Его первым режиссерским опытом стала короткометражка «Профилактика повторных преступлений», где оленеводов на стойбищах призывают обезвреживать заключенных, сбежавших в 1946 году из лагерей ГУЛАГа. Полнометражный дебют «Трагедия в бухте Роджерс» состоялся в 2015 году и снят на Крайнем Севере — о трагических событиях 1935 года на полярной станции на острове Врангеля, где погиб доктор. Сейчас Филипп уже сам активно работает как продюсер с начинающими режиссерами. С Дарьей Иванковой они выпустили документальную картину «Анатолий Крупнов. Он был» о создателе группы «Черный обелиск», с якутским режиссером Валентином Макаровым — игровую ленту «Джулур: мас-рестлинг», получившую немало наград. Вместе с продюсером Оксаной Лахно Филипп организовал кинолабораторию для чукотских детей и проявляет интерес к начинающим кинематографистам этого региона. Для них он — главный ориентир. Его путь от яранги до режиссерского кресла вдохновляет. Филипп привозит на Чукотку новые фильмы, проводит фестиваль. Многие удивляются тому, что на Чукотке есть кинотеатр, а не только бескрайние зимние просторы.
Как верно заметила продюсер фестиваля Оксана Лахно, если люди не выезжают с Чукотки, то кино и фестиваль для них — единственная возможность попутешествовать. «Мы говорим детям, что неважно, чем они занимаются — наукой, спортом, музыкой или кино. Главное — идти к своей цели, и все получится. Мы пытаемся их вдохновить, чтобы они поверили в себя. Важно, что Филипп тут свой, земляк. Он приходит в школы и для коренных ребят, приезжающих из яранг, становится примером человека, который чего-то достиг сам. Прекрасно, если у тебя кинематографическая семья. У Филиппа другая ситуация. Он с детства не имел к кино отношения и всего добивается сам. Это для ребят серьезная мотивация».
Мы разговаривали с Филиппом Абрютиным в Анадыре на кинофестивале «Золотой ворон».
— Как вы заманили зарубежных кинематографистов на Чукотку в период запретов и отмен?
— Многие страны, даже те, которые сегодня называют недружественными, хотят принимать участие в российских кинофестивалях. Мы получили три тысячи заявок со всего мира. У нас есть друзья из числа коренных народов, проживающих на Аляске. В силу разных обстоятельств они не смогли участвовать в фестивале. Кого-то могут не принять на родине после приезда к нам, если они не сделают определенных заявлений, проявят нейтральное отношение. Мы хотим, чтобы «Золотой ворон» стал окном в мир для жителей Чукотки и в сложившейся ситуации разворачиваемся в сторону ближайших соседей — Китая, стран СНГ и Южной Америки. Мы всегда получали много заявок из Китая, Индии, Турции, Африки, но ограничивали себя, поскольку у нас арктический фестиваль. В этом году расширили географию. Никогда еще к нам не приезжали кинематографисты Китая, Казахстана, Таджикистана, Ирана. Мы увидели множество вдохновляющих историй. Фестиваль должен морально и эмоционально поддерживать зрителей.
— Хотите сотрудничать с Китаем, снимать в копродукции кино?
— Нас очень интересуют Китай и Индия. Поскольку я совмещаю работу режиссера и продюсера, то хотелось бы выйти на большие зарубежные рынки. В Китае для продвижения российской культуры есть потенциал. Для меня это интересное уравнение. Совместное кинопроизводство с Китаем с последующим прокатом — заманчивая продюсерская история. Понимаю, что не так легко попасть на китайский рынок с учетом того, что там существуют квоты, есть своя специфика и цензура.
— Откуда возник интерес к кинематографу у вас, выросшего в тундре? Вы преподносите чукотским детям на тарелочке возможность попробовать силы в кино, организовали для них лабораторию. У вас-то ничего подобного не было.
