Конечно, начинать следует с кукол. Художник Виктор Плотников создал сказочно-лондонский мир, населенный прелестными англичанами в самом различном техническом исполнении. Здесь и планшетные куклы, и паркетные, есть куклы-костюмы, в которые артист забирается всем телом — и тогда на сцене появляется самоходный большой барабан с грустным лицом или высоченная шарманка с обезьянками. Воспринимать этих кукол как нечто условное или тем более неживое — невозможно. Так устроена психика: ты сразу принимаешь кукольного персонажа за живого и реального. Тем более что рядом с куклами — живые артисты. Не только кукловоды, но и вполне самостоятельные персонажи. И первый среди них — Ефим Шифрин в роли ужасного, бездушного, жадного Эбенизера Скруджа.
Чудеса и фокусы начинаются с первой же сцены. Вот Скрудж появляется в виде гиганта — голова Шифрина возвышается над костюмом-домом, из окошек которого высовываются жалкие кредиторы. Конторщик Скруджа Боб (его играет Донат Гильманшин) появляется со своим сыночком Тимом на руках — и то, что малютка Тим — кукла, как-то даже не сразу понятно.
Когда Скруджу является призрак покойного Марли, который пытается спасти грешную душу своего компаньона, душа зрителя испытывает облегчение: Марли хоть и призрак, но совсем не страшный — такой белый, ватный, пушистый. Ведь в зале сидят маленькие дети, есть опасность, что их испугают мрачные диккенсовские страшилки. Но — рано радуетесь, друзья. Страхи непременно последуют. Но не сразу. Сначала — прелестный полет симпатичных духов над головами зрителей. Потом — перемещение Скруджа в прошлое, где он видит себя со стороны одиноким малышом, а потом и влюбленным юношей (все эти преображения героя — разумеется, куклы). И уж после того, как Скрудж заглядывает в дома своего племянника и клерка, где с изумлением видит, как радостно и достойно бедняки встречают праздник, появляется дух будущего Рождества. Он призван как следует напугать упрямого Скруджа, никак не желающего включить в себе человеческие эмоции. И ему это удается. В образе духа — полный набор кошмаров: черный плащ с капюшоном, коса, носатая маска чумного доктора и, наконец, о ужас! — маленький гробик… Малолетняя часть зала затаила дыхание — и вдруг… «Ой, какой чемоданчик…» — громко произнес детский голосок. Напряжение спало, а дух достал из «чемоданчика» скрипку — и зазвучала музыка.
Впрочем, музыка здесь звучит нон-стоп. «Рождественская история» — реальный мюзикл, в котором разговорные диалоги сведены к минимуму. Поют артисты великолепно. Понятно, что кукольный театр — искусство мультидисциплинарное, но то, что артисты здесь обладают такими недюжинными вокальными данными, вызывает восхищение. В спектакле есть даже своеобразный «хор» (на самом деле квартет), который, как в греческой трагедии, комментирует действие. Артисты поют на четыре голоса столь профессионально, что это сделало бы честь музыкальному театру.
Спектакль идет в сопровождении живого инструментального ансамбля. Музыка Андрея Рубцова — мелодичная, очень театральная, изящно стилизует «кельтские» мотивы. Очаровали пляски в ирландском стиле — особенно те, что танцуются руками, обутыми в балетки.
Алексей Франдетти, большой любитель и знаток Диккенса, придумал на основе классического сочинения английского писателя собственную адаптацию сюжета, интегрировав его в удивительный мультижанровый спектакль, главное достоинство которого — человечность и доброта. И важнейшая роль здесь принадлежит Ефиму Шифрину, которому в роли Скруджа удалось все — и драматизм, и вокал, и пластика, и движение образа от равнодушия к сочувствию. Шифрин играет эту роль не формально, не схематично — он проживает ее в лучших традициях русского психологического театра вместе со своими партнерами — артистами — и удивительно трогательными куклами. «Рождественская история» — история искренняя, без ложного пафоса, здесь есть юмор, но нет стеба, здесь есть чудо и мастерство. Короче говоря, все, что нужно для встречи любимого праздника.