гастролях, а жена ее не потянет.

— Какая-то серьезная?

— Африканский бурбуль.

— О, да. А почему именно она? Вы характерами с ней похожи? 

— Не знаю. Просто прочитал рассказ, как этот африканский бурбуль вступил в схватку со львом за хозяина и прямо у меня уважение к нему возникло.

— А вы себя с каким животным ассоциируете?

— Я? Не знаю. Подумать надо. Скорее всего, с павианом каким-нибудь.

— Павианы очень мощные животные, хорошо поддерживают социальные связи, строят семьи. Вообще очень перспективные в плане эволюции. Не самое плохое животное вы выбрали для образа и подобия.

— Да, но у обезьян есть одна особенность: они не умеют работать сообща.

— Им мешает, наверное, слишком большое чувство собственного достоинства?

— Не знаю. Были опыты над приматами в институте под Питером. Клали маленькие камни, под них прятали компот, который обезьяны очень любили. И они спокойно камень сдвигали и компот выпивали. А потом положили камень, который каждый по отдельности не мог сдвинуть, но вдвоем они смогли бы. И нет, не получилось. Потому что у них нет слова. И они договориться не могут.

— Вы, оказывается, увлекаетесь биологией. Столько интересных фактов рассказали из жизни человека и животных.

— Я очень этим увлечен, потому что считаю, мы неправильно себя ведем. Мы здесь гости, на этой планете, причем не очень удачный вариант. И мы не имеем право так распоряжаться нашей планетой, как мы ею распоряжаемся. У нас сейчас все говорят о чем угодно (понятно, темы какие: кризисы, войны, специальная операция), а тем временем вот уже несколько лет подряд (я просто за этой темой слежу) мы, человечество, очень сильно меняем экобаланс. Даже не в плане парниковых газов, у нас на Земле стало очень много машин и когда они едут, вы видите сколько мошек у нас на стеклах. Мы сокращаем тем самым популяцию птиц, потому что они плодятся, когда знают, что будет пища, а этой пищи всё меньше и меньше. Особенно полезных жуков, а личинки этих жуков питались раньше личинками огнёвки. Вы не представляете, какое количество лесов сейчас разрушается этой огнёвкой. Мы волей неволей стали менять экологию так, что это нам все аукнется в ближайшее время.

— Человечество не готово отказаться от каких-то приятных вещей, например, быстрых способов передвижения.

— Надо просто денег дать на фермы, которые этих жуков выращивают, чтобы в природу их выпустить и они бы вредителей уничтожали, в том числе огнёвку.

— А вы больше склонны верить в божественное происхождение человека или в результат эволюции?

Я верю в инжиниринг, в креационизм разумный. Потому что слишком много вещей, которые в эволюцию никак не вписываются. Вообще никак. Эволюция это та же вера, что и вера в происхождение от Бога. Есть инжиниринг. Как он работает во Вселенной? Персонализирован ли он? Не знаю. Но существует идея, которая воплощена в биологический объект. Дельфин, например. Представляете, на какой скорости он плывет? Он хватает мелкую рыбешку и переплывает любые препятствия, потому что у него эхосонар работает с потрясающей скоростью. У него есть специальная трубочка, как продолжение трахеи, а здесь на лбу жировая мозоль, через которую какой-то звук, который он издает, рассеивается как радар, возвращается к нему в эту трубочку, и это происходит моментально, и он ориентируется, даже не видя и не нюхая ничего. Просто по радару. И понимаете, в чем дело? Каждая по отдельности деталь этого аппарата ему в принципе не нужна. Если была эволюция, то она тоже инжиниринг, потому что одно без другого невозможно, это должно развиваться всё сразу. Ну какая эволюция?

Сергей Трофимов в редакции "МК" Фото: Наталия Губернаторова

« Есть вещь, которая уравнивает всех — это смерть».

— Вы в детстве пели в церковном хоре?

— Нет. Я в детстве был пионером, потом комсомольцем, как и все. И верил в построение светлого будущего. И не ошибся.

— Это информация распространяется в интернете.

— Так я уже тогда был взрослым.  

— Это повлияло на вас как-то?

— Наверное.

— В плане эмоциональном или в плане развития голоса?