— Я вырос в тундре, до шестого класса ездил по ней. Когда возвращались в Билибино, ходил в школу, где меня ругали за то, что я говорил, что река имеет душу. Я же со старейшинами общался в стойбищах. Туда приезжали мои родители-медики для оказания медицинской помощи оленеводам. Я активно перенимал чукотский взгляд на окружающий мир, идущий вразрез с обычными представлениями о том, что такое одушевленный и неодушевленный мир. То, что было важно для меня, и то, что мы пытаемся привить местным детям, — это умение мыслить, не быть потребителем, в том числе информации и контента. Мы хотим, чтобы они учились что-либо создавать, коммуницировать с людьми. Наша лаборатория для того и организована. Мы часто не умеем разговаривать, понимать друг друга. У многих отсутствует чувство сопереживания. Эмпатия куда-то исчезает. В итоге люди — не люди друг другу, а не знаю кто.
Я с раннего детства изучал историю своего народа, что-то писал, отправлял свои опусы на литературные и исторические конкурсы: хотелось поделиться своими мыслями. В какой-то момент понял, что рассказывать истории можно и через кино. Они могут быть удачными или нет, талантливыми или не очень. Главное — уметь рассказывать. Это касается не только режиссеров и сценаристов, а народа в целом. Сохранять свой голос крайне важно, надо, чтобы он звучал. В школах мы разбираем хантыйские сказки, спрашиваем, какие чукотские сказки знают ребята. Случается, что дети называют «чукотские» сказки «Колобок» и «Репка», но иногда упоминают истории про наших чукотских богатырей.
— Такое ощущение, что на Чукотке людей словно вымывает. Они приезжают, отрабатывают срок и уезжают. Но есть и другие примеры. Поразил владелец гостиницы, приехавший в Анадырь 20 лет назад из Боливии, женившийся на местной жительнице. Батюшка в церкви тоже лет 20 живет на Чукотке, приехав из Поволжья. Он сказал, что прихожане меняются каждые пять лет — не запомнить.
— Зрительская аудитория на фестивале в этом году тоже изменилась. Почти не было знакомых лиц. Мы с детьми потому и занимаемся, что это наша будущая аудитория. Несколько ребят, работавших у нас волонтерами, поступили в творческие вузы, загорелись кино.
Синдром вахтовика существует. Вахта может длиться сезон или 20 лет. Что такое синдром отложенной жизни? Люди приезжают на Чукотку и рассуждают примерно так: я потерплю, заработаю денег, потом уеду и заживу. С этим бороться сложно, поскольку это изначальная установка. Но здесь живет огромное количество людей, считающих Чукотку своим домом. Они получают удовольствие от каждого дня. Когда мы в Угольных Копях показывали мультфильмы, привезли туда режиссера анимационного кино и дважды номинанта «Оскара» Константина Бронзита, актера, а теперь и режиссера Дениса Бузина, нам сказали, что это крайне важно. А то у нас каждый раз как день сурка. Есть три месяца в году, когда мы едем в отпуск и живем на полную катушку. А потом сюда возвращаемся и ждем, когда опять наступят три желанных месяца отпуска.
Такая позиция не совсем верная. Жизнь на Чукотке дает огромное количество поводов различать дни между собой. Это не день сурка. В Доме народного творчества в Анадыре работают кружки, а на другой стороне, в Угольных Копях, — потрясающая школа, с копиями Кандинского на стенах, современными классами. Но многие не настроены это воспринимать. Те, кто относится к Чукотке как к чему-то временному, многое теряют.
— Вы живете в Москве и постоянно возвращаетесь на Чукотку, привозите новые фильмы. Тянет на родину?
