Тому, что в названии одной из лучших советских пьес о любви и государственной системе появилось второе название, есть свое объяснение. В непростом для страны 1996 году драматург сочинил продолжение легендарной истории, назвав ее «Перекресток». Режиссер Владимир Иванов совместил два произведения, сделав из более позднего современную драму, в которую и вставил пьесу 1967 года. Самое интересное, что ни одного слова или фразы из текста он не выбросил, никакой отсебятины в угоду времени и политической конъюнктуре себе не позволил. Хотя, слушая монолог героя, и я, и многие зрители были уверены в том, что вот это сегодняшнее, обжигающее слово вписано постановщиком для усиления актуальности момента. Но об этом позже.
Итак, старая/новая «Варшавская мелодия» начинается в аэропорту некоего курортного города в конце XX века, где в ожидании рейса случайно встретились два незнакомых пожилых человека — он, седой в летнем льняном костюме, и она, в очках, белой шляпе и многослойной одежде, что выдает в ней творческую натуру. Поскольку он не говорит по-английски, она переходит на ломаный, но вполне сносный русский. В ее интонации слышны снисходительность, интеллектуальное превосходство и даже вызов — не женский, а скорее мировоззренческий. Хорошо, что без агрессии. Европейская полька и русский человек на обломках рухнувшего Варшавского договора — их диалог вполне понятен.
После такой увертюры в следующей сцене пара, лишившись возрастного грима, окажется в Москве послевоенного 1947 года, в Московской консерватории, уже как студентка из «братской Польши» Гелена и свое отвоевавший, будущий винодел Виктор. Хорошенькая, в кудряшках, порывистая, неумелым женским вызовом прикрывающая неуверенность в себе. Он — солдат-победитель, солдат-освободитель, влюбится в эту гордую полячку. Советский и российский драматург Зорин пропустит их любовь сквозь годы, через три возраста, через две страны — СССР и Польшу, а также две системы — советскую социалистическую и новую, российскую.
Все у них хорошо — они встречают новый, 1948-й. Он подарит ей туфельки, на которые заработает ночными разгрузками вагонов, поцелует, сделает предложение. Несмотря на окружающую их и собственную бедность, все легко, забавно, как ее акцент и ошибки в русском. Так хорошо и до того мило, обаятельно-кокетливо с ее стороны и обаятельно-мужественно с его (по нескольким бесшумно плавающим вверх-вниз панелям-экранам, как в черно-белом кино, метет пурга с полетом одной заблудшей звезды по диагонали), до тех пор, пока советское правительство не примет закон, запрещающий своим гражданам браки с иностранцами. Их мир рухнул. Она все сразу поймет, а он пойдет по инстанциям, пытаясь добиться исключительного права для своей любви.
Следующая их встреча произойдет уже в Варшаве, через десять лет, куда он приедет в составе делегации, естественно, под присмотром представителя бдительных органов. Они встретятся в модном ресторане «Под гвяздами» («Под звездами»), где она — сама звезда, будет петь для него.
Это, пожалуй, самая сильная сцена спектакля. Решена вроде бы просто: сначала оба на авансцене у стола, затем разъехавшиеся панели-экраны откроют перспективу, где она в монохромном свете и светлом платье с черными неопределенной формы разводами поет по-польски и по-русски. Для него одного. Возрастного грима нет, но глаза… Это глаза взрослых людей, переживших вынужденное расставание, но ей кажется, что еще есть шанс, ведь сила их чувств и память сердца из 47-го жива. Но если солдату победить фашизм возможно, то систему не одолеть. «Обстоятельства сильнее», — скажет он. Полина Рафеева и Иван Захава (кстати, правнук основателя Вахтанговской театральной школы, ее первого ректора) играют сцену на разрыв. Сдержанно, тихо, испепеляюще, отчего становится жутковато. И это, конечно, заслуга режиссера, по косточкам разобравшего роли, чувства, которые исполнители не пережили просто в силу возраста, но смогли пережить на сцене.
Третья и последняя их встреча, случившаяся в Москве, в консерватории, где польская звезда выступала с концертом, из «Варшавской мелодии» режиссер перенес в пьесу «Перекресток». Она не сыграна, а рассказана в аэропорту состарившимся Виктором постаревшей Гелене — как нелепа была их та московская встреча. И кажется, что, находясь в почтенном возрасте, пожив, он наконец признаётся ей в своей давней ошибке, в предательстве их любви, что жила в обоих всю жизнь, но драматург, а вслед за ним и режиссер, до конца держат интригу. Как рассказал мне после спектакля Владимир Иванов, на рукописи «Перекрестка» мелким почерком автором написано: «Он не узнает Ее или не хочет узнавать».
Но в «Перекрестке», с которого началась и которым заканчивается история двух влюбленных, герой произнесет монолог, который сегодня заставляет вздрогнуть, — каким же провидческим он оказался.
— Из века в век мы лезли в Европу, рубили окна и стригли бороды, а наша порода неколебима, старообрядческая, аввакумова, — говорит старый Виктор. — Наверное, не нужна нам Европа, а мы и подавно ей не нужны.
На что она отвечает: «О да, я читала у ваших классиков, что у России — особый путь».
— Понять бы — путь это или крест. Я здесь смотрю на этих людей. Все беззаботны, все веселятся, им нет до меня никакого дела… А что они знают про двадцать первый? Двадцатый век еще им покажется легкой авантюрной прогулкой. Да-да-да! Все так и будет. Однажды Африка, остервеневшая от голода, нищеты, от беспросветности, Азия под ее полумесяцем ринутся на ваши уютные, ухоженные сады. И вы завопите: «Спаси, Россия!». И мы вас спасем, как спасали от Чингисхана, Наполеона, от Гитлера, от любой чумы. Стоит ей где-нибудь запылать и — надевай свою гимнастерку, залезай в свою кирзу… «значит, нам туда дорога», опять будем класть за вас наши головы…
Леонид Зорин, будучи талантливым и мудрым человеком, никогда не лез в политику и в конъюнктуре замечен не был. Но, выходит, он что-то знал, почти 30 лет назад написав такой текст и назвав свою пьесу «Перекресток». Мир сейчас стоит на безумном и опасном перекрестке, и куда двинется, не знает никто.
Исполнительницу главной роли Полину Рафееву после премьеры уже называют преемницей Юлии Борисовой. Аванс, конечно, шикарный, но то, что на вахтанговском небосклоне восходит новая звезда, сомнений нет, что и наблюдали зрители на премьере. Студентка четвертого курса необычайно органична, тонка, точна, притягательна, от природы профессиональна и в перекрестной «Варшавской мелодии» блистательно сыграла три женских возраста, о двух из которых не имеет ни малейшего представления.