— В плане познания. Но я для себя открыл знаменный распев, о котором раньше вообще не слышал. Мощная штука.

— Применяете в своем творчестве?

— Да.

— Вы склонны соблюдать какие-то церковные традиции, признаете таинства: венчание, крещение?

— Да, но это как обряд, не более.

— То есть в принципе вы больше агностик?

— Ну да, потому что я не понимаю, какая связь между РПЦ и Христом с его учением. По-моему, это разные организации.

— Что думаете о рублевской «Троице»?

— Ну, написана в византийской технике, ранняя русская иконопись.

— То, что ее выставляют сегодня в храме, вы это одобряете? 

— Не знаю. Мне как-то всё равно.

— В вашей жизни случались чудеса?

— Случались – я родился.

— Это скорее чудеса, которые случились в жизни вашей мамы.

— Почему? Я-то тоже к этому отношение имею.

— Некоторое. А в процессе жизни?

— Ну да, было дело иногда.

— Не хотите рассказать?

— На то оно и чудо, чтобы было чудом.

— Были какие-то мистические встречи?

— Да, да, да.

— Держите в секрете?

— А зачем об этом? Это личный опыт. Что толку делиться этим с человеком? Делиться надо, если ты находишься в контакте с человеком, который тебе оппонирует и ты понимаешь, что он на той же волне, что и ты. А так: ну как я буду слепому объяснять, в чем преимущество Пабло Пикассо?

— Вы всем в жизни довольны, у вас всё сбылось?

— Абсолютно.

— Это не вызывает какое-то ощущение скуки: всем доволен, всё есть?

— Нет, наоборот. Вы не так поняли: я себя приучаю быть благодарным за то, что есть в каждый момент времени. Потому что все, что человек добивается в обществе, в материальных вещах — это всё не его. Он может быть супербогатым, супербедным, дураком, умным, но в конце просто есть вещь, которая уравнивает всех — это смерть.

— Вы не боитесь смерти?

— Не-а.

— А чего вы боитесь?

— А я ничего не боюсь. Человек, который верит Богу, он не может бояться ничего. Потому что с ним Бог.

— Очень сильная позиция.

— Я вам больше скажу: Ад это не котлы, это то место, где нет Бога.

— Тогда Ад достаточно большое пространство занимает. Потому что сейчас много мест, где нет Бога.

— Да, но я имею в виду… Это ощущение присутствия Бога на Земле. А человек зашоренный, человек, упертый в какие-то проблемы, которые, как ему кажется, он решает к лучшему, он не видит элементарных доказательство присутствия Бога на Земле. Вот ты вышел на улице, ты увидел цветочек, который из асфальта пробивается. Разве нет? Ты увидел девушку красивую, прошедшую мимо тебя. Разве это не присутствие Бога на Земле? И так далее и тому подобное. Этому надо просто уметь радоваться.

«Когда ты получаешь концерт на свежем воздухе, ты никаких отзвуков не слышишь, всё в тебе. Клёво!»

— Ваше творчество включает в себя разные направления: от шансона до рока. Это сложно, когда вы так многогранны?

— Это сложно в техническом плане, потому что нужно быть в теме и очень много референсов слушать, чтобы получить то, что ты хочешь. Но это чисто такие, технические вещи, инженерные.

— А в плане публики? Приходят любители всех жанров или, наоборот, «мы бы хотели вот это, зачем нам это»?

— Не знаю, мне кажется, люди приходят, которые тянутся к красоте и к могучей харизме. (Смеется.)

— С чего вы начинали, с какого жанра? 

— Я начинал вообще с арт-рока. Это у нас была институтская группа, она называлась «Кант». Музыка была жутко заумная. Но пришлось потом упрощать, чтобы взяли в филармонию работать. Всё равно мы в основном по колхозам и совхозам Тульской области колесили при советской власти. Кстати, некоторые вещи заходили. Потом поняли, что заходят все-таки произведения, где есть текст, потому что русские люди в первую очередь текст воспринимают. Ну и так потихоньку трансформировалось творчество.