— Нас пригласили в Анадырь в 2016 году — провести мероприятия в честь Года российского кино. Мне позвонили и сказали: «Филипп, ты же отсюда. Приезжай!» Я приехал, показал свой фильм, короткометражки. Мы ничего не планировали, но зрители спрашивали, когда опять приедем. Для них это был глоток свежего воздуха. Мы пытаемся быть максимально простыми, лишены всякого пафоса, обходимся без красных дорожек. Я знаю фестивали, которые делаются серийно, с одинаковой программой, как на конвейере. У нас — ручная работа.
Хотелось бы поехать с фильмами в Билибино и Лорино. Люди оттуда пишут: «Все время Анадырь. А мы?» Анадырь — столица, с горячей водой, кинотеатром... Наша миссия — идти вглубь. Но невозможно разорваться. Надо снимать кино. Мы с Оксаной четыре года без отпуска.
— С вашей мамой Ларисой Ивановной я познакомилась в прошлом году в зрительном зале. Она все смотрит, участвует в обсуждениях. Ваши родители живут в Анадыре?
— Мама и сейчас в зале. Мои родители и брат живут через дом от кинотеатра, всячески меня поддерживают.
— Ваша мама — чукчанка. А папа?
— Папа — русский. Он на пенсии. Родители приезжают в Москву постоянно, но с возрастом перелеты переносить все труднее. Я родился в Билибино. Очень хочу туда поехать в июле. Это место силы.
— Вы учились во ВГИКе в мастерской Вадима Абдрашитова. Как считаете, почему он вас выбрал?
— Я часто думаю о том, как мне удалось попасть во ВГИК. Я же не на бюджет поступил, был коммерческим студентом. Денег у нас не было. Я отправлял письма в разные фонды. Ассоциация народов Севера меня поддержала, написала письмо Мамуту, и он оплатил мое обучение на первом курсе. После первого курса меня перевели на бюджет. Я очень много работал, был самым молодым на курсе. К Вадиму Юсуповичу поступали обычно взрослые мужчины, 35–38 лет. Наверное, он подумал, что благодаря 17-летнему человеку, каким я тогда был, могут зазвучать новые истории, поскольку я из далекого региона. Хотя для него, возможно, имело второстепенное значение то, откуда я. Самое главное — взгляд на жизнь, внутренняя энергетика.
Но это не счастливый случай — попасть во ВГИК к Абдрашитову. Для него, я уверен, вступительные экзамены были сверхответственным моментом, ведь он как мастер брал на себя ответственность за то, что дал шанс другому поверить в себя как в режиссера. Если сделать неправильный выбор, то можно поломать судьбу. В итоге у нас была крепкая мастерская.
— Помню ваш курс, где было несколько русских ребят из Германии и других стран, студент из Южной Кореи…
— И еще два китайца, вьетнамка, даже француз, который из-за нашего жесткого графика перешел к другому мастеру, где было полегче. С южнокорейским однокурсником мы созваниваемся. Он преподает кино в Сеульском университете, пишет сценарии для сериалов и мечтает поставить корейскую «Балладу о солдате». Он учился в МГИМО, а его супруга, тоже кореянка, на театроведческом факультете ГИТИСа. Она специализировалась на русской драматургии и привила ему любовь к Вампилову.
У нас была очень серьезная мастерская. Вадим Юсупович никогда не относился к кино как к ремеслу, считал, что если мы хотим о чем-то рассказать, то это должно быть для нас важно, иначе не стоит браться, тратить напрасно деньги, свое и чужое время. Он говорил, что режиссер должен быть образованным.
— Вадим Абдрашитов переживал, что его студентам не хватает образования, хотя ваша мастерская была тогда одной из лучших.
— Вы второй человек, который об этом говорит. Как-то мы зашли во ВГИК к Виталию Сидоренко, вспоминали Абдрашитова, и первое, что он сказал, — что Вадим Юсупович жаловался на нашу необразованность. И он был прав. В итоге мы с Оксаной сейчас учимся в аспирантуре Академии госслужбы на кафедре культурологии, пишем диссертации.
— Зачем вам это?
