— Ты же не совсем молодой уже человек, не юноша бледный со взором горящим, как тот же «Папин Олимпос». Целый жизненный путь уже пройден, какая-то часть уже прожита, все испробовано, уже принято решение в сторону музыки, и это не лихое какое-то решение в жизни, я правильно понимаю? Оно неспроста.
— Да, мне сейчас 27 лет, и музыкой я начал заниматься очень поздно. Поэтому как музыкант, можно сказать, я молодой. Первую песню я записал и выпустил в 21 год, альбом вышел позже, в начале 2018-го.
— Это «Тихий океан»?
— Да, я выпустил альбом и забыл про него, начал заниматься моделингом. Уехал работать в Китай, но там мне не понравилось, было не так, как я ожидал, да и не вовремя. Потом я понял, что музыка — это все-таки круто, вернулся в Россию и начал работать над вторым альбомом. Вот только тогда у меня началась жизнь музыканта, я начал ездить на гастроли, выступать.
— Тогда ты свежий, конечно, музыкант, новая кровь…
— Как музыкант — свежий, просто до этого я много чем занимался. Вот недавно мне парнишка какой-то из подписчиков пишет, мол, скажи, а как ты жил до того момента, как музыка стала тебе приносить какой-то доход, чтоб ты смог на это жить? Ты бичевал? Как поколение музыкантов из 80-х в Советском Союзе, которые сторожами работали, а все остальное время музыке уделяли? И я ему написал целый список того, чем я занимался, кем работал. В основном деятельность была плюс-минус творческой: организация различных творческих процессов, реклама, журналистика... Это позволяло не сидеть в офисе, не тратить много времени на чьи-то проекты, а стараться что-то свое придумывать, себя реализовывать.
— Сейчас это обычная практика, а в 80-х они были вынуждены работать сторожами, потому что если ты нигде не работаешь, то тогда сидишь в тюрьме за тунеядство или государство найдет тебе другое применение… Я подумала, что ты ребенок богатых родителей, честно говоря. Или у тебя простая рабоче-крестьянская семья?
— Абсолютно так, я из обычной рабоче-крестьянской семьи из Астрахани. Это степной многонациональный город с населением в полмиллиона. Я вырос в микрорайоне, который в народе называется Бабайка (микрорайон Бабаевского). Это один из самых криминальных районов. Там много сельских, выходцев с Кавказа, ну и, соответственно, менталитет достаточно бойкий. Мы там получили квартиру, когда мне было 6 лет, а до этого, до шести лет, мы жили на Больших Исадах, в районе, где цыгане живут. Исады — это такой среднеазиатский диалектизм, обозначает «рынок». В 90-е это было лютое место... Отец на заводе работал, водителем, а мама тогда работала на железной дороге, и им еще давали квартиры. Нам дали квартиру на Бабайке. Можно сказать, это район рабочих, частично промзона. Все люди, которые нас окружали: соседи, друзья родителей, — были одного социального слоя. Когда отец говорил, что мы бедные, я удивлялся, ведь мы неплохо жили по сравнению с теми, кто живет на Бабайке. Я получил хорошее воспитание, за которое благодарен своим родителям, но при этом моя семья была совершенно не творческая и никак не относилась ни к творческой интеллигенции, ни к чему такому. Мне в творчество путь прорубать приходилось вопреки всему, потому что, по родительскому мнению, я должен был идти работать на завод. Отец думал, что, когда он выйдет на пенсию, я сяду за его баранку. Но я отказался. Когда мне исполнилось 18 лет, он мне подарил обучение на права, сразу категории В и С, чтобы, если что, у меня всегда была баранка в руках. Конечно, я получил права, даже водил здоровый такой «ЗИЛ». Это был единственный раз, когда я садился за его руль.
— Невозможно представить все, что ты рассказываешь про Бабайку и «ЗИЛ», глядя на твою эльфийскую внешность. Я думала, ты даже в школу не ходил в нашу.
— Да я в лютейшую школу ходил! На самом деле я всегда был творческим, но как-то приходилось выживать, адаптироваться. Я ходил в школу, где было очень много сельских, много кавказцев. Но тогда никто никому еще не предъявлял за шмот, но много предъявляли за отсутствие физической силы или агрессии.
— Наркотики, наверное, были?