— Известно, что все люди, которые имеют советскую закваску и прошли путь советского артиста, где требовалось и образование музыкальное, и такой опыт работы по колхозам, они добились популярности методом «сарафанного радио». А сегодня, понятно, что люди получают популярность через пиар. Зачастую становятся популярными, а потом начинают петь, что достаточно странно. Что выгоднее, какой путь ближе к успеху?

— Я не могу судить, как это сейчас происходит. Хотя я понимаю, что время абсолютно другое, цифровое. И коммуникации больше стало. Если раньше мы узнавали от Севы Новгородцева, что существует такая-то и такая-то группа, то сейчас интернет открываешь, а там просто всё сносит. И очень мало гидов, которые по музыке ведут. Потому что я не понимаю, как можно в плейлист в жанре «блюз» записать Pink Floyd или AC/DC? Однако это происходит на самом деле. И как американцы делают, у них просто «кантри-мьюзик» и там открываешь: а там всё — от рэгги до блюграсса. Надо как-то всё это дело классифицировать, чтобы было попроще тому, кто хочет найти ту музыку, которая ему нужна. Как мне кажется. А пробиваются сейчас в основном блогеры. Меня дочь познакомила, когда китайская чумка была, мы все дома сидели, она говорит: «Пап, давай ты станешь блогером» и показала мне распаковщика. Там мужчина моих лет, в очках, с бородой, побитый жизнью, снимал на телефон, как он принес из магазина какую-то коробку, долго ее раскрывал, потом еще какую-то бумагу доставал. Всё это он комментирует. Я не втыкал: «Дочь, что мы смотрим?» — «Это распаковщик, — я ж тебе говорю». — «А на хрена мы это смотрим?» — «Да у него два миллиона подписчиков». И мне стало не по себе.

— Но вы не соблазнились таким путем заработать подписчиков?

— Нет, хотя понимаю, что монетизация именно этим и достигается.

— Это дело принципа — не заниматься ничем подобным или вы не чувствуете способности к такому?

— Да неинтересно. Жизнь одна, зачем ее так тратить. А то бы я сделал какой-нибудь конкурс «Кто быстрее задницей воздушный шарик надует». Это был бы самый смотрибельный конкурс.

— Ну да, наверное. Вы сегодня потеряли публику в других странах? 

— Я даже не знаю. Просто сейчас коммуникации нет. А год назад приглашали на фестиваль в Польшу, Чехословакию. Да и на Украине у меня было много людей, с которыми была полная коммуникация. Наверное, нет, не потерял. Те, кто слушали, они понимают, что всё условно.

— Когда это противостояние закончится (ну всё же заканчивается в этой жизни), вы легко поедете в эти страны выступать?

— Закончится не противостояние. Противостояние это как некая частность общего процесса. А будем говорить так, раз в несколько тысяч лет меняется просто… Вы смотрели телевизор 1К и вдруг появляется 4К, и по 4К показывается совсем другая программа. А поскольку человеку свойственно привыкать, он по сути своей консерватор, то он хочет продолжать смотреть 1К, а этого уже не показывают. То есть приблизительно так. Я не знаю пока, смогу ли я заниматься творчеством в этих 5К. Может, я тоже останусь на том уровне, где был.

Сергей Трофимов в редакции "МК" Фото: Наталия Губернаторова

— Будем надеяться, что сможете. Вы же так много преодолели на своем пути.

 — Не знаю. Надеюсь.

— А ваши творческие достижения в самое ближайшее время каковы будут?

— Пишу, пишу. Вот сейчас будет в Москве концерт, 16 июня. Готовимся, репетируем.

— Ждете его?

— Я жду, мне площадка очень понравилась. Зеленый театр ВДНХ. Это прямо мое.

— Открытая площадка?

— Ну да.

— Вы любите на свежем воздухе?

— Ага.

— А еще бы хорошо ночью, в грозу.

— Тоже неплохо. Для меня самый жуткий концерт это выступать где-то на спортивной площадке закрытой. Бедные люди, которым приходится там слушать. Эхо, акустика, на аппарате сэкономили и в общем… А когда ты получаешь концерт на свежем воздухе, ты никаких отзвуков не слышишь, всё в тебе. Клёво!

— В вашем предстоящем концерте какая у вас будет самая любимая песня?

— А их нет, любимых песен. Есть общее состояние концерта. Если тебя несет, то все песни любимые.

