С утра пораньше в этот заветный день вот какая картина маслом получилась: в одно и то же время на Первом «Служебный роман», на «Россия 1» — «Ирония судьбы». Да, Рязанов против Рязанова, но так уже было. А вот Мягков против Мягкова, больше того, Новосельцев против Лукашина — это интересно.
Мало того, «Иронию» в кои-то веки показали не на Новый год, 31 декабря, нарушили традицию. И прекрасно! Так еще подарили нам всем (здесь мужчины ничем не отличаются от женщин, они тоже могут и тоже любят) блистательного артиста Андрея Васильевича Мягкова. Чтобы помнили.
Вообще, Эльдар Александрович Рязанов выстреливал сериями, сочинение на заданную тему. Первый блин в отличие от известной поговорки удавался ему на славу, а второй — копия, которая всегда хуже оригинала. Смотрите: «Карнавальная ночь» — лучше не бывает; а потом через год аналог — «Девушка без адреса», уже не то. «Берегись автомобиля» — шедевр на все времена; через несколько лет «Старики-разбойники» — похоже, но вторично. И вот, пожалуйста, «Ирония судьбы», необыкновенная история со счастливым концом (нет, кому-то, конечно, не повезло: «Ипполит, где Ипполит? Эх, обидели такого хорошего человека»), в которую поверил весь Советский Союз; а совсем скоро — «Служебный роман», тоже о преображении двух взрослых людей на любовном фронте, но не совсем то. Так казалось.
Шли годы… «Служебный роман» вдруг стал подниматься, хорошеть на глазах, и в нулевые годы ХХI века, уже после распада Родины и физического ухода очень многих рязановских почитателей, вдруг превратился в неповторимую классику жанра; тут появилась, обнаружилась и глубина чувств, ощущений, и то самое преображение, которое бывает с людьми в момент наивысших, необыкновенных переживаний. Рязанов звал за собой в даль светлую, прочь от рутины жизни, к большой и чистой любви. И мы, старые и уже новые народившиеся зрители (которые и есть народ), откликнулись. Теперь «Служебный роман» как минимум не уступает «Иронии» — всегда, хоть в сотый раз, смотришь с удовольствием. Да, как хорошее вино. Так случилось.
Андрей Мягков почти всегда играл маленького человека, это его тема, гоголевская. В «Иронии» и в «Служебном романе» он показал, как красив может быть маленький человек, как свободен, способен на необыкновенный поступок, когда он влюбляется по-настоящему. Как выпрыгивает из серых буден, из ординарности, и тогда вся жизнь его расцвечивается такими разноцветными красками, таким колоритом, блестками, парадоксом, очарованием, что становится завидно.
«Так жить нельзя», — говорил на заре перестройки другой режиссер, Говорухин, правда, по другому поводу. «Так жить можно, нужно!» — утверждал Рязанов. И мы поверили ему.
Женя Лукашин — типичный представитель советской интеллигенции, хоть сочинение по нему пиши. Хирург в городской поликлинике, у которого не очень большая зарплата. Не коммунист, нет, не активист, один из многих. Он всё понимает про строй, про систему, партию власти, единственную и неповторимую, но принимает правила игры. Не светится, не высовывается, работает с утра до вечера, лечит. Знает Пастернака (и в «Служебном романе» тоже знает Пастернака: «…А ты прекрасна без извилин»), Евтушенко, расстрелянного в 38-м поэта Киршона («Я спросил у ясеня»), нашего любимого Александра Аронова, поет их под гитару. Правда, в фильме за Мягкова пел Никитин. Андрей Васильевич расстроился и выпросил-таки у Рязанова соло в «Служебном романе» — там Мягков поет исключительно своим голосом.
Лукашин шутит над словесными советскими штампами («Это город на Неве?», «Когда люди поют?» — «На демонстрациях поют. Когда выпьют, поют»), но за флажки не выходит, он лоялен. Такие, как он, преобразились в перестройку (как когда-то в оттепель), опять поверили в социализм с человеческим лицом, в реформы, ходили на митинги в защиту Ельцина. 19 августа 1991 года такие, как Лукашин, глазом не моргнув устремились к Белому дому на защиту хлипкой демократии, строили баррикады, безвылазно простояли там три дня и три ночи под дождем и победили, как им казалось…
Такие, как Лукашин, ничего для себя не взяли, не приобрели в новое время. Кто-то скажет: оказались на обочине. Он, Женя Лукашин (как его по батюшке?) с этим не согласится. В 1975-м ему было 36… Значит, сейчас… Если вы встретите идущего навстречу старика… всё в нем осело, поникло… единственный костюм, единственное пальто… Но глаза… В глазах все еще светится надежда. Это Лукашин и есть. У самого Андрея Васильевича Мягкова к концу жизни взгляд потух, и в отличие от его героя там отпечаталось только лишь разочарование. Он ушел в себя и в свою замечательную жену Анастасию Вознесенскую (директоршу рынка в «Гараже») и делил с ней общие беды и радости, не покидал ее, до последнего они ходили держась за ручку.
А Новосельцев — это такой же Лукашин, только у него мальчик и… еще мальчик. В отличие от Лукашина, который реально лечит, Новосельцев работает в бессмысленном статистическом учреждении, чего-то там подсчитывает, планирует. И еще он очень хороший человек («И отличный работник! А вы не знаете, так и не говорите!»), на таких мир держится. Хотя Рязанов изначально хотел его сделать несимпатичным, блеклым, несуразным, нелепым. Помните, Неёлова у Данелии в «Осеннем марафоне»: «Нелепая, вроде тебя?» Это она о Басилашвили.
Да, незаметный, рядовой, обыденный, но… какой красавчик! Мне больше всего нравится, когда в столовой Шура наяривает ему о Самохвалове, обнародовавшем для широкой общественности личные письма героини Немоляевой, а Новосельцев чуть не кричит: «У, чувырла!» — и с грохотом ложкой об стол, так, что вся жующая общественность вздрогнула. Умница!
Вот каким прекрасным может быть маленький человек. А может быть ужасным, глупым, страшным, как мягковский Карандышев в «Жестоком романсе».
Такой это был замечательный артист — Андрей Мягков. Я только хочу, чтобы вы его не забывали.