— Сразу после окончания ВГИКа я поступил в аспирантуру. Меня интересовало, как надо писать сценарии, но ушел в кинопроизводство, не сделал необходимый для диссертации минимум. Меня отчислили. Все время мечтал довести свое исследование до конца. В кино важно не бросать задуманное на полпути. И вот теперь я работаю над диссертацией, посвященной образу героя в жанровом, зрительском кино последних десяти лет. Я раньше о многих вещах не задумывался. Важно при разработке проектов учитывать, кому будет интересен наш фильм, каков его социальный эффект.
— Можете проанализировать эффект своего сериала «Саня, газуй!»?
— Отличный вопрос. Мы с Оксаной, придумывая проект, исходили из того, что почти нет фильмов о рабочих профессиях. А тут девчонка мечтает стать автослесарем. В нее никто не верит. Оксана придумала эту тему, а мне она поначалу показалась пугающей, поскольку интернет-сериал, где каждая серия имеет 25–30 минутный формат, требует от режиссера очень точной работы. Я боялся, что не справлюсь. Снять 25-минутный ситком для многих режиссеров сложнее, чем авторское полнометражное кино, где ты абсолютно свободен и можешь снимать в течение двух лет. Я внутренне сопротивлялся, пока не нашел для себя логического оправдания истории. Девушка росла с отцом-одиночкой. Папа заменял ей маму, а она ему — женское присутствие. Два разбитых сердца. Героиня взрослеет, и мне интересно, по какому пути она пойдет, будет развивать женское начало или все-таки мужское.
С актерами мы придерживались не сериального ритма, а киношного. У нас снимались Андрей Федорцов, Влада Ермолаева, Ольга Тумайкина. Когда рассказываешь историю в комедийном ключе, зритель ее легко принимает. Он постепенно погружается во внутренний мир даже самого нелепого героя, чувствует его боль и растерянность. Путь преодоления очень важен.
— Актеры не отказывались от ситкома?
— Не было ни одного отказа. Все работали с радостью. У нас на фестивале и в кинопроизводстве дружная атмосфера. За проявление непрофессионализма и безответственность есть кара. Но мы никогда не самоутверждаемся. На Чукотке так не принято. На Чукотке принято другое: если человек пришел к тебе в ярангу (традиционное жилище чукчей. — С.Х.), посади его, накорми, напои чаем. Если он захочет рассказать, зачем пришел, то выслушай его. Но сам ты не можешь об этом спрашивать. У нас не принято ругаться, вымещать зло на других. Чукчи по своей природе — народ-воин. За неправильный взгляд или слово может сразу «прилететь». Уважение к ближнему имеет жизненно важное значение. Работая в кино, мы тоже уважаем всех, с кем работаем. Рядом должны быть люди, которые не подведут.
— Об авторском кино думаете?
— Мы очень хотим его снимать. Мой папа рассказывал о своей стажировке в скульптурной мастерской. У него был товарищ, который все время что-то творил, отличался особым видением. А ему сказали, чтобы перестал витать в облаках и занялся бюстом Ленина. И он не справился. Профессиональные навыки необходимо оттачивать. В авторском кино они должны быть на самом высоком уровне. Многие мои земляки спрашивают: «Ты снял свой дебютный фильм на Чукотке. А дальше твои истории происходят в Москве, Уфе… Почему сюда не приезжаешь?» Важно набраться опыта, все попробовать, а потом уже заниматься тем, к чему ты шел. Этот путь занимает время. С каждым годом я все больше понимаю, что он правильный. Мы с Оксаной Лахно разрабатываем историю про Чукотку — сложный авторский проект, параллельно продюсируем документальную картину об эскимосском фольклорном ансамбле «Атасикун». Режиссер Ирина Калюжная, которая снимет ее, по образованию учитель музыки, занимается сохранением традиций и языка танца. Сама она чукчанка и занималась в нашей лаборатории. Мы планируем и большую игровую картину. Планов много.