— Это зависит от публики или вы выходите с таким настроением, а публика уже работает под вас? 

— От многих составляющих зависит. От того, как ты проснулся утром, как позанимался спортом, какой у тебя настрой на концерт.

— Что вы чувствуете, когда слушаете аплодисменты? Какие у вас мысли бывают?

— Благодарность. За то, что услышали и прослушали.  

— Для вас это некая кульминация, или кульминация весь концерт, а это просто расслабление?

— Нет, это искреннее чувство благодарности зрителю. Потому что по сути всё, что я делаю, я делаю для того, чтобы разделить с публикой то, что я делаю. Когда человек разделяет — и эмоционально, и духовно то, что я со сцены творю, — это высший катарсис просто.

— А были у вас провалы?

— Были, конечно.

— Переживали?

— Ага.

— Думали: больше никогда не выйду на сцену?

— Просто делал выводы. Значит, что-то было не так. А что было не так — надо было найти и исправить.

— Если бы сейчас начать всё сначала, вы бы пошли тем же путем?

— Нет, конечно.

— А каким бы пошли?

— По классике: мы пойдем другим путем. Да не знаю, честно говоря.

— А вы сейчас много гастролируете?

— Да.

— Это же очень большая работа и она, сегодня, достаточно бесполезна — переезды и аренды концертных площадок дорогие, а зрители небогатые. Вам не жалко ее делать?

— Я же шут, клоун. А люди хотят праздника. Хлеба и зрелищ — с Древнего Рима ничего не поменялось. По сути своей человек как был, так и остался. И если есть возможность хотя бы 40-50 людям поднять настроение и от каких-то мыслей избавить на короткое время, — это мое призвание.

— Вы работаете летом в курортных городах?

— Нет, в последнее время мы на каких-то фестивалях работаем.

— Просто так складывается или вы не любите праздную летнюю публику?

— Да мне вообще нравится летом отдыхать, честно говоря.

— То есть вы сейчас отработаете и отдыхать?

— Нет, я отработаю, потом еще отработаю, потом еще немного отработаю и потом отдыхать.

— А вы работаете на заказных концертах?

— Конечно.

— Для вас это нормально, что вас заказывают на свадьбы?

— А какая разница? Та же публика.

— Но это выгоднее?

— Не то что выгоднее. Просто работа.

— Не разделяете: куда позвали, туда и едете?

— Да.

— Не делите, значит, публику на высокодуховную и невысокодуховную?

— Ой, слушайте, кто я такой, чтоб судить о публике: кто там высокодуховный, а кто не очень высокодуховный.

— А где больше любите работать: в Москве или в Питере?

— Вот не могу сказать. А еще Казань. А еще Нижний. Так тяжело выбрать.

«Боюсь потерять Настюху, жену свою»

 — Все ваши цели в жизни достигнуты? 

— А что такое цель? Цели как таковой нет. У самурая нет цели...

— Есть только путь?

— Да. Потому что цель – это не ты знаешь, это знает тот, кто тебя создал.

— Вы не завистливый человек, исходя из такой позиции?

— Нет, я, конечно, завидую.

— Кому?

— Дайте подумать. Хотел сказать: Соломону. Но что ему завидовать? 320 жен, куда это. Несчастный малый. Нет, пожалуй, никому не завидую.

— А коллегам? Кто-то более удачный, успешный, может, более талантливый, например?

— Вы про Паганини?

— Да.

— Ну да – сволочь.

— Паганини вы завидуете?

— Еще Бах всем подсуропил. Куда ни кинь — там Бах.

— Ну по крайней мере мы нащупали, с кем вы себя сравниваете.

— Нет, просто они раньше были.

— Вам везло в любви?

— Да.

— Много раз?

— Постоянно.

— В бывало, что девушки вам когда-нибудь отказывали?

— Да, постоянно. (Смеется.) Потому и везло.

— Для вас это была большая проблема? Вы расстраивались, переживали, гневались или подходили философски?

— По поводу чего именно?

— Какие-то неудачи любовные, бывали же они у вас?

— Бывали, конечно. По молодости. Тогда, наверное, расстраивался. А сейчас это воспринимается как просто прикол какой-то, юношеский.