— Я не знаю, тогда еще не начались эти спайсы, соли все… Я выпустился раньше, чем это началось. Но позже, когда я уже занимался творчеством, я узнал, что многие из самых «передовых» ребят из моей школы поумирали от солей и спайса, кто-то сейчас в тюрьме. Я вырос в таком контингенте. Конечно, он мне не нравился, он был совершенно чужд мне, и я почувствовал некоторую реализацию, внутреннее пробуждение экстраверта и дельца, после того как я нашел своих людей, своих друзей. Это было уже, когда я стал выбираться в центр, мне было 14–15 лет, и я стал приобретать какую-то самостоятельность. Я познакомился с друзьями, которые сильно повлияли на меня и раскрыли мой творческий потенциал. Один из таких людей — Леша Ситис, мой самый близкий друг того периода жизни. Мы много что с ним начали делать вместе, и, в принципе, моя музыкальная деятельность тоже началась благодаря ему, потому что он начал заниматься музыкальными инструментами. И я подумал, что раз мой друг может, значит, и я могу. Я за ним повторял изучение музыкальных инструментов.
— А первое что было?
— Сначала блок-флейта, она самая простая, потом гитара, фоно, балалайка, потом меха…
— Приходилось драться в школе?
— Да, приходилось.
— Просто ты сказал, что гнобили, если нет физической силы.
— Просто я очень такой человек милосердный, жалостливый…
— Вполсилы бил?
— Можно сказать, больше для отвлечения внимания, потому что тогда в школе было такое развлечение — хлеба и зрелищ, гладиаторские бои. Брали каких-нибудь парней или девчонок и стравливали, чтобы они там дрались. Интернета тогда еще не было, телефонов толком не было, развлечений никаких.
— У нас была игра в детстве, называлась «Мясо». Чертился квадрат, внутрь загонялись люди по жребию, и снаружи были люди, независимо от пола. Те, которые снаружи, пытались вытащить тех, которые внутри. Вот там происходили избиения в мясо, с разрывом одежды и так далее. Поэтому игра так и называлась. Играли все…
— Это добровольный слэм. А то, что у нас было, это больше психологическое давление. Не думаю, что кто-то кайфовал от этого. Ну, это такое время было. Я не могу сказать, что у меня одного такая школа была, да все школы такими были, ну, может, в центре какие-нибудь лицеи, гимназии отличались. Но в таких отдаленных районах, промзонах все было то же самое в начале нулевых. Было жестко все. Поэтому я, конечно, белой завистью завидую детям, которые сейчас учатся.
— Видно, что музыкой ты занялся не для денег, в тебе не наблюдается стремление прорваться в шоу-бизнес и быть самым главным королем с черными бургерами или романтическим героем в плаще. Тем более шоу-бизнес становится все более пластиковым и закрытым ТВ-пространством с обладателями кнопки на шоу «Голос»… Вся остальная музыка, любая, — уже андеграунд. Между шоу-бизнесом и андеграундом — пропасть. Как ты такой возник и образовался из мрачной реальности? Если ты даже организовывал рейвы, управлял ночными клубами — это тот же самый мрачняк...
— Рейвы были вполне милыми, исключая торчков, конечно, помирающих в туалете от передоза. У меня никогда ничего не происходило просто так, по щелчку пальцев. Я все получал в результате труда, прикладывая силу воли, убеждаясь в собственной правоте. Я жил в постоянном преодолении. Преодолеваешь мнение своих сверстников, мнение родителей, мнение аудитории, мнение партнеров, преодолеваешь и идешь своим путем. Это длинный, сложный, последовательный путь. Однажды в детстве мы с отцом приехали на дачу, и он мне говорит: «Нужно передвинуть этот сарай на два метра». И я такой: «В смысле? Как? Как один человек и ребенок могут передвинуть здоровый сарай?». И мы по одной вещичке, по кирпичику, по мелочам взяли и перетащили сарай. И я увидел, что это возможно, в этом сила человека, сделать вещь, которую, кажется, невозможно сделать, но, постоянно, настойчиво повторяя необходимые действия, один человек может всё, это и есть путь из мрака.
— У тебя такая светлая музыка, но тексты на нее ложатся, наполненные болью от соприкосновения с реальностью, например, вся жесть в песне «Кости» (известна по строчке «Кости ломаются») или про продажную любовь в «30» (про 30 сребреников). Есть диссонанс между хипповской музыкой и содержанием совсем нерадостным. И это не специально придуманный тобой ход — теперь, после историй из детства, я понимаю, откуда ноги растут и что ты действительно не рафинированный артист, как может показаться...
