Пока зрители рассаживаются по местам, по открытой до задника пустой сцене в разных направлениях как неприкаянный ходит прекрасный актер Александр Филиппенко — лицом бледен, костюм его черен, кистей рук из пиджака не видать. Ни дать ни взять — Призрак. Так и окажется: Призрак Гамлета-отца так и будет бродить, не смущаясь ни публики, ни караула Фортинбраса, ни королевских особ.
Надо сказать, что парочка — овдовевшая Гертруда и Клавдий, поспособствовавший ее овдовению, — забавляет с самого начала. Их первая сцена задаст тон трагедии о мрачном Эльсиноре и Дании, что «пострашнее всех тюрем мира». Впрочем, моссоветовский «Гамлет»-2022 будет вне политики.
— Люблю-люблю, — шепчет Гертруда (первая моссоветовская красавица Евгения Крюкова), прижимаясь к свояку, отчего-то похожему на отставленного недавно в Британском королевстве премьера Бориса Джонсона.
Поцелуи, лобзания, любовный шепот, милые подхихикивания нарочито демонстрируют интим отношений. На Клавдии (Сергей Юшкевич из «Современника» приглашен на эту роль) цивильный черный костюм и домашние шлепки без задника. А королева в белом пышном платье грубоватой простынной ткани и с открытой спиной — «молнию» впопыхах не успели застегнуть. И снова нежный шепот, усиленный радиомикрофонами: «Люблю-люблю, хочу-хочу…» По всему видно, что пара не вылезает из койки. Их голубиное воркование поддержано звуком шумно бьющихся птичьих крыльев — очевидно, с чердака королевских чертогов.
Пару еще раз покажут нам в койке, но не материальной, а условной — в окне прорезанного черного задника, в котором белеют гертрудовы плечи, клавдиевый торс и озабоченность в движениях и на лицах — отнюдь не судьбами страны.
Бледный Призрак обратится к принцу Гамлету (Кирилл Быркин), худосочному, но жилистому и лысому, как коленка, молодому человеку, разумеется, нервического типа. Явлены и остальные персонажи — Полоний (Валерий Яременко в дорогом костюме, точно какой-нибудь вице-президент солидной компании), Офелия (Анна Галинова — рыжеволосая толстуха из толстух). Папка будет звать ее Фелей вместо Офелии, а ее воздыхателя Гамлета — вообще «лысой тварью». Феля плюнет два раза в Гамлета в прямом, а не в переносном смысле и не промажет.
Как всякий упитанный ребенок, Фелька все время жует, пока папаша и братец Лаэрт (Митя Федоров) поочередно втирают ей про девичью честь смолоду. Гамлет нервно мечется по сцене — то в джинсах, спущенных до ботинок, то в трусах. А на заднем плане огромная массовка из барышень числом не менее 30 (вечерние платья с открытыми плечами) равнодушно посасывает IQOS и усталыми движениями изображает что-то сексуальное, но не обязательное. Численностью массовки Театр Моссовета, очевидно, отчитается за присоединенный к нему студенческий «Мост».
Примерно так в кратком пересказе выглядит Шекспир, переведенный на театральный язык Евгением Марчелли. Для своего «Гамлета» он взял прозаический перевод Михаила Морозова 1954 года, изрядно переписав его, дополнив или развив то, чего известный специалист по творчеству Шекспира не имел в виду. Рифмованный текст переписать сложнее, а прозу — на раз-два. Поэтому у Марчелли и Феля, и много прочего литературного дурновкусия.
А ведь Морозов, будучи первоклассным переводчиком, своему «Гамлету» предпослал очень конкретную инструкцию: «Его (перевода. — М.Р.) единственной целью является отразить с наибольшей возможной точностью семантическую сторону подлинника. Известно, какое огромное значение имеют для режиссеров и актеров, работающих над пьесой, смысловые оттенки исполняемого текста. Из этих, казалось бы, «второстепенных» деталей вырастают иногда целые образы. Для режиссеров и актеров прежде всего и предназначен настоящий перевод».
Но похоже, что Марчелли не нужен перевод для понимания смыслов и образов, — сам написал что хотел. Вопрос — как написал и что именно хотел, зачем в 2022-м и без того осложненном тяжелыми событиями году обратился к «Гамлету», а не к роману Горького «Мать», — остался без ответа. Про разврат и развал в королевстве? Может быть. Про неокрепшую детскую психику и плохую мамку? Отчего нет? Но есть сомнительный текст, сколоченный как дайджест, есть приемы из набора позавчерашнего современного театра, где в обязательном порядке крики и истерики, персональные или коллективные, изнасилование (идеально — матери сыном), трансвестизм (мужчины в женских платьях) и прочие штампы. Вот и готова плоская история с немотивированным монтажом сцен, зато с парой эффектных визуальных картинок.
Одна из них — «Мышеловка» с приездом актеров, похожих на угрюмых монтировщиков, которым полгода не платят зарплату. В качестве основного оформительского элемента художник Анастасия Бугаева использовала единственную деталь — пушистую новогоднюю гирлянду из белой бумаги, которые и в «Мышеловке» сложились в снежную гору. На вершине ее возникнет то Клавдий, запустивший яд в ухо своему спящему братцу, то Гертруда, клявшаяся ему в любви, а на деле через месяц выскочившая замуж, башмаков не износив.
Впрочем, текст переводчика про башмаки («...Через краткий месяц, прежде чем износились башмаки, в которых она шла за телом моего бедного отца, — вся в слезах, как Ниобея... Она, она... О боже!..) режиссер проигнорировал.
А безумие толстой Офелии и ее самоубийство? Убивается она «за кадром». А то, как убилась, зрителю доносит девчонка с остановившимися от ужаса глазами и в коротком черном платьице, что в предыдущих сценах молчаливо присутствовала рядом с Фелей. Так вот, эта носительница дурного известия, как глухонемая, кричит в зал нечто нечленораздельное про пруд, утопленницу, и от потрясения чувств с ней случается... оргазм. Еле сдержится глухонемая сирота, чтоб не повалиться на сцену и не забиться в оргазмических конвульсиях.
Секс в больших дозах пошел не на пользу и убивцу Клавдию, который ни с того ни с сего вдруг начнет харкать кровью: видимо, надорвался в койке. Как и режиссер на сцене — у того сил не хватило на финал. Суть финала Лаэрту кратенько изложит Клавдий: мол, шпага твоя, парень, отравлена и в кубке с вином яд. «Йод?» — уточнит педантичный Лаэрт. «Яд», — ответит Клавдий тоном, каким обычно разговаривают с наивными дурачками.
И все же один актуальный, смелый намек режиссер себе позволит — в сцене «Мышеловка» актеры скажут, что в столице, где сборы, естественно, больше, чем в провинции, сейчас запрещено играть. Такая дерзкая фига в пустом кармане.
Что касается актеров, то претензий ни к кому нет — все честно играют что велено. К тому же труппа в «Моссовете» пока еще приличная, но такой провинциальный, как в «Шекспиргамлете», а ранее в «Жестоких играх», подход в работе и ей собьет столичный шик.