Формат семейной саги очень благодарный. Он дает возможность рассмотреть проблему, интересующую авторов, в перспективе нескольких поколений — а при должном подходе к предметному миру создать настоящую, трехмерную кинореальность.
У Алексея Коренева и его команды эта многомерность получилась образцово, уж точно не хуже, чем у оскароносного фильма «Москва слезам не верит» (который тоже, добавим, очень даже достоин вдумчивого рассмотрения). Хотя монтажных склеек длиной в двадцать лет здесь, в отличие от фильма Меньшова, нет, но и без них быт, психология, ограничения и достоинства сразу трех поколений складываются в компактную матрешку, конца и края которой, похоже, нет вовсе: она растет из прошлого и продолжается в будущее.
И матрешка эта выходит познавательной, но вовсе не такой позитивной, как устремленная в будущее и тем истинно-советская меньшовская сага. Время здесь идет не «вперед», а скорее «по кругу», и как относиться к этому, автор указаний не дает. Наверное, со смирением.
Код квартиры
Если в оттепель — вот уж позитивное время для отечественного кино! — любили снимать фильмы в новеньких, с иголочки модернистских интерьерах, куда не взяли из прошлого всякие пережитки типа этажерок с бомбошками и статуэток с крыльями... Если в начале семидесятых в новенькую модную обстановку внедряли «ширму фамильную» и «бабушкину люстру» имени Жени Лукашина... То в конце семидесятых киноэкран воспевает идущие из прошлого «скрепы». На том и стоит Москва.
Подмечено, кстати, точно: мы ведь любим гордиться всем «коренным», обожаем незамеченные и незасвеченные «медвежьи углы», в которые еще не вступила железная пята реконструкции. Вот и здесь главная квартира, в которой происходит большая часть действия, квартира, где живут Галина Аркадьевна (Галина Польских), ее дочь Лида (Марина Дюжева) и зять Игорь (Евгений Стеблов), — это не то дореволюционная, не то сталинская жилплощадь.
В скобках: да, снималось все в павильонах «Мосфильма», но строили-то и обставляли преднамеренно — значит, в кадре тем более ничего случайного не может быть.
Итак, Старая Квартира (в нынешнем понимании), а тогда не слишком старая, но и не новенькая. Хорошая, даже очень: шутка ли, где-то между Новым Арбатом и Патриаршими, раз Игорь гуляет с маленькой Леночкой у Никитских ворот. Фотографии предков на стенах. Шелковые домашние халаты. Парадный завтрак из фруктов и ветчины в столовой, за старинным круглым столом, покрытым шелковой скатертью, и с дореволюционными чашками.
Вот он, код ценителей старой жизни: «Это же Кузнецов! Ты знаешь, сколько это стоит?!» И рояль в доме сюда же (представьте сразу площадь квартиры). И «Эту зиму мы должны провести в горах». Итак, мы попали в дворянскую среду.
Кстати, никак не вписываются в громадную высокую старинную кухню элементы современных на тот момент гарнитуров. Это сейчас мы знаем, что можно из современных элементов обустроить кухню любого размера. А тогда элементов-то было немного, выбор скудный, под 6- или 12-метровые современные кухонные блоки. Вот и смотрится нелепо. И хохломские половники а-ля рюс (вероятно, сувениры, модные тогда) это только подсвечивают. Как и жестяные банки «под голландские изразцы».
Квартира поделена на две части, сообразно иерархии: маме как хозяйке и ответственной съемщице побольше, дочери и зятю поменьше. Собственно, молодые живут именно в девичьей комнате Лиды: об этом говорят ее мягкие игрушки на шкафу. А когда происходит-таки (во имя маленькой Леночки) обмен комнатами, на поверхность появляется все, чем набита квартира: масса старинной мебели (кроме стульев — они чешские, 60-х годов, потому что именно тогда появились эргономичные выгнутые спинки), пылесос «Тайфун», венский дореволюционный («Тонет»), стул для пианиста...
Контраст с этим — не только опустошенная до обоев квартира эпизодического алкоголика во второй серии, но и действительно среднесоветская простая «распашонка» в Ясеневе, где живет продавщица с больным мужем. Вот там («Коробка она и есть коробка с дыркой для света») действительно типовая довольно свежая обстановка 60–70-х. Которая, как ни парадоксально, своим минимализмом хорошо гармонирует с посылом этой героини: вещи, как и бытовые ссоры, вообще не главное.
Генеральная уборка души
Галина Аркадьевна, в начале фильма застегнутая на все пуговицы, в середине картины находит себя сидящей в бывшей комнате дочери среди завалов отличных, отборных вещей, проще говоря — антиквариата. Картина, вазочки богемского стекла, отличный сервиз из ГДР, огромное трюмо и даже напольные часы.