— У вас два брака?

— Да.

— А отношения хорошие между семьями вашими?

— Нет, вот в этом плане я не научился. У меня есть друг, у которого 8 браков и 14 детей. И они все друг с другом дружат. Вот как так?

— Бывает.

— Да.

— Вы сожалеете, что у вас не так?

— Да нет, я ни о чем не сожалею вообще.

— У вас просто броня философская: ни о чем не сожалеете, никому не завидуете, ни о чем не мечтаете.

— Извините, такой уродился урод.

— Таким уродились или таким стали в процессе жизни?

— Скорее стал.

— Вас закалили удачи или неудачи?

— Вы знаете, получилось как-то так, что я когда школу закончил, у нас компания такая организовалась, студентов и не только, там и актеры, и режиссеры, и музыканты, и поэты были. И был у меня один наставник, уже взрослый парень, 27 лет, который правильный был, и подсадил он меня и на философию, и на всякую правильную литературу, и на музыку правильную. Вот ему я очень благодарен.

— Вы до сих пор общаетесь?

— Нет.

— Вообще у вас много друзей?

— Друзей немного.

— Но они все близкие?

— Да.

— Старые, из юности?

— Из юности, из молодости.

—— У вас хорошая форма, занимаетесь спортом?

— Стараюсь.

— Каким?

— Прыжки на месте. (Смеется.)

— Вообще, говорят, очень сильно тонизирует тело, хотя, казалось бы, простое упражнение. А любимый вид отдыха?

— Чтобы было где поплавать, опять же спортом позаниматься и походить куда-нибудь в дальние пешие прогулки и на велосипеде.

— Вы велосипедист?

— Ну да, люблю я это дело.

— Один или в компании?

— Мы с моей Настюхой.

— Иногда бывают велосипедные экспедиции. Люди ездят по всему миру.

— Нет, сейчас это нереально, вы ж понимаете. Сейчас-то куда вы поедете? Через литовскую границу.

— Я знаю людей, которые в Иран ездили.

— Ага, ночью, без фонарика.

— Вы вообще любите путешествовать?

— Вообще, да. Но поскольку у меня вся жизнь на колесах, то, наверное, уже нет.

– У вас были какие-нибудь встречи, которые определили что-то в вашей жизни? Неожиданные встречи.  

— Ну да, на одном из концертов я встретил свою супругу Настю.

— Она была вашей поклонницей?

— Стала.

— Но не была?

— Не была.

— Вы провели большую работу, чтобы она стала вашей поклонницей? 

— Да, концерта три.

— Ну это немало. Все-таки это не любовь с первого взгляда. Она поехала за вами по гастрольному маршруту?

— Было дело, куда-то я ее возил.

— Она вас не ревнует?

— Ревнует. Но она ревнует меня к Леди Гага, а та далеко.

— Ну, это правильная ревность, адресная, не просто так. Ну что же, время нашей встречи истекает…

— В нынешних временах это звучит весьма двусмысленно.

— Вы же не боитесь. Ни смерти, ни провала, ни одиночества, ни потери любви, ни за будущее детей.

— (Смеется.) Нет, потери любви я, пожалуй, боюсь. Боюсь потерять Настюху, жену свою. Не то что я боюсь, а это то, чего бы я... Я не представляю, как без нее жить.

— Сейчас многие жены заинтересуются: что же она такого делает, если про нее говорят такие вещи «не знаю, как без нее жить». Это очень большой комплимент.

— А вы знаете, когда человека любишь, совершенно не надо, чтобы он что-то делал или не делал. Когда настоящее чувство, то можешь сидеть просто рядом с этим человеком и молчать. Этого достаточно для того, чтобы быть счастливым.

— Пожелаем всем нашим читателям найти такую любовь.

— Это надо приехать в Люберцы, там такие женщины.

— Она из Люберец?

— Да.

— Фантастика! Я тоже из Люберец.

— Так что все езжайте в Люберцы, всё там. (Смеется.) Настюха, я тебя люблю!

Получайте вечернюю рассылку лучшего в «МК» - подпишитесь на наш Telegram

Самое интересное

Фотогалерея

Что еще почитать

Видео

В регионах