— Если бы у меня была самоцель заработать именно деньги музыкой, я бы писал не такие песни. То, что нужно, — два притопа, три прихлопа и два слова в рифму. Это несложно делать, и это заходит, что и доказал Моргенштерн. Чувак изначально писал неплохое роковское музло, а потом показал всем, что популярная музыка делается за полчаса. Мы делаем музыку долго, один трек месяцами можем записывать.
— Земфира рассказывала, как она записывала первый альбом в Лондоне. У нее было по одному дню на каждую песню.
— Можно и так делать, конечно. Но мне хочется углубиться в проработку звуков.
— Такая звуковая мастурбация?
— Да, и от этого, конечно, получаешь удовольствие. Мы месяцами прорабатываем мелодию, в итоге в ней много такого «жира», из-за которого очень приятно слушать музыку. Иногда даже хочется сделать просто, но в итоге мы все равно сталкиваемся с кучей всего, чего нельзя убирать из музыки. Да, то, что я делаю, это не продукт, который я записал и подал. Это сублимация на уровне написания, а потом сублимация на уровне записи и аранжировки. Эти песни не несут никакого целенаправленного посыла, это просто излияние души, какая-то фантазия, как «Кости». Я просто придумал такой мир, в котором за вольнодумие, поиск истины, просветление берут и в тюрьму сажают...
— Это нынче и придумывать не надо… «Кости ломаются» уже вовсю…
— Истинно так.
— Когда я слушаю песню «Как высоко я», которую ты написал от лица сына христианского Бога, то кажется, будто ты что-то такое тайное знаешь, раз взял и решился от лица Бога написать. Ревнители веры не преследовали тебя за это?
— Нет, с церковниками у меня отличные отношения. «Как высоко я» понравилась протоиерею церкви, в которую я ходил в то время. Да, я верующий человек, не воцерковленный, но верующий. Когда у меня был тяжелый эмоциональный период, я ходил в одну церковь и стоял службы, там со мной познакомились отцы, им был интересен такой необычный прихожанин, длинноволосый, белый, весь в колечках каких-то, цепочках. После каждой службы мы вместе завтракали в трапезной, обсуждали учение Христа, и я делился с ними своим творчеством. Про Иисуса им все понравилось, «Мессию» я им, правда, не включал, понимал, что это может не зайти. Но девчонкам из хора и «Мессия» понравился.
— Pussi Riot за песню с воззваниями к Богородице ох как пострадали…
— У меня же совсем другое творчество.
— У тебя в песнях можно встретить и Шиву, и Кришну, и кого из богов только нет. Как это все уживается с твоим общением с православными отцами?
— У меня очень долгим был процесс изучения религии. Я с детства этим интересовался, в церковь ходил, читал Евангелие, книгу Еноха, книгу Илии...
— Это все происходило на Бабайке?
— Да, там. Сначала меня интересовали авраамические религии, иудаизм, ислам, я увлекся суфийскими знаниями. В Астрахани 83 национальности проживает, соответственно, у нас там самые разнообразные храмы. Был период языческого псевдоведизма, потом я перешел на буддадхарму, потом на санатанадхарму. Шиваизма очень сильно остерегался, для меня, как человека христианского воспитания, образ Шивы понимался сложно. Но потом я пережил сильный экзистенциальный опыт, когда жил в коммуне хиппи, после этого я раскрыл для себя природу его милосердия. В результате длительных практик и полученного духовного опыта я понял, что не просто так родился в христианской семье. Евангелие открылось мне с совершенно иной глубиной.
— Сейчас в музыкальной культуре время, похожее на время хиппи, опять все уверовали в перерождения, прошлые жизни, так много об этом поют, особенно в андеграунде…
— Сейчас есть Интернет, и каждый может выбирать информацию, с которой можно иметь дело. Тебе это интересно, и ты это замечаешь. Мы проживаем крутые 20-е, когда каждый может найти то, что ему интересно. На самом деле в общем объеме этого мало, по сравнению с популярностью, например, рэп-культуры, рейв-культуры. В наше время всего много, всего достаточно. Три года я жил в хиппарской коммуне, это были мои личные 60-е, 70-е и даже 50-е...
— Сплошное кино у тебя в жизни, наверное, этим в конце концов все и закончится…
Мы попрощались с Алекшей Новичем, и в голове еще долго звучали его светлые песни, как послевкусие от интересного разговора...