А счастье? А счастья нет! Оно приходит только с любимым человеком. Итак, людьми и займемся, самое время.
Сама Галина Аркадьевна — совершенно типичная деловая женщина семидесятых. Английский костюм из юбки до колена и жакета с широкими лацканами, кожаный портфель... Дамы этого поколения не так уж и редко становились в Москве руководителями среднего и выше среднего звена. В отличие от «красных ткачих» поколения их матерей эти женщины изначально имели высшее образование — отсюда хорошие манеры и эстетический вкус (хотя бы и к прибалтийскому фарфору и текстилю).
Но по жесткости манер и дресс-кода Галина Аркадьевна почти сравнялась с Людмилой Прокофьевной из «Служебного романа» (кстати, оба фильма зрители получили одновременно). И, как и в случае с Калугиной, здесь наша героиня меняется, когда у нее налаживается личная жизнь: в одежде у нее появляется женственность в диапазоне от модных балахонов до облегающего черного платья.
Ее дочь Лида, музыкант (концертмейстер) — барышня еще более утонченная и женственная сразу. Гибкий характер, эмоциональность — еще одно отличие от мамы и тоже признак поколения. И тоже отображается в одежде: все изящно и модно, ничего грубого, но и никакой контркультуры.
Забавно, что в первые пару лет семейной жизни (то есть до того, как вышла замуж сама Галина Аркадьевна) героиня Дюжевой носит длинные волосы. А потом остригает их — и вот на маминой свадьбе она предстает уже не девочкой, но женщиной и хозяйкой, равной Галине Аркадьевне. С точно такой же короткой прической и в чуть более строгом, чем обычно, костюме.
Зато почти не меняется Игорь — молодой мужчина, сформированный эстетикой шестидесятых («Девяти дней одного года», например). Это тот инженер в ковбойке, который успешно защищает диссертацию, но безнадежно опоздал к оттепельной легкости и вольности, хотя именно к этому готовился и на это равнялся.
Как это, однако, понятно для многих из нас сейчас. Впрочем, куда более драматичный слом переживет Леночка — она 1975–1976 года рождения, проведет детство в ожидании «эры милосердия» в понимании советских людей, а получит в начале юности нечто совершенно другое... впрочем, мы уже выходим за рамки сюжета.
Ну да, есть надежда, что Леночка вырастет человеком «вневременным», таким, как отчасти мама и уж точно художник Николай Павлович, ставший мужем Галины Аркадьевны. Герой Евгения Евстигнеева, пожалуй, максимально независимый человек во всем этом сюжете. Художник — но при этом выламывается из богемного дресс- и поведенческого кода (борода, трубка, глубокомысленный взгляд). Любящий сын — но при этом четко ставящий на место свою авторитарную маму.
Вот и в личной жизни, будучи художником, полюбил человека совершенно другого склада. Он — и тут, конечно, немалая заслуга именно евстигнеевского дарования — в гробу видал все условности, почему и смог покорить полюбившуюся с первого взгляда женщину.
Без Изольды Тихоновны сюжет фильма, конечно, не сложился бы. Она одновременно живет по правилам художественной тусовки — блуза, крупные украшения, тюрбан, долгая нежная дружба именно с мудрым-просвещенным мужчиной из Грузии. Все это мелкие, но отчетливые признаки тогдашней серьезной богемы (те, кого могли позвать на вечеринку те самые Катаняны, настоящие, а не из «Иронии судьбы»).
Возможно, именно «небогемность», слишком большой градус советскости невестки (она эмансипирована, но «по-другому», чем принято в кругу Изольды Тихоновны) заставляют обострять отношения с Галиной Аркадьевной. А для нас отношения этих женщин интересны разницей в поколенческих подходах женщин-руководителей. Старая школа (Изольда Тихоновна) — вмешивается, говорит прямо, настаивает. Среднее поколение (Галина Аркадьевна) — отстраняется, обижается, активно пользуется сарказмом. Сейчас психологи бы назвали один стиль активной агрессией, а второй — пассивной.
Кстати, и в поколениях мужчин разница очевидна. Если Игорь не только вовлеченный отец, но и человек, легко моющий с женой и даже тещей посуду, стирающий пеленки, то Николай воспитан в более патриархальном духе. В сцене, где героини Евгении Ханаевой и Галины Польских спорят о том, что должен делать мужчина в доме, а чего не должен, он сидит, в то время как жена разливает чай. И хотя всецело поддерживает жену, не ощущает от этого сидения дискомфорта. Очевидно, потому что приучен: «Мужчина не должен болтаться на кухне, это немужское дело».
Смысл дышит, где хочет
«По семейным обстоятельствам» — фильм-созвездие, где малые роли внезапно становятся важнейшими и потому поручаются гениальным артистам: Владимиру Басову, Льву Дурову, Ролану Быкову. Да и алкоголик (Юрий Кузьменков), возрастная кокетка (Нина Дорошина), обменщица с больным мужем (Людмила Зайцева) — великолепны. Главное, что все они за свои считаные минуты экранного времени становятся ненадолго авторскими резонерами.
Эти герои внезапно заставляют задуматься героев главных — и тем поворачивают сюжет. Дедушка в исполнении Льва Дурова для Лиды делает то же, что продавщица с больным мужем для Галины Аркадьевны — оба открывают глаза на смысл жизни, не больше и не меньше. И даже смешной маклер-параноик в исполнении Басова дает матриарху Изольде Тихоновне добрый совет — завести собаку.
А еще в монологах этих людей вдруг проступает нечто более глубокое, чем лежащий на поверхности сюжет «про тещу и зятя». Вышедшая в тираж актриса, которая страдает от одиночества и заманивает к себе мужчин объявлениями про обмен... Логопед, который лет сорок назад (то есть в тридцатые!) лишился родителей и на фоне развода дедушки с бабушкой навсегда приобрел «фифекты фикции».
Женщина, курящая «Родопи» в скромной типовой квартире, рассказывает о болезни мужа так, что мы, нынешние, отлично понимаем — онкология, какое там сердце, дань тогдашней цензуре. Кстати, все ли помнят, почему проблему рака замалчивали? Чтобы не намекать на солженицынский «Раковый корпус»...
Ражден, возлюбленный Изольды Тихоновны, роскошный пожилой сван в национальной шапочке, отвечает, как и положено грузину, за изобилие и тем самым, пожалуй, почти равен Дионису (и появляется-то к концу, под рефрен «и я там был, мед-пиво пил»).
Как дух Творца дышит, где хочет, так и смысл создателя фильма может быть выражен чьими угодно устами. Хоть и «грешников» (как та балерина или маклер) — а почему нет, если разбойник вошел в царствие небесное?
И только советский человек, сыгранный актером, всегда игравшим советских людей, — заместитель Галины Аркадьевны (Николай Парфенов) если и резонерствует, то разве что самим собой, своим обликом. Он при своем понятном обаянии и простоте очевидным образом «обветшал» и перспектив уже не имеет.
Вокруг детей
Если резонерами становятся герои эпизодов, то сюжетные пружины в этом фильме двигает сам город. Так, богом из машины — в прямом смысле — становится «Волга»-такси, сводящая второй раз, и уже навсегда, Галину и Николая. Парикмахерская становится столь же важным перекрестком деловой активности, как и холодильник в приемной начальницы — признаком совмещения работы и хозяйства.
Кстати, ведь можно сказать и так, что этот самый холодильник — признак бессилия советской власти обеспечить нормальное разделение работы и хозяйства. А можно и предположить, что в этом синкретизме (когда на работе ты не только работник, но и человек) — сила советского времени.
В новых полукруглых шестнадцатиэтажках Ясенева, куда в те годы надо было от метро «Беляево» ехать минут сорок на оленях, растет новое поколение, такое, как Леночка. Новое поколение людей мегаполисов, которое уже тогда начало воспитывать под появившимся именно тогда лозунгом «Все лучшее детям». Если девочке нужен простор — продаем мебель.
Героиня Марины Дюжевой в начале второй серии фильма поет песню — до сих пор довольно популярную в караоке. «Летят самолеты, считает нам годы кукушка, И все это вместе планета людей». В запоздалой стилистике музыки easy-listening (привет и пока, шестидесятые!), с березками и кукушками (привет, культура хиппи с культом мира и природы!) — эта песня, кажется, выражает надежды того поколения уже не на светлое будущее, но хотя бы на мир без войн и в гармонии с природой.
Через десять лет после премьеры фильма эти самые «общечеловеческие ценности» будут воплощать на государственном уровне — с последствиями столкнется поколение Леночки, которая росла для одного мира, потом переучивалась на другой, а сейчас, уже устав удивляться, живет в третьем...
Ну а пока на дворе конец семидесятых — и хрупкая, но от этого еще более отчаянная вера в то, что все будет хорошо. Потому что есть простые истины, которые гласят, что люди дороже всего остального. И, в конце концов, это по сей день не удалось никому опровергнуть.